[emerald]

Название: Повесть о Сойке
Автор: Изумрудная змея (emerald)
Бета: vedma77788
Иллюстратор: Dejavidetc
Персонажи/Пейринг: Роберт/Серсея, Джейме/Серсея, Джоффри/Санса, Тирион/Санса, Сандор/Санса, Джоффри/Маргери, Тирион/Шая, Нед Старк, Кейтилин Старк, Арья Старк, Мирцелла Баратеон, Олена Тиррел, Тайвин Ланнистер
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: моногатари
Размер: макси, 15921 слово
Саммари: повесть о дочери правителя Северных Земель, о несчастьях, которые довелось ей испытать, и о любви, которую питал к ней некий стражник низкого происхождения
Примечания: фанфик написан на PLiO BigBang-2014
Предупреждения: историческое АУ (эпоха Хэйан), АУ по отношению к канону, неграфичный нон-кон
Дисклаймер: все стихи и большая часть примечаний взяты из "Повести о Гэндзи" Мурасаки-сикибу в переводе Т.Л. Соколовой-Делюсиной
Ссылка на скачивание: epub|fb2|mobi|rtf, ссылка на скачивание иллюстрации: здесь

«Повесть о Сойке» — анонимный роман, написанный примерно в середине V в. п.в. предположительно одной из придворных дам императрицы Нейерис. Судьба его причудлива. В период создания он не пользовался большим успехом, так как нарушал каноны жанра «моногатари». Немногочисленные сцены насилия (как, к примеру, нападение на императорский кортеж) казались современникам автора крайне грубыми, и хотя образ Дамы Сойки, совершенной женщины, на которую обрушиваются удары судьбы, считался скорее удачным, образы ее возлюбленных были почти немыслимы для изысканной литературы того времени — изуродованный воин и карлик в принципе не могли появиться на страницах романа, а тем более в роли соперников императора. Спустя несколько сот лет, когда воинское сословие потеснило утонченных придворных, и литература принялась воспевать битвы и сражения, «Повесть о Сойке» внезапно стала популярна — в ней увидели произведение о «награде воина». Суровые воины, украшенные боевыми шрамами, с удовольствием читали о том, как один из их числа завоевал любовь недоступной красавицы, а нежные дамы, вынужденные вступать в неравные браки, учились у Дамы Сойки покорности судьбе. Когда, спустя столетия, героями любовной литературы стали ученые мужи, «Повесть о Сойке» снова свергли с пьедестала, теперь главная героиня стала восприниматься как пустоголовая красотка, не способная оценить интеллектуала, который достался ей в мужья. Что до современного читателя, то ему придется сделать над собой некоторое усилие, чтобы насладиться этой книгой. Все те качества Дамы Сойки, которые делали из нее идеальную героиню — беспомощность, кротость, покорность, чувствительность, слезливость и отвращение ко всему некрасивому — давно перестали быть привлекательными. Сцены любовных свиданий, скорее всего, покажутся читателю грубыми и жестокими, мораль — по меньшей мере сомнительной, в то время как отсутствие описаний битв и политических интриг заставит спросить, что же в этой книге интересного? Автор с легкостью убирает из повествования младшую сестру героини, объясняя это тем, что приключения неженственной девицы в глухом лесу вряд ли могут быть кому-то интересны — в наше время этот сюжет способен вызывать гораздо больший интерес, чем история «красавицы в беде».

Действие «Повести о Сойке» происходит во время так называемой Войны Пяти Императоров, но в книге почти нет на это указаний. К примеру, в то время когда придворные отправились на увеселительную прогулку к морю, столица была осаждена с суши, а горожане набросились на кортеж императора не в припадке внезапного бешенства — это был голодный бунт, вызванный тем, что в столицу несколько месяцев не поступало продовольствие. Приблизительно в то время, когда героиня выясняла отношения с возлюбленным, город подвергся штурму и не пал только благодаря действиям Тириона Ланнистера (в тексте — Левый Министр). Все это не нашло места в повести, но не из-за политической цензуры, а из-за того, что подобные темы считались грубыми и неизящными.

Текст «Повести о Сойке» довольно труден для восприятия, в том числе из-за того, что для обозначения героев в нем используются не имена, а должности или прозвища, причем эти должности все время меняются и передаются другим лицам. С начала повести героиня поочередно именуется Первой Дочерью, Найси-но ками, Миясудокоро, Сойкой и так далее, при этом в середине повести под «именем» Найси-но ками начинает выступать уже другая героиня. Для облегчения задачи читателя в начале каждой главы дается список персонажей.

Может показаться странным также то, что внешность героев повести практически не описана, только Тюдзё и Левый Министр обладают какими-то примечательными чертами. Цвет одежд главной героини упоминается постоянно, цвет ее волос или глаз — ни разу, красоте ее почерка уделено больше внимания, чем красоте лица. Дело в том, что знатные женщины того периода не показывались на глаза мужчинам: даже братья и сестры воспитывались отдельно, а муж мог увидеть свою жену только после свадьбы. (Исключение составляли только придворные дамы, которые волей-неволей были на виду, но и те старались прикрывать лица рукавами или веерами). В то же время большое значение придавалось образованности: женщина считалась красавицей, если у нее был изящный почерк, она знала наизусть много стихов и умела сочинять собственные, а также могла играть на музыкальных инструментах и петь. Мужчины влюблялись по слухам, и в лучшем случае до первого свидания видели многоцветный рукав возлюбленной.

Первое свидание, впрочем, обычно случалось довольно быстро: долго терзаться от неразделенной любви было не принято, и мужчина при первой возможности ночью проникал в спальню к предмету страсти. Иногда, впрочем, он ошибался и изливал страсть на какую-нибудь другую женщину, жившую в том же доме, но и в этом случае обычно не встречал отказа. Дело в том, что главными добродетелями женщины того периода были даже не образованность и хороший вкус, а скромность и чувствительность, под которой понималась, в том числе, и невозможность отказать мужчине. Если женщина сопротивлялась тому, кто ночью без приглашения явился к ней в спальню, она проявляла крайнюю жестокость. Если она звала на помощь, то покрывала себя несмываемым позором.

Впрочем, о большинстве таких свиданий женщину все же предупреждали заранее, прислав гонца с приличествующими случаю стихами. Кроме того, если мужчина тайно приходил к даме три ночи подряд, то после этого они открыто заключали брачный союз.

Также читателя не должна удивлять слезливость героев обоего пола (это проявление все той же чувствительности) и открытое отвращение не только к некрасивым людям, но и просто к пожилым. Признаки старости считались безобразными, а все безобразное оскорбляло взгляд и должно было быть изгнано, или же подвергалось осмеянию. Пожилые аристократы (включая даже императоров) часто принимали постриг не только по сердечной склонности, но и для того, чтобы не показывать при дворе седину и морщины. В монастырь также отправлялись из-за дворцовых интриг, болезни или усталости. Впрочем, монахи вполне могли участвовать в дворцовой жизни, если у них было такое желание.

К слову о постриге. В то время две религии — старая и новая — мирно сосуществовали друг с другом. Император традиционно поклонялся новым богам, однако во дворце имелось и святилище старых богов — священная роща. На севере страны старых богов почитали больше, однако и новым богам не отказывали в уважении: например, главная героиня, выросшая в Северных Землях, носит четки — атрибут новой религии — и читает по ним молитвы, обращенные к новым богам, а в минуты отчаяния намеревается отрезать волосы, то есть стать монахиней, служительницей новых богов.

Большинство непонятных слов или незнакомых обычаев объяснено в комментариях к тексту.

Глава первая

Заснеженная дорога

Император — Роберт Баратеон
Императрица — Серсея Ланнистер
Принц из Весенних Покоев – Джоффри Баратеон
Принц Хёбукё — Томмен Баратеон
Дайсё — Джейме Ланнистер
Сёгэндзё — Сандор Клиган
Правитель Северных Земель — Эддард Старк


Давно это было. Однажды император решил отправиться в путешествие и навестить своего старинного друга - Правителя Северных Земель. Когда-то в молодости были они очень дружны, и император намеревался даже взять в жены сестру друга, но ту до срока похитила злая судьба. Немало лет прошло с тех пор. Правитель Северных Земель удалился в доверенную ему провинцию, и хоть не мог не оплакивать судьбу, не позволившую ему жить при дворе, честно выполнял свой долг. Император вступил в брак с дочерью Правителя Западных Земель, которая родила ему двоих прекрасных сыновей и дочь, Первую Принцессу, обещавшую со временем стать такой же красавицей, как мать. От дворцовых нёго у императора было шестнадцать сыновей и дочерей, однако к ним он не испытывал особенной привязанности и выделял только детей императрицы, а ее старшего сына, принца из Весенних Покоев, назначил своим наследником. Удивляться этому не приходилось, так как императрица, несмотря на зрелый возраст, была удивительно хороша собой. Придворные дамы, которые расчесывали ее волосы, порой забирали украдкой волоски с расчески и после показывали их знакомым, изумляя всех длиной и золотистым цветом этих прядей. Во всех искусствах, приличествующих знатной даме, императрица достигла совершенства, вот только нрав у нее был не кроткий и покорный, как подобает хорошей супруге, а строптивый и высокомерный.

Узнав о том, что задумал император, она не преминула выказать свое недовольство, напомнила, что предыдущие правители много веков не покидали священных стен иначе как для того, чтобы поохотиться или полюбоваться цветением деревьев в близлежащем лесу, попросила подумать о придворных, которые никак не ожидали, что служба при дворе потребует от них путешествия в глухую холодную провинцию, добавила, что если император нуждается в подданном, то подданный обязан тотчас прибыть к нему, а не ждать, пока государь сам отправится в путь, и, видя, что все эти доводы не оказывают никакого влияния, вопросила, отчего ее драгоценный супруг вознамерился отправиться на край вселенной. На это император сказал ей:

«В той далекой земле
Чисты воды и травы.
Так не лучше ли там
Поселиться, чем жить в Поднебесной,
Полной всяческой суеты?»

А надо заметить, что императрица давно мечтала о том, чтобы император удалился от мира и оставил престол ее сыну. Она знала, что Правитель Северных Земель — человек суровый, не склонный к мирским развлечениям, и в молодости он даже хотел принять постриг, но этому намерению помешала смерть его старшего брата. Императрица подумала, что, быть может, он убедит императора вступить на Путь, и перестала чинить препятствия поездке.

Когда придворные поняли, что путешествие в Северные Земли состоится, нетрудно представить, какое поднялось среди них волнение. Судачили о том, кто уедет, кто останется, и чья участь завиднее. Те, кто точно знал, что отправится в путь, старались как можно лучше запастись всем необходимым, чтобы и в самой дикой глуши не ударить в грязь лицом перед императором и друзьями-соперниками, а те, кто оставался, искали способа заглушить тоску по уехавшим, и тоже приобретали разные нужные и не слишком вещицы. Можно представить, как были довольны торговцы!

Долго ли, коротко ли, но, в конце концов, сборы были кончены, а тех, кто запоздал с приготовлениями, никто ждать не собирался. Наступил день, когда император со свитой выехал из города и направился на север. Воистину восхитительное это было зрелище! Придворные в парадных одеждах гарцевали на конях, изо всех карет высовывались разноцветные рукава, заставляя гадать, как должны быть прекрасны дамы, столь изысканно одетые. Самым красивым из всадников был, безусловно, Дайсё, глава императорской охраны. Дайсё был родным братом императрицы, они появились на свет в один час, и всем было известно, что он как две капли воды похож на свою царственную сестру. Глядя на то, как сверкают его доспехи, как струятся по спине золотые волосы, длинные, словно у девушки, при виде его горделивой посадки и лица, строгого и нежного одновременно, досужие зеваки порой не могли сдержать слез восхищения, а самые дерзкие шептали, что если сестре досталась хоть половина красоты брата, то император, без сомнения, счастливейший муж на свете.

Поначалу дорога показалась придворным превеселой. Каждый день их глазам представало новое прекрасное зрелище: то цветущий луг, то далекие горы, то пугливый олень на холме, то вдали блестело море, то дорога приводила к полноводной реке, а то на пути вставал замок, хозяин которого был вне себя от радости при мысли об оказанной ему чести и не знал, как изощриться, чтобы достойно встретить императора. Много стихов было сложено в те дни, да мало их осталось в памяти.

Но постепенно новизна путешествия поизносилась, и придворные начали с тоской вспоминать размеренную жизнь во дворце. То один, то другой спрашивал, далеко ли еще до Северных Земель, и со смятением узнавал, что и четверти пути не пройдено.

Особенно томился в дороге принц из Весенних Покоев. Если начать перечислять все его достоинства, долго придется говорить, сейчас упомяну только о том, что наружностью и манерой держать себя он во всем походил на своего дядю Дайсё, так что люди, знавшие их обоих, поневоле дивились тому, как расщедрились боги, отправив на грешную землю не одного, а двоих таких красавцев. Нрав же свой он унаследовал от императрицы, и только он один осмеливался открыто ей перечить, а она не только не возмущалась, но радовалась тому, что сын ее растет истинным правителем, не желая никому подчиняться.

Одно только было в нем нехорошо — привязанность к некоему Сёгэндзё. Тот был человеком низкого происхождения, из тех, кому не только при дворе появляться не следует, но и смотреть на придворных — слишком большая честь. Вот только дед его оказал какую-то услугу деду императрицы и был за это пожалован низшим придворным чином. Сёгэндзё был человеком грубым и недалеким, на почерк его нельзя было взглянуть без смеха и отвращения, стихов он не только не слагал, но даже и понятия не имел о том, как это делается, и вместо того, чтобы упорным трудом побороть свое невежество, он только и делал, что скакал верхом, да упражнялся с разным оружием. Но хуже всего было то, что наружность его была настолько ужасна, что и описать нельзя: росту он был огромного, сложения крепкого, как дровосек, цвет лица у него был темный, волосы редкие, а половина лица была так сильно обожжена, что остались уродливые шрамы. Каждый раз, когда одна из нёго чувствовала, что понесла, она первым делом требовала, чтобы этот Сёгэндзё не показывался возле ее покоев, из страха, что созерцание его гадкого лица повредит ребенку. И такой-то человек всюду сопровождал принца, с одобрения императрицы!

Так ехала свита императора в Северные Земли, ворча и жалуясь, пока однажды утром, проснувшись, не увидели они, что земля вокруг покрыта снегом. Тут все приободрились: одни от того, как прекрасно было это зрелище, словно лепестки сливы осыпались на землю, только их дивного аромата недоставало, другие — при мысли о том, что цель их путешествия, верно, близка, ибо снег и север неразлучны. Только одна дама с грустью сказала:

Когда бы я знала,
Что по этой горе пролегает
Дорога в столицу,
Я бы с радостью вышла взглянуть
На выпавший утром снег… [8]

Впрочем, все знали, что возлюбленный этой дамы остался в столице, так что грусть ее была понятна. Прочим же было не о чем печалиться. Принц из Весенних Покоев вызвал своего младшего брата, принца Хёбукё, на битву снежками, и одержал убедительную победу. Придворные от них не отставали и предавались, каждый сообразно личным склонностям, кто степенным размышлениям, а кто — веселым дурачествам. Право, жаль, что не нашлось случайного свидетеля того, как они, в роскошных своих одеяниях, бродили по белому снежному покрову, ибо зрелище это было воистину изумительное, казалось, что сотня цветов распустилась в эту холодную пору, и тысяча бабочек перепархивает над ними.

Когда наступил вечер, все собрались у горячей жаровни, зажгли благовония, приличествующие холодной погоде, и принялись говорить о зиме. Император сравнил зимнюю ночь с престарелой жеманницей; летняя ночь, сказал он, словно юная дева, манит теплом и дивным ароматом, зимняя же прельщает драгоценным блеском, но отпугивает холодом; какой-нибудь бойкий юнец может, пожалуй, бросить ей вызов, да еще и бахвалиться наутро, что превесело провел время, но человек опытный останется дома, будет пить подогретое вино и предоставит ледяной даме стареть в одиночестве. Тут придворные наперебой начали сравнивать зимнюю ночь со всем, что наводит уныние. Только Дайсё позволил себе не согласиться.

— Зимняя ночь, — сказал он, — особенно, когда светит луна, хороша именно тем, что ставят ей в вину. Весь мир вокруг, кажется, окрашен в один цвет, кругом тихо, не поют птицы, не шепчется листва, не благоухают сады, и только самые бедные, печальные запахи изредка волнуют сердце. Если бы не холод, то иной раз и не поймешь, жив ты еще или умер. В такие ночи хорошо предаться размышлениям о том, что составляет радость или печаль сердца.

Многие тут же согласились с ним, одни потому, что и сами так думали, но не могли столь удачно высказать, другие — оттого, что знали, как тонко чувствует Дайсё, и не осмеливались ему возразить и тем самым, быть может, выставить себя на посмешище.

Тут принц из Весенних Покоев насмешливо спросил, что Сёгэндзё думает о зимней ночи. Ибо — странное дело! — хотя принц и был отчего-то привязан к этому нелепому человеку, он ничуть не щадил его самолюбия, а напротив, часто заставлял его высказываться на разные темы, хотя тот ничего, кроме насмешек, вызвать не мог.

— Я полагаю, — сказал Сёгэндзё, — что правитель Северных Земель должен быть очень любим местными жителями. Кому часто приходится переживать такие ночи, как сегодняшняя, тот должен неизбежно проникнуться теплыми чувствами к правителю, который может избавить от голода и холода.

Выслушав эту несуразную речь, все на мгновение умолкли, а после торопливо заговорили, будто желая стереть грубые звуки с чистого морозного воздуха.

Глава вторая

Шелковый шнурок

Император — Роберт Баратеон
Императрица — Серсея Ланнистер
Принц из Весенних Покоев – Джоффри Баратеон
Дайсё — Джейме Ланнистер
Сёгэндзё — Сандор Клиган
Правитель Северных Земель — Эддард Старк
Госпожа Западных Покоев — Кейтилин Старк
Первая Дочь — Санса Старк
Вторая дочь — Арья Старк
Второй Сын — Бран Старк


Госпожой Западных Покоев в поместье правителя Северных Земель была одна чрезвычайно достойная дама. Молодость свою она провела при дворе, и все соглашались с тем, что мало кто мог сравниться с ней в красоте, благородству манер и величию души. Когда настало время вступить в брак, она беспрекословно подчинилась выбору родителей, без единой жалобы покинула двор и уединилась в глуши, помышляя лишь о том, чтобы быть хорошей женой своему супругу и воспитать детей так, чтобы они и в самом изысканном обществе могли блистать. Особые надежды она возлагала на Первую Дочь, ибо та с самых юных лет обладала прекрасными задатками, которые впоследствии развились в настоящие таланты.

И действительно, Первая Дочь могла, казалось, вознаградить гордую мать за любые жертвы, которые та принесла. Почерк у девушки был настолько изящен, словно не человеческая рука начертала буквы, а морозное дыхание оставило узоры на гладкой поверхности. Ей ничего не стоило расписать веер, и немало свидетельств ее мастерства разошлось по провинции, ибо гордая мать не без оснований считала изделия дочери достойными прославления. Стихи Первая Дочь слагала настолько искусно, что все только диву давались, откуда у девушки, никогда не бывавшей при дворе, взялась такая элегантность стиля. Удивляться, однако, не приходится, ибо она с младенчества выучила наизусть великое множество стихов, и потому могла подражать воистину достойным образцам. Также она прекрасно играла на цитре и пела так сладко, что сердце замирало.

Отец ее очень любил и содержал в строгости, даже братьям позволялось с ней разговаривать не иначе, как через ширму, да и сам отец не видел ее со дня надевания мо , чтобы случайно не нарушить ее чистоты. Зато Второй Дочери, некрасивой и не слишком талантливой девочке, он позволял шалить и бегать всюду, как мальчишке. Так подумаешь и не скажешь, которая из дочерей была его любимицей. Старшая, которой он предназначил блестящее будущее, или младшая, которой он не мог ни в чем отказать?

Как только госпожа Западных Покоев узнала, какую честь намерен оказать им император, она сразу подумала о том, что наследный принц еще не связан ни с кем обязательствами, и сама себе сказала: «Вот бы!..» С дочерью, однако, она своими надеждами не поделилась, и только мужу сказала то, что было на сердце. Тот напомнил ей, как велика честь, о которой она мечтает, и строго сказал, чтобы высоко не заносилась, а то больно будет падать, но сам вспомнил о многочисленных достоинствах Первой Дочери и сам себе сказал: «Кому, как не ей?..»

Когда же император приехал, то действительность превзошла самые смелые ожидания госпожи Западных Покоев, ибо первым делом он назначил правителя Северных Земель новым Левым Министром, так как предыдущий достойный человек, занимавший эту должность, скончался незадолго до того. Что же до брака Первой Дочери с принцем из Весенних Покоев, то император полагал этот вопрос решенным.

Императрица не ждала ничего подобного. Должность Левого Министра она предназначала своему брату Дайсё, так как полагала, что достойнее его на свете нету, и пора уже ему занять приличествующее положение. Особенно хорошей эту идею она считала потому, что их отец, правитель Западных Земель, когда-то был Левым Министром, однако после смерти своей дорогой супруги удалился от дел и вступил на Путь. Понятно, что возвышение правителя Северных Земель императрицу никак не радовало. Что же до Первой Дочери, то императрица заранее, еще не видя, сочла ее провинциальной девицей без особых талантов, из тех, что в глуши, пожалуй, и способны блистать, но при дворе совсем потеряются. И такую-то особу император предназначил в жены принцу из Весенних Покоев!

Можно себе представить, как была разгневана императрица! Ни от одной из дам она не скрыла своего неудовольствия, и те вместе с ней негодовали против Первой Дочери и считали ее негодной выскочкой. Однако госпожа Западных Покоев приняла их так любезно, с такой старинной простотой и вместе с тем так изысканно, что императрица если не смягчилась, то хотя бы решила не показывать всю силу своего гнева, и была с хозяйкой дома даже слегка приветлива. А когда та смиренно попросила разрешения представить гостям свою Первую Дочь, и та, смущенно опустив глаза, явилась перед императрицей — тут-то дамы прикусили язычки. Трудно было представить девушку красивее. Императрица, хотя и не желала этого показывать, была явно поражена тем, какой цветок расцвел в северной глуши. Она расспросила Первую Дочь, велела ей спеть, и окончательно убедилась, что та достойна быть супругой принца.

Все же императрица была не слишком довольна тем, что ее супруг, с ней не посоветовавшись, принял решение, которое она могла бы одобрить, будь он умнее и спроси ее мнения. Поэтому принцу она сказала только, что надлежит подчиняться воле родителей, которые для своего любимого сына дурной жены не выберут. Дамы ее, впрочем, были не столь сдержаны и рассыпались в неумеренных похвалах Первой Дочери.

Принц был весьма обескуражен. Дорогой все только и твердили о том, как далеко Северные Земли находятся от столицы, и как, должно быть, провинциальны и смешны их обитатели, и тут такая перемена! А тут еще случилось крайне неловкое происшествие. Правитель Северных Земель показывал императору, обоим принцам, Дайсё и прочим придворным сад в своем поместье. Странный то был сад! Насадили его в далекие времена предки правителя Северных Земель, и деревья, которые в нем росли, скорее приличествовали дикому лесу, но были так удачно рассажены, так пленяли взор разнообразными оттенками листвы и коры, так прихотливо изгибали ветви, что, казалось, лучшего и желать невозможно. И вдруг на одном из деревьев принц заметил двух мальчиков!

— Смотрите-ка, какие-то оборванцы забрели в ваш сад! — воскликнул он. — Сейчас я прикажу моему Сёгэндзё сбить их с дерева палкой и хорошенько отколотить.

— Не стоит, — возразил правитель Северных Земель, — это мои дети, и хотя они дурно поступают, что шалят при посторонних, но все же право наказывать их принадлежит мне, а не вашему стражнику.

Император вгляделся в мальчиков, которые, в свою очередь, глазели из ветвей на высоких гостей.

— Разве твой старший сын уже не взрослый юноша? — спросил он. — А младший, как я слышал, еще ребенок на руках у матери.

Правитель Северных Земель смутился. Ему впервые пришло в голову, что потакая младшей дочери, он может повредить надеждам старшей, и он мысленно дал себе слово быть со Второй Дочерью построже и как следует заняться ее воспитанием.

— Это мой Второй Сын и Вторая Дочь, государь, — признался он нехотя.

Услышав это, император громко расхохотался, принцу, однако, было не до смеха. Наружность Второй Дочери ему совсем не понравилась, а отсутствие в ней девичьей скромности он нашел весьма отвратительным. Что, если и Первая Дочь, которую ему так расхвалили, окажется дурнушкой, которая только и умеет, что лазить по деревьям?!

Он обратился за советом к Сёгэндзё, и услышал от него такие несообразные слова:

— Одно могу сказать вам, господин — никогда не доверяйте словам женщины. Их с детства учат угождать мужчине, так что правды от них не дождешься, о чем не спроси, они всегда ответят только то, что, по их мнению, вам приятно будет слышать. Между собой эти сороки шепчутся о том, как я безобразен, а спросите их вы, они и меня найдут, за что похвалить, лишь бы доставить вам удовольствие.

— Что же мне делать? — спросил принц в растерянности.

— Не волнуйтесь, господин, я все устрою так, что вы сможете сами убедиться в том, хороша ли ваша нареченная, — ответил Сёгэндзё.

Он знал, что у Первой Дочери была ручная собачка. А надо сказать, что Сёгэндзё замечательно умел ладить с животными, должно быть, потому, что душа у него была низкая и грубая, как у них. Он приманил собачку и начал учить исполнять команды, но делал это тайком, так что никто не догадывался о том, что он задумал.

И вот однажды принц прогуливался в саду и услышал, как из-за ширмы доносится чудесный голос. Он уже имел случай слышать, как поет Первая Дочь, но все равно подозревал, что это, может быть, не она, а одна из ее дам — бывают и такие случаи! Сёгэндзё приложил палец к губам, затем поманил собачку, сделал ей какой-то условный знак, и та ухватила зубами шелковый шнурок от ширмы и потянула за него, так что стала видна девушка, сидевшая за ширмой.

Невозможно описать, как хороша была Первая Дочь! На ней был наряд цвета коры каштана, а под ним еще один, голубой [4], кожа ее была белее и нежнее лепестка сливы, волосы ниспадали до пола, и если бы положить одну прядь на лист бумаги, то не было бы видно ни единого просвета. Все в ней дышало изяществом и благородством. Она повернула голову, увидела Сёгэндзё, ахнула и упала без чувств.

С того дня принц страстно полюбил свою нареченную и хотел даже сыграть свадьбу в Северных Землях, так что императрице пришлось указать ему на неприличие такой спешки.

Никому и в голову не пришло, что Сёгэндзё тоже видел девушку, и что в сердце его при виде этакой красоты вспыхнула неутолимая беззаконная страсть.

Глава третья

Гроздь рябины

Император — Роберт Баратеон
Императрица — Серсея Ланнистер
Принц из Весенних Покоев – Джоффри Баратеон
Сёгэндзё — Сандор Клиган
Левый Министр — Эддард Старк
Правитель Северных Земель — Робб Старк
Госпожа Западных Покоев — Кейтилин Старк
Первая Дочь — Санса Старк
Вторая дочь — Арья Старк


Как ни рад был император побыть в гостях у старинного друга, но все же пора ему было возвращаться в столицу. Но с правителем Северных Земель расставаться ему не пришлось — тот стал Левым Министром и тоже ехал в столицу, где ему предстояло выполнять новые почетные обязанности. Новым правителем Северных Земель стал его старший сын, юноша способный и почтительный. Казалось бы, куда ему, в столь юные годы, брать на себя такое бремя? Однако тем, кто задавался таким вопросом, Левый Министр отвечал, что оставляет сыну в помощь госпожу Западных Покоев, а она так на диво мудра и рассудительна, что, следуя ее советам, нельзя не достичь успеха. Многие дивились тому, что Левый Министр решил расстаться с госпожой Западных Покоев, которую так любил, что даже не брал других жен, хотя многие в округе с радостью отдали бы ему своих дочерей. (Была у него в юности одна наложница, от которой он имел сына, да рано умерла). И не диво ли, что мать решилась расстаться с двумя дочерьми на выданье, из которых одна была просватана за такого человека? Но Левый Министр твердо решил, что сыновья его должны достигнуть совершеннолетия в родительском доме, под присмотром матери, а после, если вырастут они достойными людьми, то и при дворе не затеряются. Что до дочерей, то императрица взяла их на свое попечение, и можно ли было хотеть большего?

Придворные с радостью отправились в обратный путь. По дороге в Северные Земли каждый холм, лес или пруд был им в новинку, а теперь они радостно встречали эти места, как старых знакомцев, и повторяли наиболее удачные стихи, сложенные при виде этих красот, а то, случалось, и сочиняли новые, ничуть не хуже.

Первая Дочь никогда прежде не выезжала за ворота родительской усадьбы, и теперь впервые видела те самые земли, среди которых росла и которые покидала навеки. Воистину, удивительная участь!

Принц часто подъезжал к ее карете и произносил несколько слов, походящих к случаю. Например, однажды вечером у реки он сказал:

Dura lex, sed lex
Из-за гор выплывала, помню,
Эта луна.
А здесь она возникает из волн
И снова тонет в волнах.

Первая Дочь была так стыдлива, что поначалу не решалась ничего отвечать. Ее дамы, гораздо более бойкие, наперебой сообщали принцу о том, как сильно она покраснела и как к лицу ей румянец, словно вишня расцвела в карете. От таких слов Первая Дочь, само собой, смущалась еще сильнее и закрывала лицо рукавом или веером. Однако на стихи, сказанные принцем, она не могла не ответить, тут же в карете написала несколько строчек и передала через одну из дам:

Мелькнув перед взором,
Так, что я и понять не успела:
Была или нет?..
Луна полуночная снова
Скрылась за темной тучей.

Как-то императрица пригласила Первую Дочь в свою карету, о чем принцу сказать забыли. По своему обыкновению он подъехал к знакомой ему карете так близко, что едва не задевал рукавом занавески, и завел со своей нареченной обычную беседу. Вот только в карете-то ее не было! Прежде, чем дамы успели указать ему на ошибку, Вторая Дочь сделала им знак молчать и начала отвечать принцу. Тот оторопел от изумления — отчего, дескать, его робкая возлюбленная так осмелела? — но обмана сперва не заподозрил. Дамы покатывались со смеху, глядя на то, как девочка, которой еще и мо не надевали, важничает, жеманится, и смело отвечает сыну государя. Сначала принц не догадывался, отчего они так веселятся, однако постепенно девочка совсем расшалилась и наговорила такого, что можно было принять и за обиду. Дамы ужаснулись и вынуждены были признаться, что подшутили. Как разгневался принц! Девочке же его возмущение показалось настолько забавным, что она принялась уже открыто его вышучивать, пока принц совершенно не вышел из себя. Не останови его Сёгэндзё, он бы, пожалуй, открыл дверь кареты, чтобы схватить и наказать нахалку!

Когда Первая Дочь узнала о проступке сестры, волнению ее не было предела. Испуганные даму суетились вокруг нее, пока она заливалась слезами и повторяла, что принц, конечно, теперь и думать о ней не пожелает, и в исступлении просила ножницы, чтобы обрезать волосы и уйти от мира, в котором ее ожидали только позор и поношение. Но даже эти слезы не заставили Вторую Дочь раскаяться, она упрямо повторяла, что не сделала ничего дурного, что ее старший брат никогда не обиделся бы на такую невинную шутку, и что принц слишком много о себе мнит. Слыханное ли дело?

Принц долго переживал нанесенную ему обиду, так что рукава Первой Дочери совсем промокли от слез. Однако император, узнав об этом происшествии, только посмеялся, побранил сына за то, что тот обращает внимание на слова ребенка, и приказал ему помириться с суженой. Пришлось ему послушаться отца, хоть и неохотно. Он велел передать Первой Дочери, что вина за случившееся лежит на ней — она не желала с ним разговаривать, ее голос был ему незнаком, оттого он и не распознал подделки. Делать нечего, пришлось Первой Дочери побороть свою стыдливость и впредь отвечать ему, и делала она это настолько мило и изящно, что гнев принца совсем прошел. Что до Второй Дочери, то в карете сестры ей больше ездить не разрешали, а в наказание велели сидеть с девочками-прислужницами, о чем она, надо сказать, нимало не сожалела.

Сёгэндзё томился от безнадежной страсти к Первой Дочери. «Хоть бы рукав ее увидеть…», — думал он. А она, заметив, что тень его упала на занавески кареты, бледнела и прижималась к одной из дам, ибо ее чувствительное сердце до сих пор не могло забыть, как она при виде зверского лика Сёгэндзё в ужасе упала без чувств. Так изыскан был ее вкус, что ничего безобразного она не могла видеть без содрогания. Иной раз дамы, заметив ее страдание, принимались судачить о том, что напрасно принц держит при себе такого гадкого человека, но Первая Дочь неизменно их останавливала, говоря, что не смеют они судить такую высокую особу, как принц из Весенних Покоев, а что до нее, то ради его удовольствия она еще и не то вытерпит. Дамы тут же замолкали, восхищаясь тем, как сочетались в ней кротость и сила духа.

Про себя Сёгэндзё называл Первую Дочь сойкой — то ли потому, что впервые увидел ее в наряде, который цветом напоминал птичье оперение, то ли в насмешку над тем, как прекрасно она пела, потому что у сойки, как всем известно, голос резкий и дребезжащий, то ли потому, что как сойка легко учится подражать голосам других птиц, так и Первая Дочь в совершенстве усвоила уроки своих родителей, или же, наконец, оттого, что сойка означает злополучие, а из любви его к девушке, которая была настолько выше по положению, да еще и просватана за наследного принца, не могло выйти ничего доброго.

Однажды утром Сёгэндзё увидел, как на заснеженной рябине сидят сойки и жадно поедают алые ягоды. Он подъехал поближе, нарвал столько гроздей, сколько смог уместить в руках, затем приблизился к карете Первой Дочери и велел дамам отдать ей ягоды. Дамы первым делом выбранили его за то, что он к ним обратился в грубой, невежливой манере — дескать, хоть и живет при дворе, а дворцовое изящество с него соскальзывает, как с гуся вода. Что же до рябины, то этот подарок они подняли на смех; и то сказать — не ветку цветущего дерева принес, не душистый спелый плод, а лесные ягоды, какие только диким птицам и по нраву. На это Сёгэндзё сердито им ответил:

— Сами вы птицы бестолковые, только и знаете, что галдеть! Когда госпожа ваша приедет во дворец, у нее будет всего вдоволь, и цветов, и плодов, которые так обильно родит наша южная земля. Только рябины ей никто не подарит, а ведь она растет только в северном краю, где ваша госпожа родилась и выросла. Так-то все у нее будет, кроме того, о чем затоскует сердце — памяти об отчем доме.

Услышав эти слова, Первая Дочь тихонько попросила дам, чтобы они перестали бранить Сёгэндзё и взяли его подарок, а ему передали сердечную благодарность, что они тут же и исполнили, хотя и прибавили от себя несколько ворчливых слов. Сёгэндзё же, молча, отъехал от кареты, и потом целый день укорял себя за то, что радуется такой ничтожной милости.

Каково же было его изумление, когда спустя несколько дней ему передали веер, который Первая Дочь специально для него расписала! Уверенной кистью она изобразила ягоды спелой рябины на снегу и разноцветных певчих пташек, и подписала:

Летящий пеной белый снег,
О, нынче ты не падай, я прошу,
Ведь нет никого,
Кто рукава мои — из белой ткани —
Высушить бы мог.

Глава четвертая

Праздник стрельбы из лука

Император — Роберт Баратеон
Императрица — Серсея Ланнистер
Дайсё — Джейме Ланнистер
Принц из Весенних Покоев — Джоффри Баратеон
Первая Принцесса — Мирцелла Баратеон
Принц Хёбукё — Томмен Баратеон
Сёгэндзё — Сандор Клиган
Левый Министр — Эддард Старк
Госпожа из Западных Покоев — Кейтилин Старк
Найси-но ками — Санса Старк
Вторая дочь — Арья Старк
Второй сын — Бран Старк


Трудно описать радость столичных жителей, когда после долгого отсутствия император вернулся во дворец. Все вздохнули с облегчением, казалось, что в город заново вернулась жизнь, некоторое время назад его покинувшая. Даже самые последние люди, которым, казалось, и дела никакого не было до того, что делается во дворце, и те были довольны. Представьте теперь, каково было счастье тех придворных, которые все это время оставались во дворце! Правда, во время отсутствия императора у них не было никаких обязанностей, и они, признаться, порядком обленились, но зато они лишены были и блестящего общества, к которому привыкли, словно волшебный ветер внезапно перенес их в провинцию. Было много радостных встреч, но немало и грустных, ибо многие узнали, что по ним не так уж горевали в разлуке, как они надеялись.

Левый Министр и его старшая дочь, получившая звание Найси-но ками, возбуждали всеобщее любопытство. Совсем недавно о них и слышно ничего не было, а тут они внезапно появились и заняли такое высокое положение! Каждый желал узнать о них побольше, и любой, кто мог сообщить интересные сведения о министре и его дочери, был желанным гостем во всех домах. Достойны ли они тех милостей, которыми их осыпал император? — вот что занимало всех. О Найси-но ками в один голос говорили: «Да, и даже больше!», — так она за короткое время сумела всех очаровать. О Левом Министре же толки были более разнообразными. Одни хвалили его за то, что он твердо придерживается старинных обычаев, другие замечали, что ему недостает тонкости в обращении, что он мог бы быть и поприветливее, рассылать побольше подарков, почаще принимать у себя гостей, а во время приемов развлекать пришедших получше. Многие вспоминали о тех временах, когда Левым Министром был отец императрицы, вот о ком двух мнений быть не могло. Были и те, кто жалел, что высокий пост не достался Дайсё — он-то бы смог себя показать!

Левого Министра, меж тем, мало заботило то, что о нем судачили в городе и во дворце. Он всецело отдался своим обязанностям и предоставил досужим языкам молоть, сколько вздумается. Развлекали его только письма госпожи из Западных Покоев. Над каждым таким посланием он долго сидел, разглядывая каждое слово, которое начертала дорогая рука, затем звал к себе Найси-но ками и просил ее прочесть вслух матушкино письмо — дескать, у него самого глаза устали от важных бумаг.

Госпожа Найси-но ками была для него источником постоянной радости, и он дождаться не мог, когда же принц из Весенних Покоев пришлет гонца с весточкой, что вечером изволит прибыть. Со Второй же Дочерью он не знал, что делать, так как она совсем отбилась от рук и никого не желала слушать. Как-то они с императором засиделись за чашей вина, и Левый Министр грустно сказал:

«Сердце родительское
Не во мраке как будто, и все же,
Видно, всем суждено
Блуждать от тревоги к тревоге
В постоянных думах о детях».

Император изволил над ним посмеяться и сказал, что дочери такого человека будет мудрено не найти хорошего мужа, даже если про нее и станут говорить, что, дескать, строптива и наукам не обучена, а если подходящий зять не сыщется, то принц Хёбукё с радостью войдет в дом Левого Министра. Можно представить, что императрице такие речи были совсем не по нраву: для своего младшего сына она мечтала о совсем другой участи.

Как-то вечером Левый Министр сидел у себя вместе с дочерьми. Найси-но ками смешивала благовония, а Вторая Дочь упражнялась в каллиграфии и вполголоса бранила непокорную кисть. Накануне состоялось состязание по стрельбе из лука, и Найси-но ками все не могла опомниться от того, какое роскошное это было празднество. Для начала она заговорила о том, как богато и с каким вкусом была одета императрица, затем с похвалой отозвалась о красоте и грации Первой Принцессы и мягко пожурила сестру за то, что та мало дружит с девушкой, у которой могла бы многому научиться. Вторая Дочь ничего не ответила, но Левый Министр услышал, как Найси-но ками сначала возмущенно ахнула, а затем засмеялась, и догадался, что девочка состроила сестре гримасу. Ну что за непослушное дитя!

Помолчав, Найси-но ками снова заговорила о празднестве, и с похвалой отозвалась о каждой из дам, пришедших на него посмотреть. Для всех у нее нашлось доброе слово: на одной был прекрасный новый наряд, у другой были на редкость длинные и густые волосы, третья прекрасно пела, четвертая отличалась ученостью, а пятая — добродетелью, словом, послушать, так в целом мире не было собрания лучше и краше. После она заговорила о состязавшихся, и здесь тоже никого не обошла вниманием, о каждом отозвалась либо с восхищением, либо с сочувствием. Хорошо, что Сёгэндзё ее не слышал, то-то бы он страдал: хотя он стрелял из лука так, что немногие могли бы с ним потягаться, низкий ранг не позволял ему участвовать в состязании, да и то сказать, как было выпустить такого перед лицом императора?

Но особенных похвал Найси-но ками удостоился Дайсё. Все в нем она находила более чем достойным и удивительным: и красоту лица, и изящество движений, и ловкость, с которой он стрелял из лука, и стихи, которые он сказал. когда одержал победу, и щедрость к побежденной команде… Вторая Дочь терпеливо слушала эти восхваления, но наконец не выдержала и сказала, что сестрица, не иначе, влюбилась в Дайсё. Сперва Найси-но ками дара речи решилась от такого предположения, а после выбранила сестру за столь неприличные речи.

— А ведь ты, дочка, и впрямь не в первый раз отличаешь Дайсё, — сказал Левый Министр.

Найси-но ками помолчала, собираясь с духом, и мягко ответила:

— Если я предпочитаю его прочим придворным, батюшка, то потому лишь, что его лик напоминает другой, тот, что мне дорог. Разве вы не замечали, как схожи принц из Весенних Покоев и Дайсё? Словно не дядя с племянником, а отец с сыном. И в этом нет ничего удивительного, сама императрица обладает таким сходством с братом, что если бы одеть ее в одежды Дайсё, никто не заметил бы подмены. Верно, их почтенного родителя или покойную матушку боги наградили за добродетель, и теперь их дети из поколения в поколение передают дорогие черты.

Тут Левый Министр так резко поднялся, что опрокинул светильник. Найси-но ками тревожно вскрикнула, Вторая Дочь выбежала из-за занавесей и бросилась к отцу, но тот успокоил дочерей словами, что ничего страшного с ним не случилось, просто затекли ноги и захотелось размяться.

На самом деле, он вспомнил, что когда император гостил у него в Северных Землях, Второй Сын, совсем еще ребенок, однажды недоуменно сказал ему, что видел в ивовой беседке Дайсё, который обнимал и целовал сам себя. Тогда Левый Министр не придал этим словам особого значения и просто позвал монаха и велел окурить беседку, думая, что если мальчика морочили злые духи, то они уйдут от святых слов и ароматов, а если Дайсё и правда предавался там какому-то развлечению, непонятному ребенку, то все равно неплохо бы провести очистительный ритуал. Теперь же он с ужасом подумал: что если Второй Сын видел императрицу в объятьях брата?

Он припомнил разные странности, о которых доселе не думал: и то, что Дайсё, несмотря на зрелый возраст, до сих пор не был женат, и ни одна дама не могла похвастаться тем, что он ее навещает; то, что и принц из Весенних Покоев и принц Хёбуке были невероятно похожи на Дайсё, а про Первую Принцессу все говорили, что через несколько лет ее будет не отличить от императрицы, в то время как дети императора от разных нёго все, как один, были похожи на него; и старые слухи о том, что сын и дочь правителя Западных Земель воспитывались вместе чуть ли не до замужества девушки. Ужасная тревога сжала его сердце. Он решил, что завтра поедет в святилище, просить в богов совета, как поступить в столь необычном деле.

Глава пятая

Ширма с изображением львов

Император — Роберт Баратеон
Императрица — Серсея Ланнистер
Дайсё — Джейме Ланнистер
Принц из Весенних Покоев — Джоффри Баратеон
Левый Министр — Эддард Старк
Госпожа из Западных Покоев — Кейтилин Старк
Найси-но ками — Санса Старк
Вторая Дочь — Арья Старк


Молитва в святом месте не принесла Левому Министру покоя. В печали возвратился он во дворец, где император сразу вызвал его к себе. Правду сказать, император был слегка разочарован в том, как повел себя Левый Министр в столице. Он-то думал, что целыми днями будет сидеть со старинным другом, пить подогретое вино и вспоминать былые дни, а на деле Левый Министр вечно был занят делами, и к императору чаще всего заходил по служебной надобности. Наконец, государь не утерпел, вызвал к себе друга и заявил, что нынче о делах говорить запрещается.

Левого Министра снедала такая тоска, что он боялся невольно выдать себя перед государем. Но у того на сердце была своя печаль. Выпив, он стал жаловаться на то, что неладно живет с императрицей.

— Веришь ли, друг мой, иной раз я завидую простым подданным. Любой из них, если бы жена так осыпала его попреками, перестал бы ее навещать, а родителям ее велел бы передать, что дурно воспитали дочь. Я, быть может, и не всегда поступал с ней так, как должно, но примерная супруга покорила бы мое сердце кротостью, устыдила бы меня любезным обращением, и, предав мои скверные поступки забвению, побудила бы и меня забыть о них и впредь не повторять. А теперь по ее милости я нигде не могу найти покоя. Нёго мои, правда, любят меня и родили мне славных детишек, но вечно ругаются между собой, обижаются, если я какой-то окажу предпочтение, и все время требуют нарядов и украшений, словно для них мое присутствие не должно быть главным подарком. Все чаще с годами вспоминаю я твою дорогую сестру. Если бы судьба позволила мне стать ее супругом, то мы жили бы в полном согласии, и ей не пришлось бы на меня жаловаться. А теперь только и остается мне, что доживать печально остаток дней да надеяться, что сыну моему выпадет лучший жребий; и то сказать, про Найси-но ками все говорят, что нет ей равных в кротости и чувствительности.

Эти слова подали Правому Министру надежду, которую тот, было, совсем потерял. Ведь, правду сказать, тяжело ему было исполнить свой долг, ибо он знал, что тем самым лишит любимую дочь высокого ранга, которого она заслуживала, как никто. Но быть может, подумал он, Найси-но ками еще наденет цвет мурасаки .

С этой мыслью на сердце он пошел в покои к императрице и попросил, чтобы она отослала всех дам и поговорила с ним наедине. Его душевное благородство было так велико, что не мог он обвинить государыню, не предупредив ее предварительно о том, какое несчастье навлекла она на свою голову, не дав ей возможности оправдаться. Услышав эту просьбу, дамы возмущенно зашумели, дескать, как можно и помыслить, но императрица насмешливо сказала, что Левый Министр, человек почтенный и немолодой, не нанесет урона ее чести, намекая на то, что он и впрямь был не слишком хорош собой, а с годами начал и седеть, над чем придворные исподтишка подсмеивались. Дамы, сгорая от любопытства, удалились, а императрица села за расписную ширму, украшенную изображением дерущихся львов и приказала Левому Министру изложить суть дела.

Горько ему было обвинять женщину столь высокого звания в таком тяжком преступлении, но все же он повиновался и коротко изложил все, что знал. Каково же было его изумление, когда императрица рассмеялась и сказала, что все это правда!

— Разве боги и богини не вступали в кровосмесительные браки? — спросила она. — И императоры в старину женились на сестрах, дабы не разбавлять царственную кровь. При дворе нет никого, достойнее Дайсё, и ни одна женщина ему не ровня, кроме меня, сестры, которая делила с ним одну утробу, а нынче делит ложе. Посмотрите, каких прекрасных детей я ему родила, разве не превосходят они во сто раз тех мальчишек и девчонок, которых императору рожают нёго? Кто во всем мире достойнее взойти на престол, чем принц из Весенних Покоев? Уж конечно, не супруг мой, глупец и пьяница!

Левый Министр сначала онемел от этакого бесстыдства, но вскоре пришел в себя и осыпал императрицу упреками. И тут произошло неслыханное — она вышла из-за ширмы и предстала перед ним в полном блеске своей красоты.

Воистину, не во всем ошибалась императрица, когда приравнивала себя и Дайсё к богам. Золотые ее волосы ниспадали густой волной и на целый локоть волочились по земле, кожа светилась, словно драгоценный фарфор, одежды переливались всеми цветами радуги и от них исходил дивный аромат. Прельстительно улыбаясь, она протянула Левому Министру руку и дотронулась до его щеки. Не всякий монах устоял бы перед таким искушением! Однако Левый Министр, хоть и смутился, вспомнил госпожу Западных Покоев и в том нашел силу сохранить добродетель.

— Завтра священный государь отправится на охоту, — сказал он, не глядя на женщину. — Пока его не будет, вы должны остричь волосы и побудить принца из Весенних Покоев сделать то же самое, это, быть может, убережет вас от гнева государя. Что до младших детей, то их вы можете отправить к их деду, в Западные Земли. Для Дайсё я ничего не могу сделать.

Императрица засмеялась и снова зашла за ширму, так что Левый Министр смог поднять взор.

На следующий день император уехал на охоту, а Левый Министр позвал к себе госпожу Найси-но ками и, как мог, подготовил ее к ожидавшимся переменам. Постыдного секрета он ней не открыл, просто сказал, что первая и главная добродетель в этом мире — повиновение родителям; женщина, которая беспрекословно выполняет волю отца и матери, тем самым совершает поступок, угодный небесам; и даже если ей не суждено быть счастливой в браке, то она всегда найдет двойное утешение в осознании того, что ей не в чем себя упрекнуть, и в доброй славе, которая не замедлит наградить столько похвальное поведение. Часто потом вспоминала Найси-но ками отцовский совет!

Как непрочно все в этом мире! Государь отправился на охоту веселым и здоровым, а возвратился с нее на носилках, и ясно было, что он уж не встанет. Тут сильнее всего выразилась его великая душа: он приказал принести ножницы и совершил постриг, чтобы уйти из этого мира налегке, а затем позвал Левого Министра и обратился к нему не как к подданному, а как к другу, с просьбой не оставлять принца из Весенних Покоев своими советами.

Так или этак —
Как ни поступишь, всегда
Попадешь впросак.
Что же делать? Одно обретаешь,
А с другим расстаешься, увы…

Что было делать Левому Министру? Он не посмел омрачить последние минуты государя постыдным рассказом и умолчал о преступлении императрицы. Однако после того, как дух государя покинул бренное тело, Левый Министр тотчас отправился в покои принца и потребовал, чтобы тот отказался от престола, ибо его воцарение грозило государству бесчисленными бедами.

Императрица, однако, еще накануне предупредила принца, что Левый Министр не желает видеть его своим зятем и всячески порочит в глазах императора, которому и стремится отдать Найси-но ками. Услышав такие речи, принц разгневался так, что императрице пришлось сдерживать пламя, которое она сама и разожгла. Поэтому, не успел Левый Министр обратиться к принцу, как тот назвал его изменником, лишил всех чинов, позвал стражников и велел заточить опального в тюрьму.

Как жаль было несчастных дочерей! В одно мгновение они низверглись с высокого облака на грешную землю. Найси-но ками лежала на полу, как потерянная, и умоляла богов о спасении, а Вторая Дочь проклинала принца такими словами, что и повторить страшно. Затем она сказала:

— Дорогая сестрица, напрасно мы с тобой покинули родной дом. Вернемся в Северные Земли!

Найси-но ками, однако, наотрез отказалась оставлять дворец, где жил ее суженый. Да и как им было уехать? Кто дал бы им позволение? Вторая Дочь, однако, не оставила своего безрассудного намерения: она подвязала волосы, переоделась в охотничий костюм и в таком виде, неузнанная, вышла за ворота. Много бедствий ее постигло, но не о них сейчас рассказ.

Велико было горе Найси-но ками. Но она не могла забыть о том, какому человеку обещана в жены, и в этой чести черпала надежду. Утерев слезы, она написала принцу такое письмо:

«Река моих слез
Падает вниз. Так быстро
Теченье ее,
Что даже рукав не может
Хорошей запрудою стать.

Несчастный мой жребий! Я рыдаю и об участи отца и о том, что стала немила вам. В чем бы ни провинился мой родитель, позвольте ему оправдаться перед вами и вступить на Путь, чтобы долгими молитвами искупить свою вину; тогда, быть может, и мысль обо мне не будет вам столь ненавистна, а я ни о чем другом не мечтаю, только о том, чтобы свидеться…»

Принц сразу ответил ей такими стихами:

«О тебе я скорблю,
Потоками падают слезы,
Стекая к реке.
Даже воды ее, должно быть,
Поднялись теперь еще выше.

Тяжкая утрата постигла меня, но утешение нахожу в том, что ваши чувства ко мне неизменны. Скоро ли настанет день, когда вновь увижу милый облик? Ах, скорее бы!»

Прочитав это послание, Найси-но ками уверилась в том, что ее отцу ничего не грозит, и снова повеселела. Только тревога о сестре сжимала ей сердце — ту никак не могли разыскать.

В память об императоре она приказала заменить всю утварь в покоях на траурную и облачилась в темно-серые одежды. Такой же наряд она отправила отцу, чтобы мог он почтить память старинного друга. Однако это подношение вернулось обратно со словами: «Не нужно». Это ее и удивило, и встревожило, и она подумала о том, чтобы обратиться к кому-нибудь за разъяснениями, но к кому? Все были в трауре по государю, как было потревожить тех, кто понес такую утрату?

А вскоре и вопросы стали излишни — она узнала, что бывшего Левого Министра приговорили к смерти и удавили в тюрьме.

@темы: тексты, ББ-2014

Comments

[emerald]

Loreley Lee, спасибо, дорогая .

[IntoTheVoid]

Я в восторге.
Стилизация получилась восхитительная, очень жалко, что так мало. Текст совершенно завораживает, каждое слово настолько на своем месте. Правда конец был внезапен, поэтому меня очень тревожит дальнейшая судьба всех действующих лиц.)
И оформление совершенно чудесное! Иллюстрация немного смешная, но очень красивая, и хорошо уловлен стиль.
В общем, огромное спасибо автору и художнику за доставленное удовольствие.)

[emerald]

MarchHare, спасибо! Я ждала тебя, японист .

[deirdra]

emerald, великолепная стилизация, два канона - хэйан и плио - настолько усиливают друг друга в подобной подаче, что пока читала, думала исключительно: не заканчивайся!
потрясающе оформлены главы, словно мизансцены в пьесе - и снова этот эффект кукольности хэйанской, да плюс настоящие, бурные страсти и треволнения
я просто влюбилась во всех героев, и да - герои все те же, в таких вычурных, казалось бы, абсолютно чуждых декорациях, они все узнаваемы и все те же!
невероятно красивое оформление, спасибо артеру, такое атмосферное и утонченное
под огромным впечатлением, слов не могу подобрать. спасибо огромнейшее

[emerald]

deirdra, вам спасибо за отзыв!

[Ranta]

очень понравилось! никогда не думала, что хэйан и плио можно совместить, да еще и так удачно.

[emerald]

Ranta, а я почему-то когда читала "Повесть о Гэндзи", сразу решила, что это дело просто необходимо совместить . Спасибо!

[Alves]

Спасибо, прелестная стилизация

[juliasd]

Если это возможно, уважаемые единомышленники, поправьте иллюстрацию и разделители текста - у меня не отображаются

[juliasd]

ОЙ! открылись! открылись иллюстрации!