Тема для флуда

[BIG_ICE_BANG]

В этой теме можно обсуждать все вопросы, связанные с фестом ASOIAF Big Bang 2017, а также с сагой "Песнь льда и огня". Обмен мнениями и поддержка участников феста приветствуется.

Для анонимного комментирования

Логин: Большой любитель чтения
Пароль: ПЛиОБигБэнг

@темы: Организационное, ББ-2017

---

Дедлайн подачи саммари

[BIG_ICE_BANG]

Дорогие авторы и переводчики!

Напоминаем, что до 5 мая включительно вы должны прислать саммари своих работ на u-mail сообщества BIG_ICE_BANG или на почту [email protected]

Саммари должно содержать несколько обязательных пунктов. В частности, в нем указываются: категория (слэш, гет, джен, фемслэш), жанр (романс, драма, детектив и т.д.), пейринг/перечисление главных героев, предупреждения (modern!AU, ООС, насилие, нон-кон и т.д.). Также должно быть краткое описание сюжета фанфика, чтобы заинтересовать читателей.

Образец саммари:

<b>Категория:</b> (слэш, гет, джен, фемслэш) 
<b>Жанр: </b>(романс, драма, детектив и т.д.)
<b>Персонажи/Пейринг:</b> 
<b>Саммари: </b> (чтобы заинтересовать читателя)
<b>Предупреждения/примечания:</b>

Мы с нетерпением ожидаем описаний будущих макси-фанфиков!

запись создана: 03.05.2017 в 11:06

@темы: Организационное, ББ-2017

---

Вопросы и ответы

[BIG_ICE_BANG]

В этой теме можно задавать вопросы организаторам.

@темы: Организационное, ББ-2017

---

Прием заявок от иллюстраторов

[BIG_ICE_BANG]

В этой теме принимаются заявки от иллюстраторов. Последний срок подачи заявки на участие — 3 мая.

Образец заявки:
Ник: ваш ник
Как со мной связаться: e-mail/u-mail
Я собираюсь делать: вид иллюстрации к фанфику, который вы планируете выполнить (арт, клип, коллаж, косплей, крафт и так далее)
Автор: есть автор, с которым будете работать/нет автора
Количество фанфиков, которые хочу иллюстрировать: количество фанфиков, если вы уже решили, сколько работ будете иллюстрировать
Примечания к фанфику(-ам): любые предпочтения к иллюстрируемым работам — категория (джен, гет или слэш), жанры, предупреждения, кинки, персонажи/пейринги и так далее

<b>Ник:</b> ваш ник
<b>Как со мной связаться:</b> e-mail/u-mail
<b>Я собираюсь делать:</b> вид иллюстрации к фанфику, который вы планируете выполнить (арт, клип, коллаж, косплей, крафт и так далее)
<b>Автор:</b> есть автор, с которым будете работать/нет автора
<b>Количество фанфиков, которые хочу иллюстрировать:</b> количество фанфиков, если вы уже решили, сколько работ будете иллюстрировать
<b>Примечания к фанфику(-ам):</b> любые предпочтения к иллюстрируемым работам — категория (джен, гет или слэш), жанры, предупреждения, кинки, персонажи/пейринги и так далее

Если вы еще не определились с каким-либо пунктом, укажите в заявке, что не знаете или не решили. Определиться с работами можно будет после составления итогового списка саммари и начала распределения.

Если у вас уже есть автор, то тип иллюстраций можете не указывать.

@темы: Организационное, ББ-2017

---

Прием заявок от авторов и переводчиков

[BIG_ICE_BANG]

В этой теме принимаются заявки от авторов и переводчиков. Последний срок подачи заявки на участие — 3 мая.

Образец заявки:

Ник: ваш ник
Как со мной связаться: e-mail/u-mail
Я собираюсь делать: авторский фанфик/перевод
Иллюстратор: есть иллюстратор/нет иллюстратора
Количество фанфиков, которые хочу написать: количество фанфиков, если вы уже решили, сколько напишите работ
Пейринги/персонажи: персонажи и пейринги, которые будут в вашем фанфике, если вы уже определились с ними
Примечания к фанфику(-ам): категория (джен, гет или слэш), жанры, предупреждения, кинки и так далее — любая информация о работах, которую вы хотите сообщить

Внимание! Саммари в примечаниях указывать не нужно — иллюстраторы будут выбирать из анонимного списка фанфиков и переводов.

<b>Ник:</b> ваш ник
<b>Как со мной связаться:</b> e-mail/u-mail
<b>Я собираюсь делать:</b> авторский фанфик/перевод
<b>Иллюстратор:</b> есть иллюстратор/нет иллюстратора
<b>Количество фанфиков, которые хочу написать:</b> количество фанфиков, если вы уже решили, сколько напишите работ
<b>Пейринги/персонажи:</b> персонажи и пейринги, которые будут в вашем фанфике, если вы уже определились с ними
<b>Примечания к фанфику(-ам):</b> категория (джен, гет или слэш), жанры, предупреждения, кинки и так далее — любая информация о работах, которую хотите сообщить 

Если вы еще не определились с каким-либо пунктом, указывайте в заявке, что не знаете или не решили. Но вам необходимо определиться до крайнего срока подачи саммари — до 5-го мая включительно.

Если вы пишете в соавторстве, достаточно подать одну заявку на двоих, просто укажите в ней обоих авторов.

@темы: Организационное, ББ-2017

---

[BIG_ICE_BANG]

Дорогие друзья, открывается фест ASOIAF BIG BANG 2017!

Приглашаем всех желающих принять в нем участие.

ПРАВИЛА ПРОВЕДЕНИЯ BIG_ICE_BANG 2017

Big Bang (Биг Бэнг, ББ) — фест фанфиков размером от 15 000 (пятнадцати тысяч) слов с обязательными иллюстрациями. В течение всего конкурса авторы пишут/переводят фанфики, артеры делают к ним иллюстрации, образуя, таким образом, мини-команды.
Челлендж не является конкурсом.

Требования к работам

К участию принимаются авторские фанфики и переводы, иллюстрациями к ним могут выступать рисунки, коллажи, клипы. Все работы должны относиться к миру "Песнь льда и пламени" Джорджа Мартина, сериалу "Игра престолов" и прочим произведениям, относящимся к вселенной ПЛиО.

И фанфики, и иллюстрации должны быть новыми, нигде ранее не публиковавшимися работами, созданными специально для ББ. Публикацией не считается выкладка черновиков текста в ограниченный доступ («под постоянных читателей» или «под избранное» ограниченным доступом не считается), но участие такого текста в любом случае должно быть согласовано с организаторами.
Сиквелы, приквелы, мидквелы и интерквелы ранее выложенного фанфика не запрещаются при условии, если работа может быть прочитана как самостоятельная история, для понимания которой не требуется знакомство с опубликованной частью (или частями) цикла.

Объем авторских фиков и переводов должен быть не меньше 15 тысяч слов, для переводов считается количество слов в оригинальном тексте. Верхний порог – без ограничений.

Ограничений по объему для фанарта и клипов нет – это может быть как один рисунок, так и целая серия. Иллюстрации должны напрямую относиться к иллюстрируемому тексту.

Жанры, рейтинг, пейринги и категории – также без ограничений. Кроссоверы разрешены при условии, что центральное место в фанфике занимает мир ПЛиО либо его персонажи. Работы могут быть представлены в соавторстве, количество работ от одного человека может быть больше одной.

Допускается участие со своим иллюстратором. В заявке на участие в челлендже автор должен указать, есть ли у него иллюстратор.

В тексте фанфика не должно быть элементов, нарушающих правила дайри и законодательство Российской Федерации.

Сроки и порядок проведения

15 апреля в специально созданных для этого записях (одна – для авторов/переводчиков, вторая – для иллюстраторов) начнется прием заявок, который продолжится до 3 мая включительно.
Образцы заявок будут указаны в постах.

К 5 мая авторы и переводчики должны прислать саммари своих фиков на u-mail сообщества.
Саммари должно быть кратким и содержать несколько обязательных пунктов. В частности, оно должно содержать категорию (слэш, гет, джен, фемслэш), жанр (романс, драма, детектив и т.д.), пейринг/перечисление главных героев, предупреждения (АУ, ООС, насилие и т.д.).
Саммари должно выглядеть следующим образом:

<b>Категория:</b> (слэш, гет, джен, фемслэш) 
<b>Жанр: </b>(романс, драма, детектив и т.д.)
<b>Персонажи/Пейринг:</b> 
<b>Саммари: </b> (чтобы заинтересовать читателя)
<b>Предупреждения/примечания:</b>

7 мая состоится распределение саммари между иллюстраторами. Артер, первым подавший заявку, будет иметь преимущество перед остальными.
Иллюстраторы могут иллюстрировать несколько работ, однако второй круг распределения саммари будет запущен 14 мая или после того, как все подавшие заявку иллюстраторы выберут по одной работе.

К 1 сентября все авторы/переводчики должны прислать на email челленджа [email protected] черновики, минимум 7 000 (семь тысяч) слов.

К 30 сентября авторы/переводчики должны прислать на email челленджа [email protected] готовые работы (полный текст, не менее 15 тыс. слов).

Выкладка работ начнется 1 октября.

Расписание выкладок будет определено в сентябре.

Прочее

Организаторы челленджа: Lelianna, belana.
Правила проведения могут дорабатываться и уточняться, о чем будет объявляться заранее.

Вступать в сообщество могут только участники челленджа. Если хотите читать сообщество, добавьте его в избранное.

Баннеры:

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/nOFpRxN.png" width="450px;"></a></div>

+8

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/QmDRPk0.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/7U5k3Mj.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/3e5Uyuk.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/1ivtDGP.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/gC1WGIK.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/Q0hJjV3.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/BCPCOlu.png" width="450px;"></a></div>

забрать баннер

<div align="center"><a href="http://bigicebang.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/9jp2oRV.png" width="450px;"></a></div>

@темы: Организационное, ББ-2017

---

Закрытие феста

[BIG_ICE_BANG]

Приятного полета,
экипаж прощается с вами.

Дорогие участники и читатели!

BIG_ICE_BANG завершился, и мы хотим поблагодарить всех авторов, переводчиков, бет, артеров и виддеров, которые приняли участие в челлендже и порадовали читателей отличными фанфиками, а также чудесными иллюстрациями. Нам есть чем гордиться: ПЛиО фандом разжился двенадцатью замечательными макси на любой вкус, жанр, категорию и пейринг. Впервые работы иллюстрировались не только рисунками и коллажами, но и клипами, за что благодарим наших прекрасных виддеров  Любава21 и  Мариза. Все рисунки иллюстраторов были на высоте. Особенно хочется поблагодарить  Горацио, который заменил выбывшего иллюстратора и нарисовал красивые заглушки к нескольким фанфикам.

Также благодарим всех читателей, которые не пропускали ни одной выкладки и делились своими впечатлениями в комментариях.  Enco de Krev,  sleepybird — отдельное вам спасибо за прекрасные отзывы.

Мастер-пост:

«Пробуждение»	Переводчики:  belana,  Lelianna,  Shinnen,  clifford undead,  Mormeril Иллюстраторы:  Lilymoor,  Любава21,  Горацио
«Среди этой ночи и всех, что последуют после нее»	Автор:  Уйка Иллюстраторы:  Мариза,  Shugister
«Странствующий рыцарь»	Автор:  Lelianna Иллюстраторы:  Lilymoor,  Мариза,  Горацио
«На Северо-Запад»	Автор:  Любава21, Иллюстраторы:  Горацио,  Любава21
«Черная петля»	Автор: Lelianna Иллюстраторы:  redraccoon,  Горацио
«На дне морском снег идет снизу вверх»	Автор:  logastr, Иллюстраторы:  Vincha, Екатерина Элвивуд,  СЮРприз*
«Наша»	Автор:  resident trickster, Иллюстратор:  Elvira_faery
«There Is No Mercy In King City»	Автор:  LenaSt, Иллюстратор:  Русалка Милюля
«Зимнее путешествие»	Переводчик:  jul4a, Иллюстратор:  СЮРприз*
«Винтерфелл»	Автор:  resident trickster, Иллюстратор:  Elvira_faery
«Двенадцатая ночь»	Автор:  emerald, Иллюстраторы:  Любава21,  Горацио
«Рыцарь дорог»	Автор:  Мэй_Чен, Иллюстратор:  Я - японский иероглиф

И напоследок подарок от  Горацио. Всем участникам и читателям посвящается:

@темы: Организационное, ББ-2016

---

Рыцарь дорог

[Мэй_Чен]

Название Рыцарь дорог
Автор: Мэй_Чен
Бета: belana, Takeda Junko
Иллюстратор: Я - японский иероглиф (Арт 1, Арт 2, Арт 3)
Пейринг/Персонажи: Дунк (Дункан Толл), Эгг (Эйегон Таргариен), Тансель, Роанна Веббер, Юстас Осгрей, Бринден Риверс, Дэйемон Блэкфайер, Гормон Пик и пр., ОС в количестве
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: модерн!АУ, роуд-стори
Размер: 22 380 слов
Саммари: Стена, Близнецы, Винтерфелл — Вестерос огромен, и даже в самых дальних его уголках живут люди. Люди, которым нужны еда, одежда и множество других вещей. И привезти это могут только дальнобойщики.
Дунк всегда мечтал быть гонщиком, но судьба распорядилась иначе. Однажды он встречает странного мальчика, который просит подвезти его к Стене.
Предупреждения: неграфичное насилие
Ссылки на скачивание: docx // pdf // txt // epub // fb2 // mobi

Чёрно-красный рыцарь умирал. Умирал, стоя под частым ливнем, с мечом в руках, ещё не зная о том, что серьёзно ранен. Но кровь текла из-под помятого булавой шлема по блестящей эмали доспехов и капала на землю, смешиваясь с дождевой водой.
Его невольный убийца сражался уже с другим противником, и тому приходилось несладко — шипастый шар гулко ударился о щит, брызнули в разные стороны щепки, и левая, оборонительная рука противника бессильно повисла.
Совсем недалеко от них на турнирном поле был повергнут в грязь боец в золотых латах. Мужчина исполинского роста навалился на него, не давая подняться, его тяжёлое дыхание мешалось с шумом боя и шелестом дождя.
— Скажи, что сдаёшься, — прохрипел он, открывая забрало блестящего шлема противника. Показалось красивое, но бледное и испуганное лицо. — Давай, перед всеми, здесь и сейчас — скажи, что сдаёшься.
Золотой рыцарь страдальчески сморщил лицо, по которому стекали струи дождя, с трудом приоткрыл запёкшиеся губы.
— Блинчиков с беконом и сыром нет, извините, но есть с мясом. Будете?
Дунк с трудом оторвался от большого экрана телевизора над стойкой и повернул голову в сторону голоса.
Официантка, темноволосая девушка с толстой косой, перекинутой через плечо, терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями.
— Да… Да, двойную порцию, пожалуйста, и кофе.
— Какой вам кофе?
Дунк тряхнул головой: перед глазами всё ещё стояло турнирное поле под проливным дождём, на котором сражались и умирали рыцари.
— Не-е-ет!
Стоя на коленях, золотой принц униженно признавал поражение от руки межевого рыцаря. С его последними словами опустились мечи сражающихся, и подогнулись колени красно-черного, и он упал лицом в грязь.
— Крепкий, двойной, с молоком?
Дунк виновато поглядел на официантку — думает, наверное: вот мудак, плевать ему, что она стоит и ждёт.
— Извините, пожалуйста, я… Я просто засмотрелся… Интересный фильм. Мне крепкий, двойной, без молока и сахара. Пожалуйста.
Девушка улыбнулась: высокая, симпатичная, с большими чёрными глазами, она очень нравилась Дунку. Уже третий раз он ехал по Королевскому Тракту и третий раз останавливался в этом кафе поесть.
Он знал, что её зовут Тансель, и догадывался, что она приехала из неспокойного в последнее время Дорна. Он мог бы продолжить с ней разговор, начавшийся с обсуждения фильма, мог бы даже пригласить её прогуляться, когда они в следующий раз встретятся.
Дунку вздохнул и снова повернулся к просмотру фильма. У Тансель здесь наверняка есть молодой человек, и подкаты со стороны долговязого дальнобойщика, которого она видит раз в месяц, вряд ли приведут её в восторг. Кино заканчивалось: под пронзительную музыку рыцарь, победивший на ратном поле принца и ставший причиной смерти брата короля, уезжал в закат. Вот мелькнуло на экране его задумчивое лицо с мужественно оттопыренной нижней челюстью — и на фоне уходящего в закат силуэта по экрану поползли титры.
Дунк со вздохом отвернулся от экрана. Создатели фильма всячески намекали в финале, что всё случившееся — только начало славного пути бродячего рыцаря. Но произошло бы в те времена такое на самом деле, и наглого оборванца, унизившего особу королевской крови, прирезали бы друзья короны в первом же городе, где ему хватило ума появится.
За окном заметно посветлело. Дунк зевнул во весь рот: если бы не спешка, можно было бы подремать в придорожном мотеле. Он ехал всю ночь, а теперь ещё день сидеть за рулём да следить за дорогой.

Как ни странно, кроме него, в такую рань в кафе были ещё посетители: через три столика спал, положив голову на локти, парень немногим старше Дунка. Рот его был приоткрыт, и он чуть похрапывал — наверняка пил всю ночь и так и прикорнул на столе. Несмотря на расстояние между ними, вонь перегара Дунк чувствовал отчётливо. А лицо его, пусть и перекошенное от соседства со столешницей, отчего-то казалось знакомым, но Дунк даже думать не хотел, откуда. Сколько он видел таких пьяниц с расплющенными о столы физиономиями.
Чуть подальше за столиком сидел мальчик-подросток, лицо которого почти полностью закрывал козырёк кепки, и увлеченно пялился в смартфон.
Никого, похожего на родителей, рядом с ним не наблюдалось, но не может ведь ребёнок оказаться ранним утром один в дешевой забегаловке на трассе? Наверняка сын работника кафе, который сидит и ждёт, пока отец или мать освободятся, а Тансель приглядывает за ним.
По телевизору показывали теперь новости: начало мирового соревнования "Гран-при" по кольцевым гонкам на болидах, очередной этап предвыборной гонки в Сенат Вестероса, очередной теракт в Дорне. Дунк вздохнул и отвернулся как раз, чтобы встретиться взглядом с официанткой Тансель, которая поставила на стол блинчики и чашку кофе.
— Большая порция, — с улыбкой произнесла она. — Наверное, долгая дорога впереди.
Дунку кашлянул, стараясь скрыть смущение.
Ну же, успокойся. Ей просто скучно вот так сидеть в почти пустом кафе, вот и развлекает себя разговором с заезжим дальнобойщиком.
— Если бы можно было наесться на несколько дней вперёд, я бы заказал у вас порций десять. Еду до самой Стены.
— Ого, — Тансель приподняла тёмные брови, — путь не близкий, возьмите с собой несколько штук. Я вот никогда не была так далеко на Севере и не видела Стену, только на фото и в передачах по телевизору.
Дунк набрал побольше воздуха в грудь и спросил:
— Хотите, привезу вам что-нибудь с Севера?
Небо не обрушилось на землю, а Тансель не ушла прочь, хохоча над его попытками поухаживать. Вместо этого она снова вскинула брови и повторила:
— Что-нибудь с Севера? Я даже не знаю, что там есть такое, чего нет у нас.
Дунку открыл было рот, чтобы рассказать ей о том, какие он видел фигурки, что делают потомки одичалых, какие там можно приобрести декоративные кинжалы из валирийской стали, или настоящие мечи из тех, с какими ходили в бой дозорные, или купить настоящую настойку из северных трав. Но это все было не то, что могло понравиться девушке.
— Украшения из обсидиана. Бусы, кольца, браслеты.
Дунк и Тансель обернулись одновременно.
Голос шёл из угла и принадлежал мальчику в кепке. Он даже головы не поднял от своего смартфона.
— Бусы, браслеты, сережки, кольца, — не смущаясь, продолжил он. Судя по голосу, ему едва ли было больше десяти, а по манере поведения — все пятнадцать. — Они в основном недорогие, и есть очень приличные на вид. По крайней мере, выглядят дороже, чем стоят.
Договорив, он продолжил как ни в чём не бывало тыкать кнопки смартфона, а Дунк растерянно уставился на Тансель; щеки его горели. Она лишь рассмеялась:
— Звучит неплохо. Пожалуй, серёжки из обсидиана сойдут за чаевые.

***
Солнце поднялось уже довольно высоко, когда Дунк вышел из кафе и поспешил к своему грузовику. Он не так много времени потерял, и все же стоило поспешить. Дунк постоял немного у фуры, мысленно представляя себе дальнейшую дорогу. С навигатором всё было в порядке, но он любил соблюдать своеобразный ритуал — представить в своей голове будущий путь, отметить, где именно могут возникнуть неприятности.
Ехать действительно предстояло долго, и как выдержать его после бессонной ночи, Дунк себе представлял слабо. Были среди его знакомых такие водители, что ездили по двое и вели машину по очереди. Да он сам раньше, ещё когда только начинал, был сопровождающим при сэре Арлане Пеннитри.
А после смерти старика он начал ездить один — так платили больше, а Дунк надеялся рано или поздно, заработав достаточно, уйти из дальнобойщиков и исполнить свою мечту. Хотя бы какую-то её часть.
Но сейчас ему не помешал бы спутник, чтобы хоть немного отвлекал от монотонного пути.
— До Стены не подбросите?
Дунк, уже открывший дверь в кабину, обернулся. Позади стоял тот самый мальчишка и глядел на него огромными тёмными глазами. Кепку он вертел в руках, на бритом черепе блестело утреннее солнце.
— Я заплачу, только скажите, сколько.
Дунк нахмурился.
— Где твои родители?
— Какая разница, — с досадой ответил мальчишка. — Далеко отсюда. Просто подбросьте меня до Стены, и всё. Вам всё равно туда ехать — подзаработаете немного. Плохо, что ли?
— Нет, не всё. И да, плохо. Мама тебя наверняка потеряла, звонит сейчас в больницы и морги.
Что-то промелькнуло на лице мальчишки и тут же пропало.
— У меня нет матери, — ровно ответил он. — Не волнуйтесь по этому поводу.
Дунку внимательно оглядел его: тот выглядел худеньким, но не заморенным, да и одет был в дешёвый, но новый спортивный костюмчик, а телефон у него явно стоил столько же, сколько Дунк получал за месяц изматывающих перевозок. Украл?
— Думаю, полиция поможет тебе лучше, чем я, — сказал он.
— Хотите неприятностей? — осведомился мальчишка, склонив голову набок.
— А если я обращусь в полицию, у меня будут неприятности? — улыбнулся Дунк. Очень уж забавно выглядел мальчишка с угрожающим выражением лица.
— А то. Скажу, что ты меня за конфетку звал в свою кабину, и все такое.
Дунк перестал улыбаться. Зато ухмыльнулся мальчишка при виде его ошалелого лица.
— Так, — сказал Дунк, когда смог сказать хоть слово. — Вали-ка ты отсюда подальше, пока я не дал тебе по уху… и все такое.
Мальчишка насупился, но полез в карман и показал Дунку смятые купюры.
— У меня есть деньги, видишь? Тебе же все равно в ту сторону, что не так? — Дунк молча покачал головой, и он добавил с отчаяньем: — У меня там двоюродный брат, мне надо к нему. Тебе не придётся меня кормить, я буду просто тихо сидеть, честное слово! До тебя я просил двоих, а они были такие же, они сказали, чтобы я шёл в полицию, если потерялся. А я не потерялся. Мне просто очень надо к Стене.
Он спокойно встретил испытывающий взгляд Дунка, смешно и решительно выпятил нижнюю губу и сжал кулаки.
— Пожалуйста, — тихо добавил он, и это окончательно сломило Дунка. С бритой головой и смешно торчащими ушами, в простеньком спортивном костюме на размер больше, чем надо, этот ребенок напомнил Дунку его самого в детстве. Кто знает, вдруг мальчишка тоже мыкается по углам, прячется от пьяного отца, который избивает его, подворовывает на улицах, залезает по ночам в магазины — только потому, что не знает иной жизни?
Дунк в его годы был настоящим маленьким чудовищем. Когда отца в очередной раз посадили, он так не хотел возвращаться в детский дом, что прятался от социальных работников у друзей, в метро, на вокзалах. Он воровал, цапался с другими бездомными, и все полицейские в округе были уверены, что в любом происшествии виноват он и его приятели. Если бы десять лет назад сэр Арлан, который, обнаружив около своей машины бешеный живой скелет, непропорционально вытянутый в длину, вызвал полицию, а не позвал в кафе на чашку чая, Дунк бы гнил сейчас в тюремной камере. Или, достигнув совершеннолетия, окончил жизнь на тюремной кушетке после смертельной инъекции по решению суда.
Может быть, полиция действительно ничем не сможет помочь этому мальчику. Может, он привык, что до него и его бед никому нет дела.
А Дунку как раз не помешал бы спутник на время этой поездки.
— Хорошо, — неохотно сказал он, и лицо мальчика осветилось радостью. — Денег я с тебя не возьму, ещё чего. Но и кормить не буду, раз ты при деньгах, покупай себе еду сам.
Мальчишка расплылся в улыбке от уха до уха.
— Никаких проблем!
Никаких проблем, подумал Дунк. Ну конечно.
Предчувствие никогда не обманывало его, не подвело и в этот раз. Но тем утром Дунк ещё не знал, что его ждёт по дороге на Север.

***
Мальчишка и в самом деле вел себя тихо. Сначала он сидел, уставившись в свой телефон, а когда тот запищал, разряжаясь, вежливо попросил у Дунка разрешения воспользоваться его переходником для зарядки телефона.
Так, в молчании, они проехали полтора часа, и Дунк почувствовал, что его глаза закрываются сами собой.
Зевнув, он включил свою специальную «бодрительную» подборку песен, состоящую вперемешку из тяжёлого металла и электроники с быстрым ритмом.
Мальчишка сморщил нос, но промолчал. Но спустя пять минут всё-таки не выдержал:
— А можно потише?
— Нельзя.
— А можно что-нибудь другое включить?
— Нельзя.
Мальчишка засопел.
— Но это же отстой.
Дунк покосился на него: тот сидел с недовольным видом, скрестив руки на груди. Сложно было представить его забитым и испуганным. Хотя на месте отца, если он у мальчика был, Дунк бы пару раз мальчика всё-таки выпорол. Или хотя бы разок.
— Ты пообещал мне, что будешь сидеть тихо, — сказал он. — А вот я не обещал, что буду развлекать всякой приятной тебе музыкой и создавать прочие удобства. Верно?
Мальчишка ничего не ответил, но заметно помрачнел.
Так прошло ещё два часа, и мальчишка начал ерзать на сидении.
— Я хочу в туалет, — заявил он.
Дунк кивком указал ему под ноги:
— Вон.
— Что — вон?
— Пластиковая бутылка. Я не буду останавливаться на трассе только для того, чтобы ты отлил.
Мальчик взглянул на него искоса, вскинул бровь и полез под ноги. Двумя пальцами он извлёк поллитровую бутылку и стал рассматривать её с брезгливым выражением лица. И вдруг молча вышвырнул в открытое окно кабины.
Дунк только ахнул — и бросил испуганный взгляд назад. К счастью, за ними никто не ехал, и бутылка наверняка, подпрыгнув на дороге, отскочила в кусты.
Он повернулся к мальчишке, злой как чёрт:
— Ты совсем рехнулся? А если бы она попала в чье-нибудь стекло? Аварию устроить захотел, тихо ехать тебе уже скучно?
Музыка играла громко, но голос Дунка перекрывал её.
— Ты соображаешь, что творишь?
Мальчишка съёжился.
— Я не думал, я не хотел, — пробормотал он с несчастным видом. — Я ни в кого же не попал, правда?
Его испуг и раскаяние были такими явными, что Дунк моментально остыл.
— Ни в кого, все обошлось, — сказал он, и против воли голос его прозвучал успокаивающе. — Но давай договоримся, что ещё одна такая выходка — и я высаживаю тебя у ближайшего полицейского поста. Иначе полиция рано или поздно остановит нас сама.
Мальчишка с готовностью кивнул, а Дунк подумал, что поторопился с выводами: тот совсем не был похож на ребёнка из неблагополучной семьи, голодного и избиваемого пьяным отцом. Хотя, может, такой у него был характер, что не выбьешь никакой поркой.
— Да, кстати, как тебя как зовут? — спросил он. — Я Дункан.
— Просто Дункан? — к мальчику вернулась его прежняя манера поведения. — Я… Эгг.
— Просто Эгг?
Мальчишка ухмыльнулся.
— Да, просто Дункан.
Он снова надел кепку, и Дунку захотелось сбить её подзатыльником.
— Это не означает, что тебе можно обращаться ко мне на «ты».
— …хорошо.
— «Хорошо, сэр».
— Ой, ладно, сэр.
Ещё через полчаса у Эгга заурчало в животе, и так громко, что слышно было даже через громкую музыку, от которой устал к тому времени сам Дунк.
Переключившись на радио, он открыл бардачок.
— У меня тут шоколадка лежит и блинчики, с собой взял. До ближайшей заправки совсем немного, но если очень хочется есть…
— Не хочется, — отчеканил мальчик, не глядя на него. — Я же сказал, что меня не нужно кормить.
На заправке, пока в бак заливали бензин, а Эгг пропал сначала в туалете, а после в магазинчике, Дунк ждал около машины, попивая кофе из картонного стаканчика. Чувствовал он себя относительно бодро после бессонной ночи, но чувство это было обманчивым. Зато ощущение, что не стоило идти на поводу у Эгга, было куда сильнее. Хотя, может, он просто отвык ездить с попутчиком.
Допив кофе, он решил взять ещё и полез в кабину за кошельком. На пассажирском сидении лежал смартфон Эгга, поблескивая новеньким хромированным корпусом.
Дунк уставился на него, задумчиво прикусив губу.
Телефон мог быть украденным, а мог и оказаться подарком от богатого родственника. Спроси он напрямик — обидел бы мальчика, хотя первое казалось куда более правдоподобной версией, чем второе.
Но если сейчас взять телефон и посмотреть — об Эгге можно узнать куда больше, чем он рассказал сам. И это знание с большой долей вероятности предотвратит разные проблемы в будущем.
Дунк вздохнул и закрыл дверь в кабину. Кажется, он снова сделал неправильный выбор, но такой уж он человек. Сэр Арлан наверняка дал бы ему подзатыльник, узнай он об этой истории. И будь он жив до сих пор.
Эгг вернулся с целой охапкой шоколадных батончиков и бутылкой газировки, залез в кабину — и замер, глядя на забытый смартфон.
— Не оставляй такие вещи в машине, — сказал Дунк. — Кто угодно может пробраться в кабину и украсть, пока водитель отлучился. А если взял с собой — не свети им без лишней надобности. Не везде на стоянках висят камеры, и желающий заполучить себе крутой телефон вполне может поджидать тебя в темном углу.
Эгг внимательно посмотрел на него, словно прикидывал, лазил ли он в его смартфон или нет. Наконец сел на сиденье, засунул покупки в бардачок, а смартфон — в карман.
Когда Дунк решил, что тот поблагодарит его за совет, Эгг спросил:
— Вы так теряли свои телефоны?
Ну конечно, чего он ожидал от наглого и сообразительного мальчишки.
— Свой первый телефон — да, — терпеливо сказал Дунк. — А силком телефон отобрали у моего знакомого. Он купил его с первой крупной зарплаты, уж не знаю зачем — у нас пускать пыль в глазах можно только официанткам в придорожных кафе. Телефон украли у него на первой же остановке, а он заработал сотрясение мозга, потому что думал пользоваться им побольше.
Эгг приподнял светлую бровь, это вышло у него на удивление по-взрослому.
— И где это случилось, где-нибудь рядом с Пайком или на Севере, да?
— Недалеко от Королевской Гавани, — мрачно ответил Дунк, и Эгг больше не задавал вопросов. Смартфон он спрятал и больше не доставал до самой остановки на ночлег.
Он сидел и молча смотрел в окно, а снаружи понемногу темнело. Мимо пролетали деревушки и города, сверкающие огнями и вывесками. Ближе к ночлегу Дунка немного отпустила усталость, и музыку он включил поспокойнее. Иногда Эгг спрашивал о городках, которые они проезжали, и Дунк отвечал, если знал. Чаще всего он не знал или мог рассказать только об историях, которые случались с ним или знакомыми дальнобойщиками. Чем дальше Эгг спрашивал, тем досаднее становилось Дунку за то, что он уже несколько раз изъездил Вестерос от Штормового Предела до Стены, но никогда не обращал внимания на то, что мелькало за окном его фуры. Слишком он был увлечен тем, что ждёт впереди.
— Какая смешная гостиница, — заметил Эгг, когда они проезжали мимо аляпистой вывески «По пути», под которой обнаружилась удивительно изящная белая постройка с резными обрамлениями окон и дверей.
— Что в ней смешного? — спросил Дунк, которому здание всегда нравилось.
— Это копия отеля в Миерине, только тот раза в три больше и сделан целиком из мрамора. У него цветные витражи, очень старые и очень красивые. А тут наклейки на стекло.
Он рассуждал с таким знанием дела, что у Дунка сам собой открылся рот. Гостиница давно осталась позади, но в памяти Дунка она потускнела и стала выглядеть жалко и некрасивой.
— Ты был в Миерине? — только и смог спросить он. Эгга вопрос очень удивил.
— Конечно, а ты разве никогда не летал в Эссос отдыхать?.. — он осекся, заметив выражение лица Дунка, и съежился под его взглядом.
— Нет, не летал, — медленно ответил Дунк. — Зарплата не позволяет такой отдых. Красиво там, наверное?
С чего он взял, что мальчик из бедной семьи? Тот никогда ничего такого не говорил, Дунк сам себе придумал душещипательную историю о несчастном ребенке, которому неоткуда ждать помощи. И не задавал никаких вопросов.
— А до Стены не было бы быстрее самолетом? — спросил он, вспоминая, что пачка денег, которую Эгг предлагал ему, была довольно большой, и мальчик вполне мог себе позволить билет. — У тебя есть с собой удостоверение личности? — спросил он резко.
Эгг вздрогнул как от удара и ощетинился.
— Я не покажу тебе, — огрызнулся он. — Ты не имеешь права.
Дунк вздохнул и прикрыл глаза. Мысли побежали в голове быстро-быстро.
— Во-первых, не «ты», а «вы», — сказал он. — Во-вторых, ты собрался проехать через полстраны, не имея при себе совсем никаких документов? Конец нашего пути закончится у первого же полицейского поста, где нас остановят.
Боевой огонь в глазах Эгга погас.
— Не переживай… те, все с собой. Но я ничего не буду показывать… вам. Если полиция остановит…
— Если повезёт, никому не надо будет показывать, — ответил Дунк. Никогда он не думает о таких вещах, правильно старик Арлан называл его болваном.
Мальчик наверняка просто мечтает о красивой жизни, а сам в первый раз держит в руках столько денег. Пусть помечтает ещё немного.

До Близнецов оставалось совсем чуть-чуть, но глаза у Дунка закрывались уже сами собой. Снова включать музыку он не стал, пожалел Эгга, да и ему вряд ли сейчас это помогло.
Они остановились у придорожной гостиницы — двухэтажной, обшитой выцветшим желтым пластиком.
Эгг при виде неё сморщил нос, и Дунк не удержался от улыбки.
— Спорим, сейчас ты не отказался бы и от той, которая копия миэринской?
— Сейчас я не отказался бы от настоящей миэринской, с бассейном и трёхразовым питанием прямо в номер, — уныло ответил Эгг. — Давайте с вами поспорим, есть ли тут тараканы, вши и крысы, и кто выиграет, тот завтра выбирает, какую музыку слушать. Вы мне сейчас скажете, что их тут нет, а они накинутся на нас с порога. Соглашайтесь на пари, не прогадаете.
— Сейчас же не какое-нибудь средневековье, — ответил Дунк недовольно. — Конечно, нет. Доверяй я тебе чуть больше, оставил бы ночевать в кабине.
Разговаривая, они поднялись на ступеньки гостиницы, и Дунк поймал себя на мысли: хорошо, что он не один сейчас, иначе упал бы тут же или уснул на стоянке за рулём, а наутро болело бы всё тело.
Эгг нехорошо ухмыльнулся, и на его детской мордашке это смотрелось забавно.
— Боитесь, что машину угоню?
— Боюсь, что врежешься во что-нибудь, не проехав и десяти футов, — отозвался Дунк, зевая. — Чтобы водить фуру, нужен особый навык, тут не получится как с легковушкой.
Он сам научился легко, но он с детства болел машинами, пусть даже за страсть к ним ему и доставалось. Та памятная встреча с сэром Арланом, когда Дунк пытался украсть его фуру вместе с товаром, могла бы закончиться совсем иначе, будь старик хоть немного похож на тех, у кого Дунк угонял машины до него.
У стойки их встречал пожилой мужчина с густыми седыми усами и удивительно добрыми для такого места глазами.
— Добрый вечер, желаете комнату?
— Добрый вечер, да… Двухместный, пожалуйста.
Эгг бросил злой взгляд на Дунка.
— Я могу заплатить за отдельный, — сердито сказал он.
— Прибереги деньги до конца поездки, — отмахнулся Дунк. Если деньги у мальчишки чужие, то когда полиция до него доберётся, хорошо бы их осталось у него побольше.
В ответ Эгг скорчил обиженную физиономию и полез в карман.
— Два отдельных одноместных, пожалуйста, — торопливо сказал Дунк.
Старик улыбнулся в усы.
— Что за молодежь пошла, крутит старшими как хочет. Кто он вам?
— Сын, — быстро ответил Эгг, прежде чем Дунк успел сказать хоть слово.
Старик рассмеялся ещё сильнее.
— Когда же вы успели, молодой человек? Или молодежь уже в десять лет детьми обзаводится?
Дунк стиснул зубы и дал Эггу подзатыльник, а после, игнорируя его ошарашенный и оскорблённый взгляд, ответил сам:
— Он мой племянник, сын брата, везу к родне. Напросился со мной в рейс, так вот и едем через весь Вестерос. Вот деньги за ночь за два номера.
Старик кивнул, подавая им ключи от номеров.
— Меня зовут сэр Юстас, и, если что-то понадобится, я всегда тут рядом.

Номер оказался не таким страшным, как предрекал Эгг, но и не таким хорошим, как рассчитывал Дунк: без столика и даже стула, с одной-единственной кроватью внутри. И всё же кровать —единственное, что сейчас было ему нужно. Дунк заставил себя принять быстрый душ —горячей воды не было, но он засыпал, стоя на ногах, и потому обмылся холодной. Кое-как добрёл до постели и уснул, едва коснувшись головой подушки в наволочке с подозрительными разводами.
Ночью Дунку приснился странный сон. Он снова видел Вестерос, длинный Королевский тракт, но не перед собой за стеклом кабины, а сверху, с огромной высоты. Кажется, он летел, летел с огромной скоростью, и по обе стороны его — он видел это боковым зрением — мерно поднимались и опускались два огромных крыла.
Это были не его крылья, Дунк остался человеком, он ощущал под руками скользкую чешуйчатую поверхность, но даже не задумывался о том, что за существо несёт его. Они мчались быстрее ветра, и это было самое главное. Мили внизу пролетали за секунды, и вот уже впереди показалась огромная даже с такого расстояния ледяная глыба Стены.
Дунк распахнул глаза, перед которыми все ещё стояла сцена полёта, и моргнул. Что-то разбудило его, вырвало из такого захватывающего сна.
Спустя мгновение он понял, что же это было.
Номера гостиницы располагались на втором этаже, на первом находились стойка администратора и небольшое кафе. И вот оттуда, с первого этажа, слышались громкие рассерженные голоса.
Один из этих голосов точно принадлежал Эггу.
Значит, успел не только проснуться, но снова влезть в неприятности.
Наспех одевшись, Дунк сбежал по лестнице вниз, мысленно молясь всем богам, чтобы Эгг не попался на краже.
Его опасения оказались напрасными — хотя бы в этом смысле. Сидя в кафе за столом друг напротив друга, мальчик и старый Юстас кричали друг на друга.
— Да как вы можете так говорить, это же преступление! — возмущался Эгг, и Дунку стало любопытно, что именно он, мальчишка с пачкой явно не своих денег в кармане, считал преступлением.
— Преступление — то, что творится сейчас! Довели страну своей политикой, а теперь пожинаем плоды! — горячился мир Юстас. Увлеченный спором, он не сразу заметил Дунка; обернувшись наконец на звук его шагов, он поднялся из-за стола, весь багровый от гнева и смущения, что его застали спорящим с ребёнком.
— Десять оленей с вас за завтрак, — сказал он подрагивающим от злости голосом.
— Что он натворил? — спросил Дунк, и Эгг вскинулся:
— Эй, почему я должен был что-то натворить?!
Старый Юстас, не отвечая, прошёл к стойке и присел за неё. Он помолчал, поглаживая усы и понемногу успокаиваясь, и наконец произнес:
— У тебя, парень, я смотрю, очень законопослушный… племянник растёт.
— Что случилось? — спросил Дунк, игнорируя паузу в его словах. — Эгг вам нагрубил?
— Это он! — крикнул мальчик. — Это он сказал, что дорнийцы должны взорвать Красный Замок!
Брови у Дунка поползли вверх. Старый Юстас производил впечатление человека добродушного, и представить, что он одобряет терроризм, было немыслимо.
— Да, — с вызовом произнёс тот, — но только им не хватит смелости. Они могут лишь убивать простых людей, а до тех, кто виноват во всех их бедах, из-за кого Дорн сейчас в таком состоянии, из-за чего вон, — он обвиняющим жестом ткнул в сторону телевизора, где над полуразрушенным жилым домом клубился чёрный дым, — у нас на площадях и в метро взрывы. Будь жив Блэкфайер, он бы не довел страну до такого!
Дунк растерялся на мгновение. Он едва появился на свет, когда в Вестеросе чуть не случился государственный переворот после выборов, в которых участвовали Дейерон Таргариен и Дейемон Блэкфайер, и о том, что случилось тогда, знал по рассказам старших и учебнику истории. Двое кандидатов в президенты шли ноздря в ноздрю, но по предварительным подсчетам побеждал Блэкфайер. Его штаб уже вовсю праздновал победу, когда объявили итоги выборов, и победителя — Таргариена.
Сир Арлан рассказывал, что в столице и крупных городах были потасовки между сторонниками кандидатов, били витрины, стёкла у машин и лица людей — обычное дело. А потом Блэкфайер призвал всех своих сторонников выйти на улицы и помочь свершиться справедливости — свергнуть Таргариена, фальсифицировавшего результаты выборов.
И Королевская Гавань утонула в крови в ту ночь, которую потом назвали "Красной".
— Вот скажи мне, — снова обратился сэр Юстас к Эггу, в пылу ссоры не обращая внимания на то, что ругается с ребёнком, — кто двадцать лет назад велел ввести в столицу войска? Кто отдал приказ стрелять по гражданским?
Эгг вытаращил глаза на него, а Дунк негромко ответил:
— Бринден Риверс.
Эгг смотрел широко раскрытыми глазами то на него, то на сэра Юстаса.
Старик смерил его долгим взглядом и повторил так же тихо, будто разом растерял свой запал:
— Да, Кровавый Ворон. Но волю ему дал Дейерон. А сам отсиживался, пока Дейемон со своими сторонниками пытался добиться справедливости на улицах…
Договорить он не успел: хлопнув, раскрылась входная дверь, и в гостиницу размашистым шагом вошла женщина — невысокая и тоненькая, в строгом брючном костюме и с ярко-рыжими волосами, заплетёнными в косу.
За ней неторопливо следовали двое высоких крепких мужчин, но женщина их словно не замечала. Решительным шагом она подошла к стойке сэра Юстаса, тот при её виде напрягся и сжал сухие жёлтые кулаки.
— Ну что? — жёстко спросила женщина. — Всё по-прежнему?
Не сводя с неё злого взгляда, сэр Юстас процедил:
— Я же говорил, что нужно дождаться сезона…
— Значит, по-прежнему, — усмехнулась она. Повернула голову и словно только что заметила Дунка с Эггом. — Надо же, у тебя есть постояльцы. Но они, похоже, собираются уходить?
— Нет, мы остаёмся ещё на ночь, — осторожно ответил Дунк.
Женщина выгнула медного цвета бровь:
— Да вы храбрецы, раз решили остаться ещё на ночь в этом клоповнике.
Дунка и в самом деле ночью кто-то покусал, и сейчас неимоверно чесался бок, но что-то было в поведении женщины неприятное, что заставило его возразить:
— Это хорошая гостиница, а я много их видел.
Женщина снова скривила губы в презрительной усмешке и повернулась к сэру Юстасу.
— Первый постоялец, который тебя защищает. Да что там, первый, которого я вижу впервые за долгое время. Мне надоело ждать, Осгрей.
Усы старика задрожали.
— Вот какая ты стала, Роанна, — произнёс он еле слышно.
Женщина недовольно дёрнула углом рта, бросила быстрый взгляд на Дунка с Эггом, словно досадуя, что у их разговора есть свидетель, и ответила вполголоса:
— Но сейчас-то я достаточно хороша для него?
— Не смей, — сдавленно ответил сэр Юстас. — Не смей упоминать его…
Дунк вытащил из кармана десять оленей, кинул их на стол рядом с недоеденным завтраком, ухватил Эгга за локоть и потащил прочь.
Уже на улице Эгг выдохнул:
— Вот же какой склочный. Со всеми ругается, всё ему не так.
— Он старик, — ответил Дунк, тычком опуская козырёк бейсболки ему на лицо, — у стариков всегда скверный характер.
День выдался тёплый и ясным — всё именно так, как и нужно было Дунку. После сцены в гостинице у него остался неприятный осадок, но он быстро истаял под яркими солнечными лучами.
— Так мы не поедем дальше? — удивился Эгг. — Раз мы остаёмся на ночь?
— Поедем, — ответил Дунк, — но вечером вернёмся. У нас с тобой есть целый день в Близнецах. А сейчас полезай в машину.
— И куда мы едем? — полюбопытствовал Эгг. — В Близнецы, я понял, но что мы там будем делать?
— Я буду делать, — ответил Дунк. — Буду участвовать в соревнованиях, а ты — ты будешь болеть за меня. Чтобы хоть кто-то за меня болел.

Дорога заняла меньше часа: Дунк чувствовал себя отдохнувшим и мысленно молился всем богам, которых мог вспомнить, чтобы он ничего не перепутал со временем и успел вовремя.
Эгг, который сначала оживился и выспрашивал подробности соревнования, притих и сидел с угрюмым видом. Кепку он надвинул на лицо, и Дунк видел только обиженно выпяченную губу. Догадаться, что занимает его невесёлые мысли, было просто, но Дунк решил лишний раз не трогать его. Они ехали в тишине, и когда впереди показались Близнецы, Эгг наконец сам прервал молчание.
— Он же меня угощал, он был такой добрый. Про сына мне рассказывал и даже спрашивал, не нужны ли мне ролики, потому что сын из них вырос. А новости посмотрел и как взбесился… И на меня накричал ни за что, а я ведь просто спросил его, в чём виновато правительство, что он желает им смерти.
Он помолчал немного, задумчиво покусывая нижнюю губу. Дунк поймал себя на мысли, что Эгг без своего дорогущего смартфона славный мальчик.
— Сэр Юстас живёт прошлым, — сказал он. — А в его прошлом осталось, видно, много друзей, которые поддержали не того президента.
— Но ведь это было двадцать лет назад! — запальчиво сказал мальчик.
Дунк пожал плечами.
— Я же говорю тебе: он живёт прошлым, для него это всё случилось словно вчера. Но так и двадцать лет — не сто, сколько людей вокруг помнят, как это было. Тогда очень многие погибли, Эгг, поэтому лучше не трогай эту тему. Ни с сэром Юстасом, ни с кем другим, кого это задело. И тем более не надо говорить, что Таргариен тогда всё сделал правильно. Каждый тогда был по-своему прав, вот только тем, у кого погибли родные, ты это не объяснишь.
Эгг сердито сдвинул брови.
— А вот папа говорит, что если бы… — начал он и осёкся. На его лице появилось точно такое же выражение, как и когда он увидел в кабине фуры свой забытый смартфон.
Дунк мысленно покачал головой. «Папа». Нелюбимых отцов так не называют и не используют их мнение в споре как важный аргумент.
— И что же говорит папа? — спросил он словно невзначай, но Эгг уже опомнился.
— Ничего, — отрезал он. — А ты… А вы — вы что-нибудь помните о "Красной Ночи"? Что вы тогда делали?
— За кого я был? — уточнил Дунк, и Эгг сделал одновременно досадливое и неловкое движение плечом, словно показывая, что нет, он имел в виду не это, но если Дунк хочет ответить, пусть отвечает.
Дунк рассмеялся. Видимо, это свойство всех детей — неверно оценивать возраст старших. Ему в своё время сэр Арлан казался ровесником вечности, хотя на момент их знакомства старику было около шестидесяти.
— Лежал в кроватке и пускал пузыри, — ответил он, отсмеявшись. — Я тогда, наверное, только родился, если уже родился, и мои политические взгляды оставляли желать лучшего, — он улыбнулся мальчику и наткнулся на его недоумевающий взгляд.
— Как это — «наверное»? — спросил Эгг. — Вы что, не помните свой день рождения?
Он не помнил — как и любой младенец, который, едва появившись на свет, не ориентируется в датах и временах года. Уже потом, год от года отмечая день рождения, дети начинают понимать, каким особенным для них является тот или иной день календаря.
Дунк никогда не отмечал свой день рождения, и даже не был уверен, что ему сейчас двадцать лет. Наверное, мать могла бы рассказать ему, но матери не было, а отец иногда забывал собственное имя, не то что день рождения сына.
Дунк жил вне времени почти шестнадцать лет, пока однажды сэр Арлан не сказал, что ему пора бы получить автомобильные права, и при оформлении Дунк назвал первую пришедшую в голову дату — когда он познакомился со стариком. В конце концов, тот подарил ему новую жизнь.
— Нет, — ответил Дунк. — Свой день рождения я помню очень хорошо.

***
— И это всё? — разочарованно спросил Эгг, и Дунк мог его понять.
Соревнования грузовых машин походили на… на что угодно, только не на соревнования. На заасфальтированном участке набережной перед облупившимся зданием мэрии собралась небольшая толпа, участников — судя по количеству машины — было почти столько же, сколько и зрителей.
Невдалеке шумела река, на другом берегу реки высилась громада замка, давшего когда-то название целому городу.
— Ты думал, наверное, что это что-то вроде Гран-при с тысячами зрителей на трибунах? — спросил Дунк, обходя толпу.
Эгг фыркнул:
— Вот этого я точно бы не хотел, там смотреть не на что — болиды пролетают мимо так быстро, что не поймёшь, кто кого обогнал, а ещё они далеко, за кучей ограждений. А если сидишь на самом лучше месте в первых рядах, ещё и громкий шум от них, — он наморщил нос.
Дунк лёгким толчком сбил его кепку вперёд.
— Ну и воображение у тебя. Гонщикам, между прочим, намного хуже, чем зрителям, у них температура в кабине поднимается выше пятидесяти градусов, их вжимает в кресло, как космонавтов на старте, а им ещё надо следить за дорогой на бешеной скорости. А если не уследишь и врежешься в ограждение, то погибнут не погибнешь, скорее всего, но можешь покалечиться или загореться, поэтому даже костюмы у них…
Эгг внимательно смотрел на него, приподняв козырёк кепки. И сказал задумчиво:
— У вас такой вид, когда вы рассказываете, словно вы об этом только и мечтаете.
За разговором они добрались до женщины, которая регистрировала участников.
—Дункан Толл, —сказал ей Дунк. —Я подавал заявку на участие через Вестернет.
Пока он заполнял все необходимые бумаги, Эгг отошёл в сторону и вернулся с парой бутылок газировки и в новой бело-голубой бейсболке с двумя соединёнными башнями и надписью "Фрей".
—Попить хотите? А где вы будете гонять? —спросил он. —Не вижу трассы.
—Думаешь, это ралли Старомест-Риверран? —спросил Дунк. —Вот где я буду гонять, —и он указал на площадку, на которой были расставлены оранжевые дорожные конусы. —Это соревнование на навыки вождения, никаких тебе быстро пролетающих мимо болидов и шума. Стой вот там, пожалуйста, и будь на виду, никуда не уходи.
Эгг побрёл к толпе зрителей, а Дунк, стараясь прогнать гнетущее чувство, поспешил к машине. Сам того не понимая, мальчик растревожил в нём давние переживания.
Дунк мечтал стать гонщиком ещё с тех пор, как первый раз увидел яркие гоночные болиды и самих гонщиков в разноцветных костюмах. Водить машину —это было круто, пусть даже в процессе учёбы Дунк разбил два чужих автомобиля, которые друзья угнали специально для него. А вот водить машину на запредельной скорости, едва не взлетая над трассой, чувствуя её мотор совсем рядом со своим телом —это было чудом, сказкой.
Дунк мечтал об этой сказке с детства, пока не вырос до шести футов к четырнадцати годам.
"С таким ростом в гонщики тебе нельзя", —сказал ему сэр Арлан, и Дунк смирился. И всё же, всё же его мечта не исчезла, пусть и изменилась.
Когда объявили его машину, он сжал руль обеими руками и нажал на газ. Каждая миля, каждый пройденный дюйм приближал его к цели.

***
— Вот это да! Я сначала подумал, что это скучно, но на самом деле всё так интересно.
— Конечно, "скучно". Я видел, как ты там прыгал и кричал, — сказал Дунк, протягивая руку и толчком сбивая кепку Эгга с затылка к лицу.
Тот поправил её и счастливо рассмеялся:
— Как вы объехали все эти штуки и ни одну не сбили, и задним ходом как проехали! Я думал, судья вас засудит, и она бы засудила, если бы мы все на неё не начали кричать. Вы бы видели её лицо! А всё равно ей пришлось отдать вам первое место. Так вы поэтому ночь не спали, чтобы у вас был день на этот конкурс? И что вы будете делать с деньгами? Двадцать тысяч драконов — это не так много, конечно, но на них вы могли бы весь Эссос облететь, вы же хотели?
Они уже подъезжали к гостинице, выхватывая фарами её здание и тёмный внедорожник у крыльца. Дунк нахмурился: эту машину он приметил, когда уезжал, она могла принадлежать только рыжей женщине, которая утром посетила гостиницу. Значит, не уехала ещё.
Эгг рядом пробурчал:
— Ну и ладно, не хотите отвечать, не надо...
— Погоди, — сказал Дунк, не отводя взгляда от внедорожника, который поблескивал в свете чистыми полированными боками. — Кажется, у нашего старика серьёзные неприятности.
—С каких пор он наш? — буркнул Эгг, но он тоже явно встревожился.
Сэр Юстас и рыжая женщина сидели за столом в кафе друг напротив друга, а двое мужчин — чуть поодаль за отдельными столами попивали из кружек пиво.
Женщина вздрогнула от звука открываемой двери и обернулась посмотреть на вошедших.
Выглядела она куда менее глянцевой, чем утром, под глазами темнели круги, рыжие пряди вокруг лица выбились из причёски и топорщились.
— А вот и твои бывшие постояльцы, старик, —произнесла женщина. Тот ничего не ответил: опустив голову, он смотрел на стол, на какие-то бумаги перед ним.
—Почему бывшие? Вы нас выгоняете ночью? — спросил Дунк.
Если их действительно выселяют, ничего страшного, никогда не поздно вернуться в Близнецы. Но Дунку было тревожно за старика, который невидящим взглядом смотрел в стол.
Женщина встала, убрала выбившуюся прядь за ухо и подошла к ним. Роста она была совсем невысокого, не доставала даже до груди Дунка, но смотрела словно сверху вниз.
—Теперь эта гостиница моя, и по всем вопросам вы можете обращаться ко мне. Но долго задерживаться здесь я вам не советую — скоро это здание пойдёт под снос.
Дунк растерянно уставился на неё, перевёл взгляд на старика. А тот вдруг ударил кулаком по столу — так, что бумаги разлетелись вокруг него по полу, — и поднялся, прямой непреклонный.
—Как ты смеешь распоряжаться здесь всем, Роанна, я ещё не подписывал никаких бумаг!
—Это дело времени, — холодно ответила женщина, даже не оборачиваясь к нему. — Суд по передаче мне права на гостиницу займёт сутки, закон на моей стороне. Неуплата аренды в течение долго времени — достаточный повод для того, чтобы забрать у тебя эту развалюху.
—Ты забираешь у меня последнее, — сказал сэр Юстас слабым голосом. Руки его опустились, весь он сник и снова опустился на стул.
Продолжая глядеть прямо в глаза Дунка, женщина произнесла сквозь зубы:
—Ты сам отнял у себя всё. То, что у тебя осталось — давно уже моё. А вы — поднимитесь к себе, пожалуйста. Это приватный разговор.
Дунк и сам уже пришёл к такому выводу, но только лишь он положил руку на перила лестницы, ведущей наверх, как на его глазах один из мужчин лениво поднялся со своего места и двинулся к сэру Юстасу. Легко толкнул его в плечо и сказал всё так же лениво:
— Всё, старик, заканчиваем. Денег нет — нет твоей гостиницы.
— Не трогайте его, — сказал Дунк; он прошёл мимо Роанны и встал рядом с сэром Юстасом, лицом к лицу с человеком Роанны. — Он старый и слабый человек, вы же сами говорите, что закон на вашей стороне. Значит, можно обойтись и без этого.
Мужчина смерил его насмешливым взглядом, вопросительно посмотрел на хозяйку. Роанна нехотя кивнула ему, и он, отступив, снова присоединился к товарищу и пиву.
Сэр Юстас тяжело опустился на стул и сказал, не поднимая головы:
— Она просто мстит мне. Мстит за сына...
— Старик!.. — предупреждающе начала она, но он продолжил:
— ...за то, что не уберёг его, мстит за всё моё прошлое. Может быть, я и заслужил.
Леди Роанна топнула ногой, как маленькая рассерженная девочка.
— Не стоит рассказывать незнакомым людям обо всё, что было между нами, тебе не кажется?
Она вздохнула громко, словно застонала, потёрла бледное веснушчатое лицо. Указала рукой своим людям в сторону двери. Топая каблучками, подошла к столу, где стоял Дунк около обессилевшего сэра Юстаса, и сказала, задрав голову и глядя отчего-то прямо на Дунка:
— Сегодня, похоже, день прошёл зря. Но я вернусь завтра — и тогда всё будет кончено. Ты подпишешь всё, что мне нужно, и выметешься отсюда.
Она была рассерженной, усталой, злой и очень маленькой — может быть, поэтому Роанна показалась Дунку на мгновение обиженной девочкой.
Но вот она круто развернулась на каблуках, стремительно вышла, захлопнув за собой дверь, и наваждение спало.
— Я сейчас, — пробормотал Дунк и бросился вслед за ней.
Он нагнал её у машины, когда она уже садилась, и схватился за дверцу. Один из телохранителей, сидящий на месте шофёра, начал привставать, но Роанна досадливо отмахнулась от него. И выжидательно посмотрела на Дунка.
—Послушайте, — сказал Дунк, — а какой у него долг? Сколько сэр Юстас должен вам за аренду?
Она удивлённо приоткрыла рот, накрашенный ярко-алой помадой, и уставилась на него, словно не веря ушам. А потом расхохоталась, зло и презрительно.
— Да что с тобой, — сказала она, отсмеявшись, и в голосе её неожиданно зазвучала досада. — Ты его знаешь едва ли сутки, у тебя самого наверняка нет ни гроша — так зачем тебе вступаться за него?
—Я всего лишь спросил вас, — ответил Дунк, стараясь говорить ровно и вежливо. — И понимаю, что это частная информация, и вы можете мне не отвечать...
— Конечно же, я не буду, — рассмеялась она. — Во-первых, вряд ли ты, дальнобойщик, наскребёшь такую сумму — разве что толкнёшь по дороге свой груз. А во-вторых, старик прав. — Она вздёрнула подбородок и сказала горьким решительным голосом: — Его долг состоит не только в деньгах, и он со мной не расплатится и вовек. Но это уже совсем не твоё дело. Не лезь в это, дальнобойщик.
Он едва успел отдёрнуть пальцы, когда на дверце с лёгким шорохом поднялось тонированное стекло, и машина поехала прочь и, влившись в поток других автомобилей, пропала с его глаз.

Сэр Юстас сидел за одним столом с Эггом, как и утром, только они больше не ссорились. Сэр Юстас говорил, а Эгг слушал и кивал лысой головой, на которой не было привычной бейсболки.
Когда Дунк зашёл в гостиницу, Эгг бросил на него умоляющий взгляд, будто он, Дунк, мог хоть что-то сделать и помочь старику.
Тот, не обращая внимания на вошедшего Дунка и отвлёкшегося Эгга, тихо продолжал рассказывать, словно сам себе:
— …тогда это было правильное решение, так мне казалось. Так я думаю и сейчас — Таргариенам давно пора было уступить кому-то другому, тому, кого поддержал народ…
— Но выборы выиграл Дейерон, — возразил Эгг. Старик посмотрел на него с грустной нежностью, как на глупого, но все же любимого сына.
— Когда в твоих руках столько власти, ты можешь сделать что угодно. Можешь платить за голоса, можешь очернять противника, а можешь и накрутить результаты выборов. Те люди, что считают бюллетени, не беспристрастны, и им тоже нужны деньги, но не нужны неприятности.
Он объяснял это терпеливо и с выражением, как говорят обычно с маленькими детьми лет трёх. Эгг тряхнул головой.
— Да понял я, понял. Но у вас все равно нет доказательств того, что результаты сфальсифицировали!
В пылу разговора они не заметили Дунка, а он не стал им мешать и молча смотрел, облокотившись о стойку.
— Рейтинг Дейемона перед выборами был выше, чем у Дейерона. Его поддерживало много богатых и влиятельных людей. Мы все верили, что он изменит всё — проведёт экономические реформы, разгонит дармоедов у власти, успокоит Дорн. Сделает что-то такое, на что у Дейерона не хватит ни смелости, ни сил, ни желания. И в ту ночь, когда объявили предварительные результаты, мы чувствовали себя победителями. Мы верили, что можем всё, что мир изменится. А Таргариены подразнили нас надеждой, чтобы отнять её. Я могу понять тех, кто в ту ночь пытался добиться справедливости. Будь я тогда в Королевской Гавани, я был бы с этими людьми. Я стал бы плечом к плечу с Дейемоном.
Эгг молчал, вид у него был растерянный и задумчивый. Услышанное явно не вписывалось в его картину мира. Он покусал нижнюю губу, как всегда делал, когда не решался сразу что-то сказать.
Дунк решил напомнить о себе; он прошёл к ним, положил Эггу руку на плечо.
— Тебе пора спать.
Эгг кивнул, но, уже вставая, снова обратился к сиру Юстасу:
— Но ведь Дейемон тогда погиб от случайного выстрела.
— Случайного, — проворчал старик. — Спроси об этом Бриндена Риверса, который, говорят, сам его и застрелил. Останься Дейемон в живых, он даже в тюрьме был бы угрозой, напоминанием Таргариенам о том, как они чуть не лишились власти. Он был бы героем, главой оппозиции, поэтому от него можно было избавиться только так. И я повторю тебе, что я встал бы с ним рука об руку. Даже если это означало бы потерять все, но я и так почти все потерял — свой бизнес, свою семью, свою жизнь. — Он тяжело и протяжно вздохнул: — осталось потерять только эту гостиницу, и у меня не останется совсем ничего. Двадцать пять тысяч драконов — где я достану такие деньги?
Эгг выглядел убитым, да и сам Дунк чувствовал себя не лучше. Пусть старик был косвенно виноват в том, что случилось двадцать лет назад в Королевской Гавани, но заплатил за это сполна, и уж точно не заслуживал того, чтотготовила для него Роанна.
— Я к себе, — буркнул Эгг и побрёл к лестнице. Сир Юстас выжидательно посмотрел на Дунка.
— Будешь чай? За мой счет. Не хочу пить один.
Они сидели и пили чай в молчании — видимо, все силы ушли у сира Юстаса на рассказ о себе. В углу, у стойки, работал старый телевизор, и на экране уже знакомый Дунку рыцарь сначала въехал в ворота некоего замка, а после преклонялся колено перед красивой рыжеволосой девушкой. Дунк не помнил ни эту девушку, ни эпизод, а ещё, как назло, у телевизора были проблемы со звуком, и из речи персонажей он не слышал ни слова.
Похоже, это было продолжение того фильма о волшебном турнире, и сценаристы не скупились на чудеса. Знатная, судя по одежде, манере поведения и целой толпе слуг, девушка явно питала симпатию к заезжему голодранцу и говорила ему что-то снисходительно и нежно. Тот смущался и краснел так, словно это он был влюбленной девицей. Но вот он справился с собой и сказал нечто такое, от чего девица перестала умиляться и влепила рыцарю пощечину.
Дальше сюжет пошёл куда живее — пока Дунк не заметил, что сир Юстас спит, улегшись на стол и положив голову на сложенные руки.
Когда он шёл к лестнице мимо телевизора, на экране та самая рыжая девушка, теперь совершенно обнажённая, бежала по лесу, окутанному бутафорским туманом, а за ней гнался рыцарь, весь окровавленный и утыканный стрелами, словно подушечка для иголок. И это, по мнению Дунка, было уже ни в какие ворота.

***
Он лежал без сна в постели, застланной несвежим бельем, и думал об упрямом старике, который живёт прошлым, потому что у него ничего не осталось в настоящем. И о том, что он, Дунк, и сам-то недалеко ушел, весь в мечтах о будущем. А если сейчас он сделает, что задумал, то и у него в настоящем не останется ровным счетом ничего.
В коридоре скрипнула, открываясь, дверь. Дунк приподнялся на локте и напряженно вслушался в темноту. Она ответила звуком крадущихся шагов лёгких детских ног. Куда это Эгг намылился на ночь глядя? У него не было никаких догадок, кроме мысли, что привередливый мальчишка побрезговал туалетом в номере (с облупившейся плиткой и без вентиляции) и решил справить малую нужду на свежем воздухе.
Он лежал и прислушивался, ожидая возвращения Эгга. Когда прошло десять минут, Дунк встревожился. Он встал, натянул брюки, футболку и, уже надевая куртку, выглянул в окно — а там увидел Эгга.
Маленькая фигурка быстро пересекала стоянку перед гостиницей, на которой стоял только одинокий грузовик Дунка. Обычно водители редко останавливались здесь, неподалёку от города, да и Дунк иной раз проехал бы мимо, но денег тогда было в обрез.
Он снова лёг и прикрыл глаза. Вот же неугомонный мальчишка, подумал Дунк и зевнул. Надо запретить ему бегать ночами по улицам… но разве его удержишь? У него характер… точь-в-точь как у самого Дунка в его возрасте, подумал он, уже засыпая.
Снова Дунк проснулся, судя по ощущениям, спустя пять минут. Снизу доносились голоса, как и прошлым утром, и Дунк в полной мере ощутил дежа вю. Вставать было лень, и он лежал и, вспоминая свои десять лет, решал, был ли настолько несносным или всё-таки чуть спокойнее. Наверное, всё-таки он был послушнее и уважительнее к старшим, иначе сир Арлан вышвырнул бы его снова на улицу.
Когда Дунка снова сморил сон, на лестнице раздались торопливые шаги. Вот Эгг затопал, уже не церемонясь, по коридору. Он тяжело дышал и один раз довольно громко хлюпнул носом, плакал. Но Дунк так устал от всех этих пробуждений, от волнений прошлого дня, что, едва Эгг наконец-то хлопнул дверью своего номера, провалился в сон.

Он проснулся ранним утром, часов в семь, будто не было беспокойной ночи. Поднялся, быстро принял холодный душ, который его даже взбодрил, побрился. Когда Дунк скрёб бритвой щёку (проклятый дешёвый гель для бритья никак не хотел пениться), рука дрогнула, и он оставил на щеке длинный неглубокий порез. Вниз к подбородку потекла тёмно-красная капля, запачкав воротник рубашки; Дунк, проследив за ней взглядом, только вздохнул. Если бы это было сценой из фильма, где персонаж под героическую музыку собирается вот-вот совершить что-то хорошее, этот момент убил бы весь пафос.
Заклеив порез пластырем и собрав вещи, он постучал к Эггу. Постоял, подождал, но за дверью была тишина. Дунк нахмурился, подёргал дверную ручку; к его удивлению, дверь легко отворилась, и он увидел пустую комнату. Постель не заправлена, на стуле рядом висит куртка, одним рукавом касаясь не очень чистого пола, дверь в душевую распахнута. Дунк представил себе Эгга, который заходит — и тут со всей своей брезгливостью выбегает прочь, распахнув дверь, — и улыбнулся. Но тут же нахмурился. Что вообще происходит, что он творит, этот ребёнок?
Дунк поспешил к лестнице, и навстречу ему по ней взбежал Эгг: весь красный, глаза так и сверкают, маленькие ноздри раздуваются. Он так же шумно дышал, как и ночью, и Дунк понял, что он очень зол.
При виде Дунка Эгг притормозил, потом бросился к нему с удвоенной энергией. Побежал и сунул что-то в руку. Дунк опустил голову и встретился взглядом с драконом на одной из купюр, которые составляли целую пачку.
— Эгг, что происходит? — пробормотал он, холодея. — Ты что, ограбил его? Украл у старика последнее?
— Ага, — хрипло отозвался Эгг. — И вам дал, чтобы отпечатки остались, и вас полиция арестовала.
Дунк снова посмотрел на деньги.
— Так скажи, откуда?..
— Это мои деньги, все мои до последнего дракона, — отрезал Эгг. — Хотите — верьте, хотите, нет. Только я ни разу не говорил, что я бедный, и у меня нет денег. У меня очень богатый отец, и это, можно сказать, мои карманные расходы.
Дунк почувствовал себя будто во сне, только он уже не летел на драконе в неведомые дали, а окружающий мир летел куда-то в седьмое пекло.
— Зачем ты даёшь их мне? — сказал он.
— Чтобы вы отдали их этому!.. сиру Юстасу, — закончил Эгг сквозь зубы. — У меня он не берёт.
Дунк снова посмотрел на пачку денег в своей руке.
— Честное слово, это мои, — сказал Эгг. — Тут пятнадцать тысяч, но он может попросить об отсрочке, а я потом ещё дам. Не надо так на меня смотреть! У меня брат столько за вечер тратит в каком-нибудь клубе, так пусть эти деньги пойдут что-нибудь стоящее!
Дунк был в замешательстве. Богатые мальчики не сидят в придорожном кафе, не носят дешёвые спортивные костюмы и не помогают нищим старикам в беде. А у бедных мальчиков нет дорогих смартфонов и пачки денег в кармане. Эгг был совершенно уникальным ребёнком — скорее всего, деньги действительно принадлежали ему. И всё же это ничего не меняло.
Он взял Эгга за руку и положил ему на ладонь пачку драконов.
— Не забывай, что у меня тоже есть деньги, — сказал он. — Весь мой выигрыш и ещё немного из тех, что я откладывал.
— Откладывал? — эхом повторил Эгг, но Дунк уже спускался вниз, в холл. Сейчас на фоне должна играть героическая музыка, подумал он. И крупный план лица героя — с мокрыми после душа волосами, покрасневшими от недосыпа глазами и пластырем на полщеки.
Сир Юстас стоял перед входной дверью, гипнотизируя её взглядом. Он был одет в старый, но опрятный черный костюм, белую рубашку с галстуком, седые волосы причесаны, усы аккуратно подстрижены. Он походил на человека, который принарядился для собственных похорон.
— Уезжаете? — спросил он, не оборачиваясь к Дунку. — Да, вам пора, тем более что гостиница больше не моя.
— Но мне бы хотелось здесь остановиться ещё раз, — сказал Дунк. — И я хотел бы заплатить вперед.
Сир Юстас наконец повернул к нему лицо — и с удивлением уставился на пластиковую банковскую карточку, которую ему протягивал Дунк.
— Здесь примерно двадцать семь тысяч. Пин-код — мой день рождения. Вы правильно угадали мой возраст, мне двадцать… почти.
Старик вскинул гладко выбритый подборок, усы его задёргались, в тусклых глазах вспыхнул прежний боевой огонь, с которым он доказывал Эггу, до чего опустилось нынешнее правительство.
— Этот твой мальчишка!.. Скажи ему, что мне не нужны подачки от Тар…
— Это мои деньги, — перебил его Дунк. — Помните, я уезжал на соревнования грузового транспорта в Близнецы? Так вот, я выиграл, это всё моё до последнего дракона.
Сир Юстас молча слушал его; кажется, он немного успокоился. Может быть, даже поверил.
— Не называйте это подачкой. Считайте это моим вложением в вашу гостиницу.
За спиной Дунка заскрипели ступеньки: это Эгг спустился вниз и теперь, тихий как мышка, наблюдал за их разговором.
Сир Юстас бросил в его сторону неприятный взгляд, но никак не прокомментировал, вместо этого он обратился к Дунку:
— Твои деньги? Действительно твои?
Дунк пожал плечами:
— Можете поглядеть новости в Вестернете, кто победил вчера в Близнецах и что выиграл. Я могу сейчас показать вам на смартфоне…
Сир Юстас вскинул руку, останавливая его.
— Не нужно. Скажи мне, Дунк, как вышло, что именно тогда, когда я в беде, в моей гостинице останавливаются мальчишка и парень, у обоих есть много денег, и оба предлагают их мне? Ты поверил бы в такую случайность?
Знал бы ты сира Арлана, подумал Дунк, и то, как мы с ним познакомились. Будь это кто угодно другой, он бы избил мальчишку, копающегося в его машине, или сдал в полицию. Мальчишка вырос бы озлобленным и окончил свои дни за решёткой или в тёмной подворотне, зарезанным кем-нибудь из своих дружков-уголовников. Но той ночью мальчик Дунк позарился именно на старый грузовик сира Арлана. А спустя десять лет мальчик со смешным именем Эгг наткнулся на выросшего Дунка и попросил подвести его до Стены. Будь это кто другой, отказал бы, или сдал в полицию, или согласился бы подвести, а сам где-нибудь на трассе отобрал деньги и высадил. То, что сир Юстас считал случайностью, невероятным стечением обстоятельств, на самом деле началось куда раньше.
— Значит, так суждено, — сказал он. — Значит, кто-то — не знаю, может, само мироздание даёт вам ещё один шанс. Нет, я не верю сам, что это случайность. И именно поэтому вы должны взять эти деньги и отдать их леди Роанне, глядя ей прямо в глаза.
Он закончил свой монолог на последнем дыхании и снова протянул карточку сиру Юстасу, буквально к его лицу. Старик покачал головой.
— Пожалуй, я буду идиотом, если упущу такую возможность, верно? И выбора у меня действительно нет?
Его рука дрогнула, когда он коснулся карточки — и крепко сжал пластик. Дунк перевёл дыхание, и за его спиной с облегчением выдохнул Эгг.
— Спасибо вам за ваше гостеприимство, — сказал Дунк, поправив на плече лямку рюкзака с вещами. — А нам теперь пора. Идём, Эгг. Эгг сорвался с места и оказался у двери раньше Дунка; на старика он старался не смотреть. Дунк тоже поспешил: вдруг сир Юстас всё-таки передумает и вручит ему деньги обратно. Но старик молчал, и он вышел на улицу, чувствуя необыкновенную лёгкость — возможно, из-за пустых карманов.
Перед гостиницей уже стояли две машины: спортивная, ярко-жёлтого цвета, и чёрный внедорожник. Из спортивной выпорхнула красивая девушка, а вслед за ней и двое крепкого вида мужчин. Лишь по ним Дунк смог узнать в девушке леди Роанну.
Рыжие волосы её были красиво уложены на голове, яркий макияж подчёркивал привлекательные черты лица. Миниатюрную фигурку облегало короткое изумрудного цвета платье с глубоким вырезом, на ногах красовались лодочки в тон платью.
Дунк поневоле приоткрыл рот, настолько отличалась эта красотка от замученной злой женщины, с которой он разговаривал вчера.
Из внедорожника вышел полненький мужчина в очках, в котором легко можно было опознать юриста; в руках он держал большой портфель. Наверняка уверен, что не придётся сильно напрягаться, чтобы отобрать у старика его гостиницу.
Роанна подошла ближе, снизу вверх посмотрела на Дунка и усмехнулась, явно забавляясь его реакцией на её преображение.
— Покидаете нас? — спросила она, поглаживая себя по плечу — Дунк помнил это её движение в прошлую их встречу, когда на этом плече лежала тяжёлая рыжая прядь. — Иди будете и сейчас играть роль благородного рыцаря? О, — сказала она, и её улыбка чуть пригасла, — что у вас на щеке?
Дунк коснулся кончиками пальцев пластыря.
— Это так, случайность. Да, мы с мальчиком уезжаем. Я не буду больше мешать вам в ваших делах с сиром Юстасом.
Леди Роанна недоверчиво сощурила подведённые зелёным, в тон платью, глаза, но промолчала. Дунк посторонился, пропуская её, и спустился вниз по ступенькам, а Эгг за ним. Дунк шёл к машине, чувствуя между лопаток взгляд леди Роанны. Даже когда он завёл машину и выехал со стоянки, и поехал по трассе, это ощущение продолжало преследовать его.

@темы: тексты, modern!AU, джен, роуд-стори, ББ-2016, приключения, PG-13

---

Двенадцатая ночь

[BIG_ICE_BANG]

Название: Двенадцатая ночь
Автор:  emerald
Бета:  belana,  Lelianna
Иллюстраторы: Любава21,  Горацио
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Размер: ~15 000 слов
Пейринг/персонажи: Сандор Клиган/Санса Старк, Уиллас Тирелл/Санса Старк, Петир Бейлиш/Санса Старк, Оленна Тирелл
Саммари: жарким калифорнийским летом Уиллас Тирелл встречает на бензоколонке девушку, Алейну Стоун, и ее бойфренда, бывшего баскетболиста. Он привозит их в свое старинное поместье Хайгарден, и чем дальше, тем сильнее ему кажется, что Алейна что-то скрывает.
Предупреждения: modern!AU, BDSM (упоминания)
Примечания: Стихотворение Джона Китса «La belle dame sans merci» дано в переводе Вильгельма Левика
Ссылки на скачивание: docx || pdf || txt || html || epub || fb2 || mobi

Двенадцатая ночь from lubava21 on Vimeo.

скачать клип

Под свежею листвою
Кто рад лежать со мною,
Кто с птичьим хором в лад
Слить звонко песни рад, —
К нам просим, к нам просим, к нам просим
В лесной тени
Враги одни —
Зима, ненастье, осень.
Уильям Шекспир, «Как вам это понравится»

Уиллас заметил ее, когда подъезжал к бензоколонке.

Сначала он подумал, что какая-то школьница прогуливает уроки и усмехнулся. Маргери иногда вылезала через дырку в школьном заборе и убегала гулять по городу, не подозревая, что клетчатая форменная юбка сразу же ее выдает. Обычно в таких случаях владельцы магазинчиков, кафе и кинотеатров звонили директору школы и говорили, что видят прогульщицу, но Уиллас и Гарлан раздали по всему городу столько флакончиков духов, бутылок виски и стодолларовых купюр, что на прегрешения Маргери никто не обращал внимания.

Затем он вспомнил, что ни у одной из трех католических школ в округе нет зеленой формы в белую клетку, и пригляделся повнимательнее. Девушка стояла, прислонившись к большому черному мотоциклу. Уиллас нахмурился. Он мог поспорить на что угодно, что это не ее мотоцикл, а значит, где-то рядом был мужчина. Не школьник — те обычно ездили на автомобилях с откидывающимся верхом — а взрослый мужчина, который увез несовершеннолетнюю школьницу в другое графство.

Он направился к ней, отмечая все новые и новые детали: коротко остриженные волосы цвета горького шоколада, ярко-синие глаза, высокая грудь под накрахмаленной белой рубашкой, серебряный браслет на правом запястье, белые носки — и только тут вспомнил, что на дворе лето, у школьников каникулы, и ни одна ученица католической школы не будет носить форму в каникулы по доброй воле.

Девушка посмотрела на него с подозрением, Уиллас попытался быстро превратить «Привет, тебе нужна помощь?» во что-то более разумное, и беспомощно сказал:

— Привет!

Девушка смерила его взглядом с головы до ног.

— Это мотоцикл моего парня, — сказала она мягко. — Он пошел купить воды и сигарет. В нем шесть футов и пять дюймов роста, и он зарабатывает на жизнь боями без правил. Все еще хочешь со мной поздороваться?

Уиллас опешил. Он уже давно не встречал людей, которые бы не знали, кто он такой. Даже незнакомцы на скачках, в клубе и на чьих-нибудь днях рождения обычно уже заранее слышали, что этот слегка сутуловатый темноволосый мужчина — старший сын Мэйса Тирелла, тот самый, у которого протез правой ноги, бедный парень, несчастный случай во время гонок. Уже много лет ни одна женщина не давала понять, что опасается его. Это было так неожиданно и нелепо, что вместо извинений Уиллас улыбнулся и ответил:

— Ух ты, какое длинное приветствие у твоего племени! Я Уиллас, а тебя как зовут?

Девушка, словно невзначай, положила руку на руль мотоцикла, рядом с клаксоном.

— Алейна. Извини, что я так резко, на дороге полно придурков, которые всегда готовы обидеть невинную девушку в белых носочках.

Уиллас снова заподозрил, что она все-таки школьница — те редко флиртовали с мужчинами его возраста, но никогда нельзя быть уверенным до конца.

— Твой парень зарабатывает на жизнь боями без правил и ездит на мотоцикле-внедорожнике, а ты — невинная девушка?

— Невинность — это состояние души, — пояснила Алейна без тени улыбки и повернулась в сторону магазина, откуда как раз выходил высокий мужчина в джинсах и черной футболке.

Насчет шести футов и пяти дюймов Алейна не только не преувеличила, но даже, кажется, слегка поскромничала. По тому, как неловко сидела на нем одежда, было видно, что это огромное тело сплетено из больших тяжелых мышц. Его лицо наполовину скрывали большие темные очки и длинные черные волосы, но ничем нельзя было спрятать шелушащийся розовый след ожога, который начинался почти с макушки и занимал всю левую сторону лица, спускаясь по шее до ворота.

— Это Сандор Клиган, — сказал Уиллас.

Алейна чуть наклонила голову вбок и вопросительно посмотрела ему в лицо. Уиллас примерно догадывался, что она боялась там увидеть: праведный гнев, фанатский восторг, нездоровый интерес, смесь отвращения и злорадства. Он поднял руку на уровень уха и несколько раз покрутил кистью туда-сюда, мол, привет, приятель, я здесь.

Клиган подошел к нему поближе.

— Он тебя достает?

Уиллас протянул ему руку.

— Здравствуйте, я Уиллас Тирелл, несколько лет назад вы спасли жизнь моему брату.

Клиган приподнял на лоб очки — глаза у него оказались не черными, как Уилласу почему-то помнилось, а серыми — и перевел взгляд на Алейну.

— Лорас Тирелл, — сказала она. — Твой брат. Бар «Белая кобыла».

— Это называется «спас жизнь»?

— Сандор, я там была. Ты действительно спас Лорасу жизнь, Григор его чуть пополам не сломал.

Клиган пожал плечам и взял протянутую руку. Уиллас заранее напрягся, ожидая демонстрации силы, но ее не последовало.

— Лорас сейчас в Европе, с родителями, он будет страшно жалеть, что вы не встретились. Позвольте я хотя бы угощу вас обедом, вас обоих.

Вместо ответа Клиган снова посмотрел на Алейну. Вопрос ее возраста по-прежнему оставался открытым, но, по крайней мере, было понятно, что на заднем сидении мотоцикла она оказалась по доброй воле, и маршрут определяла тоже она.

— Очень мило с вашей стороны, — ответила она вежливо. — Не знаю, как Сандор, а я страшно проголодалась. Только пусть это будет место, где не готовят тофу и киноа и подают еду в тарелках, а не на дощечках.

Уиллас улыбнулся.

— Хорошо, что Лорас в Европе, вы сейчас описали его любимый ресторан. Не волнуйтесь, я отвезу вас в место, которое любит мой отец. Правда, эта рекомендация значит, что там нечеловечески огромные порции, так что я надеюсь, что вы действительно страшно голодны.

В ресторанчике Эрни Алейна с восторгом посмотрела на меню, состоящее всего из пяти позиций.

— Мне тут нравится, — объявила она. — Пожалуйста, два салата, два стейка, стакан воды и… какое у вас вино?

— Хорошее, — поспешно сказал Уиллас. Согласно семейной легенде, три поколения Тиреллов, начиная с покойного дедушки Лютора, пытались научить Эрни слову «Зинфандель», и все три потерпели поражение. — Красное калифорнийское с наших виноградников.

— Звучит заманчиво. И бокал красного калифорнийского с виноградников мистера Тирелла.

Эрни подвигал губами вправо-влево, словно проверяя, на месте ли его зубной протез.

— Можно ваши водительские права, мисс?

Уиллас непроизвольно ссутулился. Эрни так и не проникся идеей «алкоголь с двадцати одного года», если он спрашивал у кого-то документы, то этому кому-то было на вид не больше двенадцати. С другой стороны, Эрни впервые голосовал еще за президента Трумэна, для него и Уиллас был подростком.

Алейна лучезарно улыбнулась, вынула из сумочки права и протянула Эрни.

— Мне двадцать три года, я просто молодо выгляжу. Но спасибо за комплимент.

Эрни неторопливо вынул из кармана очки и вдумчиво изучил права, все это время не переставая двигать губами.

— Два салата, два стейка, стакан воды и бокал вина для мисс Стоун, — объявил он наконец. — Вам как обычно, мистер Уиллас?

«Алейна Стоун», — думал Уиллас, перекатывая это имя во рту, словно прозрачный сердолик. Красивое, необычное имя, и красивая, необычная девушка. Он затруднялся сказать, что именно в Алейне кажется ему таким необыкновенным: до сих пор она не сказала ничего особенно умного или даже просто нестандартного, а красотой в Калифорнии было трудно кого-то удивить.

Уиллас попробовал сделать вид, что описывает ее Гарлану. В отличие от бабушки и Маргери, мама и Гарлан не обладали особой проницательностью, зато мыслили на редкость здраво, объяснить им проблему значило наполовину понять ее самому, но в мысленные собеседники Уиллас обычно все же выбирал Гарлана — в разговорах с матерью, пусть даже воображаемых, он всегда помнил о том, что не нужно ее волновать.

«Идеальная смесь оживленности и сдержанности», — подумал он и увидел мысленным взором, как Гарлан удовлетворенно кивает. Они оба любили четкие определения. Сто лет назад его прадед употребил бы слово «леди», однако в этом понятии слишком явно подразумевалось умение и стремление лгать, в том числе — самой себе.

— Я хочу домашний пирог, — жалобно сказала Алейна, — но если я доем этот стейк, то просто умру. Простите, какой у вас сегодня пирог?

— Лимонный, — невнятно ответил Эрни.

— Мой любимый, так нечестно! Будьте добры, принесите один.

Она печально посмотрела на недоеденный кусок мяса в своей тарелке и перекинула его в тарелку Клигана.

Уиллас замер. Во время семейных обедов Гарлан и Леонетта так же привычно обменивались едой, несмотря на то, что бабушка закатывала глаза и требовала прекратить «еврейский баскетбол». Уиллас всегда завидовал их удивительной сыгранности, прилаженности друг к другу, вне зависимости от того, играли они в теннис, укладывали детей спать или меняли индейку на салат в День Благодарения. При мысли о том, что между Аллейной и Клиганом существует такая же нерассуждающая близость, ему на секунду стало трудно дышать.

Он понял, что такого необычного в Алейне. Это его собственное желание окружало ее мягким золотистым ореолом.

«Заплати по счету и попрощайся», — сказал он себе. Желать девушку, которая в первом же предложении, обращенном к нему, употребила слова «мой парень», было глупо, а осознать это желание только после того, как она показала, что принадлежит другому — еще и стыдно. Любовь могла зажечься от ревности, но это с самого начала делало ее ущербной. Мы так не поступаем.

— Какие у вас планы? — спросил он.

Клиган пожал плечами.

— Никаких. Будем кататься, пока деньги не кончатся, а потом… — он сцепил пальцы в замок, хрустнул костяшками, и Уиллас очень живо представил, как он с этим же хрустом ломает кому-то челюсть в полутемном зале под одобрительные крики толпы.

— Тогда можете пару дней пожить у нас дома, если хотите. У нас в Хайгардене сейчас нет гостей, это редкий, почти неестественный случай, так что вы окажете мне большое одолжение, если согласитесь.

Это была правда. Хайгарден был построен почти двести лет назад с таким расчетом, чтобы все сорок человек, которых вмещал большой стол в гостиной, потом могли комфортно переночевать. Сколько Уиллас себя помнил, в доме всегда гостил кто-нибудь из пяти сестер и четырех братьев матери, несколько кузин и кузенов, подруги Маргери по школе, друзья Лораса по колледжу, отцовские коммерческие партнеры, какая-нибудь пожилая леди, которая отлично помнила, какая у бабушки была узкая талия шестьдесят лет назад, а один раз — баскетбольная команда «Лос-Анджелес Лейкерс» в полном составе.

Сейчас, после отъезда родителей в Европу, в доме не было никого, кроме Уилласа с бабушкой, двух горничных, кухарки, садовника, шофера и шестерых конюхов. Уиллас так или иначе собирался в ближайшее время добыть где-нибудь гостей, чтобы в Хайгардене не было так пусто и одиноко.

— Бабушка будет рада, — продолжил он. — Лорас ее любимец, она захочет познакомиться с тем, кто спас ее дорогого внука.

Это была уже неправда. Любимицей бабушки была Маргери, в то время как отец явно предпочитал Гарлана, а мама — самого Уилласа. Что же до желания бабушки познакомиться с Клиганом, то Уиллас с тем же успехом мог обещать дождь из золотых монет и единорога на лужайке. Эта бесполезная, бессмысленная ложь заставила его понять, как сильно он увяз, на что готов пойти, только бы еще несколько дней наблюдать, как Алейна слизывает с ложки бледно-желтую лимонную начинку.

Еще одна ложь состояла в том, что они оба разговаривали над головой Алейны, как будто и само предложение, и возможный ответ зависели не от нее. А может быть, это «я знаю, что ты знаешь» существовало только в голове Уилласа. У Клигана была очень бедная мимика. Левая половина лица у него была то ли парализована, то ли сильно стянута обожженной кожей. В моменты сильных эмоций его лицо страшно перекашивалось, превращая уродливую маску в совсем гротескную, в остальное время он был невозмутим, словно высеченный из дерева идол.

— Вы ангел, — сказала Алейна, старательно собирая ложечкой остатки пирога. Вожделение, которое она испытывала к десерту, просочилось в ее голос. — Конечно, мы согласны!

Уиллас, не надеясь на успех, предложил довезти ее до Хайгардена на машине, и она неожиданно согласилась, объяснив смущенным шепотом, что после еды ее всегда чуть-чуть укачивает на мотоцикле. Благодаря этому он смог услышать ее тихий удовлетворенный выдох, когда Хайгарден показался из-за поворота: не восторг, но спокойное блаженство.

Уиллас любил этот белый особняк в колониальном стиле двойной любовью: как художник и как ребенок. Эта дважды оперенная любовь, как ничто другое, роднила его с бабушкой.

Бабушка, одетая в розовое шелковое платье, неспешно шла к ним навстречу по главной аллее, опираясь на палку из розового дерева. При виде нее Уиллас, как это с ним обычно бывало после долгой разлуки, почувствовал себя дураком, хотя в этот раз они с бабушкой виделись сегодня за завтраком. Это было самым верным свидетельством того, какой длинный путь он проделал с тех пор, как затормозил на бензоколонке четыре часа назад — или того, что он сделал большую глупость и сам это осознает.

Пока он сбивчиво пересказывал бабушке историю спасения Лораса, между ней и Алейной происходил молчаливый, но очень интенсивный обмен данными. На этот раз «я знаю, что ты знаешь» нельзя было перепутать ни с чем, но предмет этого знания остался загадкой, хотя Уиллас стянутой кожей на затылке чувствовал, что речь молчаливо идет о нем.

— Ку-у-утенька, — восхищенно протянула Алейна, увидев, что к ней приближается рыжий ирландский сеттер Микки. — Иди ко мне, мой сладкий!

Она присела на корточки, Микки вежливо обнюхал протянутую ему руку и положил морду на колени, полуприкрытые клетчатой бело-зеленой юбкой, чтобы ему потрепали длинные шелковистые уши.

— Вы с ним одной масти, — сказал Клиган, и Уиллас мысленно поразился такой цветовой слепоте: каштановые волосы Алейны были на несколько тонов темнее, чем медно-рыжая собачья шерсть.

Он еще из машины позвонил старшей горничной Марии и, мешая английские слова с испанскими, объяснил, что привезет двоих гостей. Сейчас Мария подошла к ним, взяла Микки за ошейник, как будто он тоже был гостем, которому надо было показать его комнату, и повела всех троих — мужчину, женщину и собаку — к дому.

— Он метис, — сказала бабушка им в спину.

Уиллас тихо зашипел сквозь стиснутые зубы. Он ненавидел эту бабушкину манеру: «Он еврей», «В ней есть негритянская кровь», «Он любит мальчиков» — последнего, впрочем, Уиллас не слышал с тех пор, как Лорасу исполнилось шестнадцать, хотя геи, открытые и нет, появлялись в доме регулярно. В этих словах звучало не столько предубеждение, сколько самодовольство, словно бабушка поздравляла сама себя с тем, что обнаружила чужую постыдную слабость и остроумно над ней подшутила.

— Нет такого слова, — ответил он, не пытаясь скрыть раздражения.

Бабушка посмотрела на него с состраданием.

— В самом деле? Тогда скажи мне, старой невежественной женщине, как теперь в приличном обществе принято называть человека, у которого отец белый, а мать индианка?

— Коренной американец. И…

— И что?

— И ничего, — Уиллас решил не ослаблять серьезную претензию мелкими уточнениями.

Он пошел к себе в кабинет, включил компьютер и нашел профиль Алейны на фейсбуке. Она появилась в социальных сетях только два года назад, и с тех пор заполняла страницу селфи, фотографиями своих ног и рук, видео-уроками макияжа и подборками «Пятнадцать щенков, которые растопят ваше холодное сердце». Уиллас вздохнул. Мало что отвращало его от женщин так успешно, как тупость, но сейчас даже это не помогло.

Статус «Отношения» у нее не был заполнен. Уиллас попробовал найти в этом какое-то утешение, покачал головой и поискал страницу Клигана. Тот, как можно было ожидать, в сети не появлялся совсем, а на его странице автоматически собирались все упоминания о нем, в последние пару лет почти прекратившиеся. Было что-то невыносимо грустное в этой сетевой жизни, состоявшей исключительно из чужих голосов, как в игре в «мнения».

Он перешел на собственную страницу, прокрутил вниз несколько фотографий собак, лошадей и цветов, вспомнил, что хотел поинтересоваться лотами на предстоящем лошадином аукционе, зашел в сохраненные ссылки и вернулся в реальный мир только через несколько часов, когда Мария постучала в дверь и сообщила, что ужин скоро будет готов.

Уиллас утомленно потер глаза, спросил, в какую комнату поселили гостей, и пошел по коридору, чуть заметно припадая на правую ногу: когда он долго сидел на одном месте, протез словно задумывался и потом несколько минут упорно напоминал о том, что он не живая нога, а кусок полимера.

За дверью было тихо. Уиллас постучал и зашел внутрь. Алейна сидела на кровати, скрестив ноги, и стучала по клавишам ярко-розового ноутбука. Из всей одежды на ней были только расстегнутая мужская рубашка и розовые трусы. При виде Уилласа она громко пискнула и сползла на пол, спрятавшись за кровать.

— Извините, — пробормотал Уиллас. — Я просто хотел сказать, что ужин готов. Я стучал. Извините.

— Да ладно тебе, — покровительственно сказал Клиган, голый по пояс. — У тебя красивые сиськи, пусть человек посмотрит. Будет лапать, я ему руки оторву.

Уиллас еще раз извинился и закрыл за собой дверь. За ней послышался возмущенный вопль: «Сандор!», о стену ударилась брошенная подушка, Уиллас услышал смех, звук поцелуя, шепот: «Ужин…» и отскочил от двери, как ужаленный. Ему показалось, что перед ним не резное дерево, а прозрачное стекло, и он отчетливо видит, как Клиган целует белую кожу вдоль розовой полоски ткани.

В себя его привел только завибрировавший в кармане телефон. Он машинально посмотрел на экран и три раза перечитал короткое сообщение: «Документы фальшивые». Эрни так и не научился отправлять смс со смартфона и просил об этом внучку, когда та возвращалась вечером с работы.

* * *

Показывай
Меньше того, что имеешь.
Рассказывай
Меньше, чем сам разумеешь.

Где можно проехать,
Не странствуй пешком.
Чем деньги одалживать,
Будь должником.
Уильям Шекспир, «Король Лир»

Бабушка начала атаку прямо за ужином.

— Из какого племени была ваша мать?

Клиган перестал жевать.

— Если вы про колена Израилевы, то я так глубоко не заглядывал. Ее родители были из Венгрии, поэтому у меня венгерское имя. По-правильному произносится «Шандор», но всем плевать, включая меня.

Выражение бабушкиного лица доставило Уилласу почти неприличную радость.

— Она имеет в виду индейское племя, — пояснил он.

— А… Из никакого, она была белая. Отец говорил, чтобы трахнуть девушку навахо, надо сначала полдня выяснять, не в родстве ли ваши кланы, это ж задолбаешься.

— Так значит, ваш отец — индеец навахо? — не сдавалась бабушка.

— Вы серьезно, что ли? Джо Клиган, первый навахо в НБА? Индеец Джо? Не слышали?

Бабушка зачем-то посмотрела на Алейну.

— Я понимаю, что трудно в это поверить, но я не слишком интересуюсь баскетболом.

Клиган снова начал есть.

— Скажите, где таких, как вы, много, я туда поеду. А то куда не придешь, у каждого обсоса есть мнение по поводу того, как надо было сыграть в последнем матче.

Индеец Джо Клиган завершил профессиональную карьеру до того, как Уиллас презрел мультфильмы ради спортивных матчей, тем не менее, Уиллас помнил его так хорошо, словно сам присутствовал на десятке игр: гладкий, чисто выбритый череп, напоминающий желудь как цветом, так и формой, многоцветная узорная татуировка, обвивающая бицепс, кривоватые, выдающиеся вперед клыки, которые победно обнажались всякий раз, когда он взлетал к корзине. Его сын Сандор, как Уиллас успел заметить, унаследовал ту же самую хищную улыбку, в то время как у старшего, Григора, зубы были идеально ровными — то ли от природы, то ли благодаря мастерству ортодонта.

Отрывки из матчей Индейца Джо Клигана показывали по телевизору в то лето, когда мама была беременна Маргери. Уилласу и Гарлану строго-настрого было запрещено смотреть передачи, посвященные судебному процессу, поэтому они делали это на кухне, к полному одобрению кухарки Грейс, которая любила сенсационные рассказы об убийствах.

— Как ты думаешь, Грейс, он правда это сделал? Убил своего отца? — спрашивал Уиллас, который недавно узнал, что такое «эдипов комплекс» и жаждал поделиться этим знанием со всеми окружающими.

— Мистер Ланнистер говорит, что нет, — отвечала Грейс таким тоном, словно мистер Ланнистер сообщил это лично ей на церковной ярмарке, а не в кратком телевизионном интервью.

— Бабушка говорит, что мистер Ланнистер за два доллара скажет что угодно, — возражал Уиллас.

Бабушка также говорила, что не понимает, зачем поднимать столько шума из-за того, что один индеец убил другого, но даже в тринадцать лет Уиллас знал, что при Грейс этого повторять не стоит.

Младшего сына Индейца Джо, Сандора, показали по телевизору только один раз: он злобно оскалился, убрал с лица длинные черные волосы и повернулся к камере обожженной щекой. После этого его лицо на телеэкране всегда закрывали пиксельными квадратиками.

Отец, посмеиваясь, утверждал, что этот судебный процесс должен называться не «Соединенные Штаты Америки против Григора Клигана», а «Тайвин Ланнистер против окружного прокурора». И Тайвин Ланнистер выиграл. Одержал он победу и в другом суде, три года спустя, когда Григор Клиган, недавно купивший новый «Хаммер», на полном ходу врезался в машину, в которой сидела женщина с двумя детьми. За этим судебным процессом Уиллас уже не следил, и только задним числом понял, что именно тогда мог бы впервые увидеть Оберина Мартелла, который десять лет спустя одним поворотом руля оставил его без правой ноги — погибшая женщина была сестрой Оберина. Таким образом, они с Сандором Клиганом были на расстоянии если не трех рукопожатий, то трех кровопролитий друг от друга.

Не было ничего удивительного в том, что бабушка начисто забыла об этой драме двадцатитрехлетней давности — один индеец убил другого, о чем тут еще говорить? Уилласа больше интересовало то, что обо всем этом думает Алейна. Когда Индеец Джо умер при подозрительных обстоятельствах, она, должно быть, еще не родилась. Видела ли она отрывки старой судебной драмы по телевизору в два часа ночи? Испытала ли неприятный холодок, когда оба брата Клигана начали играть за одну баскетбольную команду? Прочла ли недавнюю статью, в которой утверждалось, что Индейца Джо убил Сандор, которому тогда было тринадцать лет?

Он посмотрел на Алейну, но в ее ясных синих глазах нельзя было прочитать ничего, кроме восхищения талантом кухарки.

Первые два дня гости провели в бассейне. Уиллас не плавал с тех пор, как остался без ноги, но не сильно переживал по этому поводу: в отличие от Гарлана, который трижды выигрывал первенство колледжа по плаванию, сам он предпочитал, чтобы между ним и водой находилась яхта. Впрочем, к Клигану и Алейне он не присоединился бы в любом случае: он не был уверен в том, что Алейна знает про его протез и не был готов его демонстрировать. К тому же, вид Алейны в закрытом синем купальнике вызывал у него неуместную физиологическую реакцию, которую можно было легко прикрыть книжкой, лежа в шезлонге, но в мокрых плавках она сразу же стала бы очевидна.

В бассейне же он обнаружил первую личную подробность из жизни Алейны: совсем недавно у нее были длинные волосы. Ни с чем нельзя было перепутать движение растопыренной пятерни по шее вверх к затылку, которое она делала всякий раз, когда выныривала из воды. Что до Клигана, то его прошлое было загадочными письменами написано прямо на теле, словно высеченном из светлого дерева: розовый след ожога на левой руке (Уиллас тысячу раз видел по телевизору его руки, обхватившие баскетбольный мяч, и мог поклясться, что три года назад этого следа не было), уродливые послеоперационные шрамы на левой ноге и непонятные тонкие белые полоски на груди.

Плавать он, кажется, не умел. Пока Алейна скользила в воде бело-синей тенью, он неподвижно стоял у бортика бассейна, высовываясь из-под воды по плечи, словно траченный временем медный тритон. Для полноты сходства ему не хватало только вытянуть губы трубочкой и выпустить из них струю воды.

Сеттер Микки был в экстазе. Он обожал гостей, особенно таких, которые соглашались поиграть с ним в мячик в бассейне. Он прыгал в объятья Алейны, делал все, чтобы утопить ее, доплывал до Клигана с мячом в зубах, мчался сквозь клумбы за мячом, запущенным сильной рукой, прибегал к Уилласу, складывал обслюнявленный мяч ему на светлые брюки, энергично отряхивался и радостно улыбался. Бабушка скептически наблюдала за общим весельем с террасы. Раскормленный мопс Маслобой валялся у ее ног и время от времени громко протяжно пукал.

На третий день Алейна обнаружила за домом теннисный корт.

Нога практически не мешала Уилласу играть в теннис — она просто не давала ему играть так же хорошо, как до аварии. Он мог легко обыграть отца, когда тот, после очередного визита к врачу, решал заняться спортом, а в паре с Гарланом против Лораса и Маргери или в паре с Маргери против Гарлана и Леонетты он если и не выигрывал, то достойно завершал сет. Однако когда корт занимали кузены с кузинами или деловые партнеры отца, Уиллас предпочитал быть судьей, а не игроком.

Сразу выяснилось, что Клиган не умеет играть. Пользуясь своим богатырским ростом и скоростью, он легко догонял мяч в любом углу корта, однако затем этот мяч попадал на ракетку как попало и летел куда придется: в сетку, на траву, мимо Алейны в беспощадной подаче навылет или куда-нибудь вбок, через ограждение, где Микки, не любивший теннис за то, что ему не разрешали выбегать на корт и хватать мячи, радостно бросался в погоню за дозволенной добычей.

Алейна, меж тем, явно раньше занималась теннисом с профессионалом. Нельзя сказать, что она играла очень хорошо: слева она отбивала заметно хуже, чем справа, а от сетки подавала гораздо слабее, чем с задней линии. Но в том, как она держала ракетку, подбрасывала и ловила мяч, замирала в ожидании подачи и бежала к сетке, было заметно то, что Уиллас называл «школой» — годы повторения одних и тех же движений по заданному образцу. Она могла скрыть эту выучку ничуть не успешнее, чем привычку дуть вверх и вправо, убирая с лица несуществующие длинные волосы.

Уиллас занимался этими археологическими изысканиями, чтобы не обращать внимания на нечто другое, гораздо более существенное. Для игры он одолжил Алейне теннисное платье Маргери, совершенно не подумав о том, что Алейна на полголовы выше его сестры и гораздо полнее в груди. Юбка, вполне приличная, если в ней стоять неподвижно, при быстром беге вздымалась так высоко, что Уиллас без тени сомнения мог сказать, что на трусах Алейны нарисована Хелло Китти. Первая пуговица на груди не выдержала и отлетела еще во время второго гейма, вторая последовала за ней пять минут спустя. И, хотя в доме не нашлось теннисных шорт, подходивших Клигану по размеру, и он играл в джинсах, даже сквозь их плотную ткань было видно, что он прекрасно замечает поведение платья и получает от этого большое удовольствие.

В конце концов, он перестал бегать и остановился посреди корта, откровенно смеясь. Алейна недоуменно посмотрела на него, опустила взгляд на свою грудь, ахнула и прикрылась руками. Уиллас всегда считал, что «покраснела» — это метафора, но Алейна действительно стала красной, как помидор, румянец в одно мгновение разлился от кончика ее носа по щекам до маленьких аккуратных ушей. Клиган сделал шаг вперед, Алейна метко запустила мячом ему в лоб, снова прикрыла грудь рукой и убежала с корта.

Уилласу показалось, что Клиган видит сквозь совершенно ненужный свод теннисных правил, который он заранее стратегически расположил на коленях, и с трудом удержал постыдное желание прикрыться ладонями. Клиган поднял с травы мяч, громко свистнул, пару раз подбросил его, а затем запустил в сторону Микки, вожделенно виляющего хвостом.

Тем же днем, ближе к вечеру, когда Уиллас бродил по поместью, тщетно надеясь, что белое видение на зеленой траве перестанет мелькать у него перед глазами, он услышал, как Алейна читает в беседке «La Belle Dame sans merci». Они прежде ни разу не слышал ее голос, не видя лица, и удивился тому, какой это был глубокий, женственный звук, как будто она была на десять лет старше, чем на самом деле, и прожила жизнь, полную любви и печали. «Я встретил деву на лугу, она мне шла навстречу с гор. Летящий шаг, цветы в кудрях, блестящий дикий взор».

— Это я, — сказала Алейна, дочитав стихотворение. — «La belle dame sans merci».

— Не выдумывай, — ответил Клиган. — Это ты-то безжалостная?

— Иногда. Но его мне действительно жаль. А тебе разве нет?

— Я злобный ублюдок, мне никого не жаль, особенно bilagáana.

— Не ревнуй.

— Больно надо. Да не бойся ты за своего Уилласа, ничего я ему не сделаю. Никогда не соблазняй дуру и не бей калеку.

Уиллас от всей души понадеялся, что услышал звук пощечины, но, судя по довольному смешку Клигана, это был просто шлепок.

На следующее утро за завтраком Алейна наивно спросила, как в ее комнате оказались бриджи и ботинки для верховой езды. Уиллас посмотрел на бабушку, та сделала вид, что страшно занята грейпфрутом. Он представить не мог, зачем бабушка хочет отправить его кататься на лошадях с Алейной, и знал, что выяснит это, только когда бабушка добьется своей загадочной цели. Так было всегда: у мамы можно было спросить что угодно, и она всегда давала разумное объяснение, бабушка на любой вопрос отвечала: «Подумай сам», а если отец говорил или делал что-то непонятное, то, с большой долей вероятности, это означало, что он сам не понимает, что происходит, и разозлится, если у него потребовать объяснений.

— Я развожу лошадей, — объяснил Уиллас. — Может показаться, что я ничем не занят, на самом деле, я зарабатываю коневодством. Конюшни в той стороне, за рощей. Все лошади отлично объезжены, так что если вы ни разу не ездили верхом, то это отличный случай начать.

Он посмотрел на Клигана и поспешно добавил:

— У нас, конечно, нет одежды для верховой езды вашего размера, но в ковбойских седлах можно ездить просто в джинсах и кроссовках.

— У вас, для начала, лошадей нет моего размера. Таких коней, на которых я бы мог сесть, уже пятьсот лет не разводят.

Это, строго говоря, было не так, Уиллас несколько раз видел на скачках першеронов, на которых мог бы легко усидеть средний баскетболист. Однако его собственные квортеры и аппалузы, конечно, были гораздо миниатюрнее.

Как и много другое, американские породы лошадей появились в его жизни одновременно с протезом. Он мог, при желании, по-прежнему ездить верхом в европейском седле, но не мог избавиться от ощущения, что страшно мешает лошади. Ковбойское седло, удобное, как кресло, оказалось настоящим откровением, а вслед за седлом потребовались и лошади, выезженные под него. Уиллас оставил пару чистокровок для Лораса и Маргери, расширил конюшни, которые последние пятьдесят лет служили только для развлечения, и серьезно занялся коневодством. Это означало, что он может оставаться в Хайгардене и уступить Гарлану место в правлении, два решения, которые устраивали всех.

Он взял своего гнедого Мангуста, прозванного так за постоянное стремление пойти и узнать, и попросил вывести для Алейны золотистую красавицу Патоку. Клиган остался возле конюшни, когда они уезжали, он сосредоточенно валял по траве льстивую конюшенную дворняжку Фокси.

Опять, как и на теннисном корте, Уиллас увидел в движениях Алейны просвечивающее прошлое: опущенные без напоминаний пятки и рассеянная манера держать хлыст. Спрашивать об этом было, очевидно, нельзя, поэтому он заговорил на другую тему, которая со вчерашнего вечера торчала у него под ложечкой, как заостренная щепка:

— Что значит bilagáana?

— Белый, — ответила Алейна и погладила Патоку по светлой гриве. — Это не обидное слово, вы bilagáana, я bilagáana, а Сандор — diné. На самом деле, если вдуматься, в нем нет ничего индейского, кроме крови. Он впервые побывал в резервации год назад, ни разу не встречал своих родственников по отцовской линии, и на языке навахо знает всего три слова — bilagáana diné и yá-át-ééh, это значит «привет», и даже это он узнал не от отца, а из детективов Тони Хиллермана. В сущности, он навахо, потому что белые люди, вроде нас с вами, считают его навахо. Иногда он называет себя евреем, просто чтобы посмотреть, какие у окружающих будут лица, и это тоже правда, потому что у евреев происхождение считается по матери, но она покончила с собой, когда ему было лет семь. Конечно, он обрезан, но евреем умеет быть не лучше, чем навахо…

После слова «обрезан» Уиллас перестал ее слышать. Вся его энергия ушла на то, чтобы скрыть от Алейны болезненную судорогу ревности, и на то, чтобы этот спазм не передался лошади. За последние семь лет Мангуст ни разу не пытался его сбросить, но за последние семь лет Уиллас ни разу не испытывал таких сильных эмоций, как в седле, так и на твердой земле.

— …католичество, — сказала Алейна, и Уиллас понял, что пропустил какую-то логическую связку. — В этом нет ничего удивительного, среди навахо много католиков, но, по крайней мере, это он выбрал сам. Мне кажется, что религия считается, только если ее выбирают уже взрослые люди.

— Считается для чего?

Алейна очертила в воздухе круг и тут же поспешно вернула руку на шею лошади, когда Патока заинтересованно повернула к ней голову.

— Если я тебя спрошу, кто ты, что ты ответишь?

— Уиллас Тирелл.

— Но это не ты, это твое имя. И твои родители — это не ты, и место, где ты родился, страна, в которой ты живешь, то, как ты выглядишь, раса, религия, школа, в которую ты ходил, место, где работаешь — это все не ты.

«Боже, — подумал Уиллас, — ей не больше пятнадцати, а я педофил».

— И что же тогда делает тебя тобой?

— Я думаю, что воспоминания. То, что было только с тобой, то, что чувствовал только ты. Поэтому очень важно помнить даже все плохое, что с тобой случилось и что ты сам делал, потому что иначе ты теряешь сам себя. Но и религия считается, если ее выбирать сознательно.

Уиллас кивнул, не столько соглашаясь с этой пятицентовой мудростью, сколько в ожидании того, что Алейна наконец заговорит о своем прошлом.

— Ты сам веришь во что-нибудь?

— Ты имеешь в виду религию? Я деист. Это значит…

— Что ты веришь в бога и разум. Мой отец был деистом. Он принял католичество, чтобы жениться на маме, и построил ей часовню. Вернее, он купил часовню в Италии, ее там разобрали, привезли к нам домой и собрали заново. Меня там крестили.

Если она не выдумывала (а теннис и верховая езда заставляли предположить, что нет), то у бабушки, безусловно, была причина отправить их кататься на лошадях вдвоем.

— Мой прапрадед, когда его жена умерла от тифа во время Гражданской войны, заказал два надгробия из итальянского мрамора, одно для себя, другое для нее, и два года возил их с собой в армейском обозе, потому что не было безопасного способа отправить их в Хайгарден. Правда, после войны он женился еще раз, но лежит все равно под этим надгробием, на нашем семейном кладбище.

— Приятно, должно быть, знать, где похоронены те, кого ты любишь.

«О господи», — беспомощно подумал Уиллас. Если она не лгала — а он все время думал о том, что каждое ее слово может оказаться ложью, — если от ее семьи действительно не осталось даже могил…

— Доедем до холма и назад, — сказала Алейна. — Очень мягкая рысь у этой лошади, совсем диванчик.

Много лет назад мама в его присутствии положила доллар в шляпу попрошайки. Уиллас дернул ее за юбку и назидательным тоном сказал: «Он не бедный, а просто ленивый». Мама присела на корточки — она всегда так делала, когда хотела сказать ему что-то важное, чтобы не разговаривать сверху вниз — и спросила: «Сколько тебе нужно заплатить, чтобы ты согласился вот так выпрашивать деньги целый день?». Впоследствии Уиллас и Гарлан вывели из этого разговора «парадокс нищего» и сообщили его Лорасу и Маргери уже как собственную мудрость. Кто лжет, тот несчастлив, кто просит, тот нуждается, кто притворяется больным, тот нездоров.

Больше всего ему хотелось оставить Алейну в Хайгардене навсегда. Чтобы ей не нужно было ездить на заднем сидении мотоцикла, где ее укачивает после еды, одалживать теннисные платья, врать про свой возраст, врать про свою семью. Он сам понимал, насколько это тревожный синдром: по-настоящему он мог любить только тех, кого хотел защитить.

С вершины холма конюшни были видны как на ладони. Клиган по-прежнему стоял возле денников, гладил лошадь редкого «снежного окраса» — белые крапинки на темной шерсти — и уклонялся от ее попыток пожевать его длинные волосы.

— Ты знаешь, что я слышал ваш разговор в беседке, — сказал Уиллас, надеясь, что она снова покраснеет.

— Ничего страшного, — мягко ответила Алейна. — Я уверена, что ты подслушал нас нечаянно и сразу же ушел.

Уиллас почти с удовольствием почувствовал, как ложится на место последний кусочек паззла и захлопывается ловушка. Желание, сострадание, а теперь еще и уважение. Мне снились рыцари любви, их боль, их бледность, вопль и хрип: «La belle dame sans merci» ты видел, ты погиб!

— Разумеется. Но если человек в моем собственном доме может называть меня калекой, то я могу рассказать тебе, что из команды его выгнали за наркотики.

— Это неправда.

— Алейна, я не знаю, что он тебе сказал…

— Ничего. Это неправда, про таблетки. Никто не умеет терпеть боль так, как Сандор.

— Да, амфетамины принимают в том числе и для этого.

Алейна посмотрела на него с легким ироническим состраданием, и Уиллас заново поразился ее полупрозрачной красоте.

— Уиллас, если ты думаешь, что Сандор принимает наркотики, а я не замечаю, то зачем ты со мной разговариваешь? А если ты думаешь, что он принимает наркотики, а я об этом знаю, то зачем ты со мной разговариваешь?

— Потому что мне нравится с тобой разговаривать, — честно ответил Уиллас.

— Принято к сведению. Я хочу попробовать перейти в галоп, можно?

* * *

Обиды его помяну я добром.
Ох, ива, зеленая ива.
Сама виновата, терплю поделом.
Ох, ива, зеленая ива.
Не плачь, говорит он, не порть красоты.
Ох, ива, зеленая ива.
Я к женщинам шляюсь, шатайся и ты.
Ох, ива, зеленая ива.
Уильям Шекспир, «Отелло»

На следующее утро Уиллас заметил, что Алейны нет возле дома, и понял, насколько быстро привык ее видеть. Он всегда чувствовал, что привычка не просто не убивает любовь — она и есть любовь. Пока ты, с точностью до миллиметра и до секунды, не знаешь, где сейчас должен находиться тот, кого ты любишь, вы не близки по-настоящему. Уиллас знал, в котором часу обедают его родители, когда бывают в Италии, и когда Гарлан должен снова вести старшую дочь к дантисту, но Алейне достаточно было отступить на шаг от рутины последних трех дней, чтобы потеряться.

Уиллас вышел на террасу. Бабушка читала «Унесенные ветром», Клиган играл с Микки в мяч, Алейны нигде не было видно. Он вернулся в дом, прошелся по первому этажу, поднялся в библиотеку и там, в большом удобном кресле, обнаружил пропажу. Алейна подняла взгляд от книги, заложила страницу узорной закладкой и улыбнулась.

— Почему-то на следующий день после верховой езды ноги болят гораздо сильнее. Я сегодня не-транс-пор-та-бель-на. Сандор сказал, что возьмет Микки побегать. Измотает бедного рыжика — я никогда не видела, чтобы Сандор уставал. Он любит собак.

— А ты?

— А я люблю собак и книги. — Она сладко потянулась. — Забавная фотография там, на полке, что это, Лорас смотрит сам на себя?

Уиллас подошел к полке, на которую она указала даже не пальцем, а подбородком, лишний раз демонстрируя, как ей лень шевелиться.

— Это Лорас и Маргери в «Двенадцатой ночи».

— Маргери? Она сильно изменилась.

— Да, — сказал Уиллас, — сильно.

До пятнадцати лет Маргери была нескладным жеребенком с мальчишескими чертами лица, но все в доме были до такой степени в нее влюблены, что не только пропустили момент, когда она превратилась в красавицу, но и утверждали, что в этом превращении не было никакой необходимости. Только положив рядом две фотографии, сделанные с разницей в год, можно было увидеть, как из грубоватой оболочки вылупилась нежная девочка-олененок с бархатным взглядом.

Еще труднее было назвать тот день, когда обожаемая младшая сестренка Уилласа превратилась в спокойную, циничную и расчетливую женщину. Вероятно, это произошло незадолго до помолвки с Ренли. Уиллас помнил, как на его вопль: «Ты понимаешь, что собираешься выйти замуж за любовника своего брата?!». Маргери с точно воспроизведенной бабушкиной интонацией ответила: «Ох, Уиллас». И он отступился.

В последний раз они разговаривали еще до смерти Джоффри Баратеона. Маргери долго рассказывала ему, какая чудесная Санса Старк, и как Уиллас в нее обязательно влюбится. Он дождался завершения этого монолога и спросил: «Она хотя бы отвечает тебе взаимностью?». «Ох, Уиллас», — сказала Маргери и повесила трубку.

Уиллас без малейших колебаний принял бы любую спутницу Маргери (в свое время именно он бесконечно терпеливо и тактично объяснил отцу, почему Лорас никогда не приведет домой девушку), но не мог принять превращения самой Маргери в мини-бабушку.

— Она играла Себастьяна, а Лорас — Виолу, — сказал он вслух.

— Не наоборот?

— Нет.

— Забавно. Спорю на что угодно, ты был шутом.

Уиллас посмотрел на нее с подозрением.

— Откуда ты знаешь? Я что, настолько забавный?

— Настолько умный, — ответила Алейна, чуть заметно улыбаясь. — И грустный. Я думаю, что Фесте сам написал все песни, которые поет.

— Он был бы куда умнее, если бы не пел их, — сказал Уиллас с чувством. — У меня есть слух, но нет голоса. Гарлан играл герцога и был очень убедительно влюблен в Леонетту, они тогда еще не были женаты. А мама с папой изображали сэра Тоби и Марию и, кажется, получили самое большое удовольствие.

— Я была Оливией в школьном театре. Бедная Оливия!

— Почему бедная?

— Она полюбила тень и вышла замуж за тень. Все, во что она верила, оказалось обманом. Сейчас я бы играла Виолу: она хотя бы нашла брата и обвенчалась с тем, кого сама выбрала.

— Тебя будет трудновато принять за мальчика, — сказал Уиллас, натянуто улыбаясь.

Алейна вздохнула и встала с кресла.

— Иногда мне кажется, что я могу быть кем угодно, а хочу только собой. Нет, сейчас я бы играла шута. Какая из его песен тебе нравится больше всего?

— «Все ветер и дождь», потому что она в самом конце, и я ее выкинул из пьесы.

— Мне раньше нравилась «Поспеши смерть, поспеши», потому что все девочки любят представлять, как красиво умирают от любви. А теперь я больше люблю «Где ты, милая, витаешь».

— Поцелуй меня, голубка, юность — рвущийся товар.

На мгновение Уилласу показалось, что она сейчас исполнит его просьбу, но через открытое окно послышался радостный собачий лай, и Алейна сделала шаг назад, загадочно улыбаясь.

— Может быть, но потом.

Уиллас с ранней юности относился к унылому типу мужчин, не умеющих флиртовать. Вместо того, чтобы придумать игривый или остроумный ответ, он молча вышел из библиотеки, закрылся у себя в кабинете и включил компьютер.

Вечер в баре «Белая кобыла» оказался отлично задокументированным. Уиллас нашел не меньше пятидесяти фотографий, сделанных до, после и во время драки. Алейны не было ни на одной из них, но, при желании, Уиллас мог бы собрать ее из имеющихся ингредиентов: синие глаза и фарфоровый цвет лица Сансы Старк, короткая стрижка ее сестры, темно-шоколадные волосы и школьная юбка в клетку третьей девушки, серебряный браслет на запястье Серсеи Баратеон и ее полупрозрачный, лживый взгляд.

Он перелистнул несколько фотографий драки, задержавшись на одной, самой знаменитой, где Сандор, снятый с обожженной стороны лица, держал Григора за запястье. Какой-то остроумный журналист назвал это фото «Чужой против Хищника». Уиллас в который раз поразился жестокости и точности сравнения — действительно казалось, что инопланетный ящер борется с дикой злобной тварью — и углубился в дебри интернета.

Через час он оторвался от компьютера и устало потер глаза. Интернет хранил все: и мраморную часовню в неоклассическом стиле, и двоих потерянных братьев, и безымянные могилы, и даже фотографии школьной постановки «Двенадцатой ночи». Он посмотрел на юную и очень хорошенькую Оливию, сказал себе: «По крайней мере, я не педофил», — и пошел искать бабушку.

Та как раз дочитала до пожара Атланты (Уиллас видел эту книгу в бабушкиных руках столько раз, что мог почти безошибочно определить, на каком эпизоде она открыта, и через сколько страниц бабушка скажет что-нибудь нелестное про Скарлетт, Ретта, Эшли или Мелани).

— Скажи, пожалуйста, — сказал Уиллас, усевшись на стул напротив нее и отодвинув ногой Маслобоя, который безропотно отъехал по гладкому полу, — когда вы с Маргери ездили на Восточное побережье, ты, должно быть встречала там Сансу Старк?

Бабушка положила книгу на столик и сняла очки.

— Она тебе призналась или ты сам догадался?

— Она мне призналась так, что я сам догадался. Не знаю, намеренно или нет — я больше не верю ни одному ее слову.

— Смотри, не ушибись, когда будешь падать со своих высоких моральных принципов.

— Я не сказал, что осуждаю ее. Если бы меня разыскивали за убийство, я бы тоже всем лгал, а если бы мне пришлось провести пару лет в обществе Джоффри Баратеона, меня бы тоже разыскивали за убийство. Я сказал, что не верю ей, для этого не нужно никаких принципов, достаточно просто мозгов. Что ей от тебя нужно?

— Всем от меня что-то нужно, — сказала бабушка тоном, полным смирения с жестокой судьбой. — Никто никогда не приходил и не говорил мне: «Оленна Тирелл, я принес тебе подарок и ничего не требую взамен».

Уиллас вздохнул.

— Хорошо, я переформулирую. Скажи мне, что ей что-то нужно именно от тебя, и я перестану беспокоиться.

— Добрый, заботливый внучок.

— Это был комплимент. И второй вопрос, на который ты не ответила, так что, видимо, мне не показалось, и Санса Старк действительно хочет меня использовать.

Бабушка склонила голову и посмотрела на него искоса, словно птица, решающая, съедобен ли этот большой черный жук.

— Не знаю, что такое с современными мужчинами, — сказала она неодобрительно. — Называете себя феминистами, а сами закатываете истерики, если женщине нужно хоть что-то, кроме вашей драгоценной персоны. Подумайте, какая трагедия, длинноногая двадцатилетняя красотка хочет его использовать! Да если она объявит конкурс, очередь выстроится отсюда до Техаса!

— Я не люблю стоять в очередях. Особенно в затылок Сандору Клигану.

Бабушка возвела глаза к небу, не нашла там никого, достойного стать свидетелем такой глупости, и перевела взгляд на Маслобоя.

— Столько денег ушло на твое образование, а ты все равно вырос идиотом. К кому ты ревнуешь? Был бы человек, а то баскетболист. Что есть у него, чего нет у тебя?

— Две ноги, — сказал Уиллас с отвращением.

— Зато у тебя есть мозги, а у него нет. И я знаю, какую физиономию ты сейчас состроишь, но у тебя восемьсот пятьдесят миллионов, а у него ни одного.

Уиллас почувствовал, как у него на лице появляется предсказанная бабушкой брезгливая гримаса.

— Если мне захочется купить женщину, то я знаю место, где можно заплатить дешевле. И он не может быть совсем нищим, звездам НБА хорошо платят.

— Может, — веско сказала бабушка. — Неудачная инвестиция, у дураков деньги долго не держатся. Не думай о нем, думай о себе. Чего ты хочешь, Уиллас Тирелл? Это ты привез ее в Хайгарден, не я. Это ты смотришь на нее, как ребенок на киоск с мороженым. Так сделай с этим что-нибудь, а не сиди и не ной, что тебя обманули.

Уиллас воспользовался предложением и встал. Разговор был очевидно закончен, и, как любой разговор с бабушкой, закончен безрезультатно. Она снова взяла книгу и надела очки.

— На случай, если ваше моральное высочество интересуется, Санса не убивала Джоффри.

Уиллас с изумлением, переходящим в ужас, понял, что до этой секунды ничуть не интересовался тем, виновна ли Санса в убийстве. Он словно заранее простил ей все прегрешения, кроме тех, что могли повредить ему самому. Это была уже не любовь, а помешательство.

— Откуда ты знаешь?

— Не мешай мне читать.

Бабушка неуклонно соблюдала несколько простых правил: она никогда не надевала брюки, не пила алкоголь до пяти вечера, не фотографировала себя на телефон и не лгала. Ей случалось недоговаривать, умалчивать и намеренно вводить в заблуждение, она была королевой уклончивых формулировок и лукавых интерпретаций, но никто никогда не ловил ее на прямой лжи.

Уиллас вышел на террасу. Клиган все так же без устали гонял Микки по траве, и Уиллас внезапно подумал, что настоящий цвет волос Сансы Старк — действительно точно такого же оттенка, как шерсть ирландского сеттера.

В конце концов, она не появилась из небытия. У нее была дата рождения, семья, прошлое, рыжие волосы. Она не убивала Джоффри Баратеона. Три года назад она исчезла, подстриглась, перекрасилась, села позади Сандора Клигана на большой черный мотоцикл и решила, что ей для чего-то нужен Уиллас Тирелл.

Что-то случилось с ней за эти три года, что-то превратило ее из Сансы Старк в Алейну Стоун. Или кто-то. Это не был клан Ланнистеров-Баратеонов, потому что в их обществе Санса, если судить по фотографиям, была все еще собой. Уиллас снова посмотрел на Клигана, но тут же покачал головой. Профессиональные спортсмены сплошь и рядом хороводились с девушками из приличных семей, включая королевскую, однако дисквалифицированный за наркотики баскетболист, похожий с левой стороны на недожаренный стейк, не мог надеяться на то, что Санса Старк, даже очень несчастная, обратит на него внимание. К тому же, когда боец без правил верхом на черном мотоцикле ломал женщине позвоночник, то она уже не поднималась. Такие женщины потом тихо спивались в трейлерных парках или громко веселились в придорожных барах, они не цитировали Шекспира и не строили непонятных интриг с Оленной Тирелл.

Он повернулся и посмотрел на дом. Санса стояла у окна библиотеки и глядела куда-то вдаль: не на него, не на Клигана, а поверх деревьев, за горизонт.

Уиллас проснулся среди ночи, словно его толкнули, и тревожно понюхал воздух: бабушка часто говорила, что спящего Тирелла можно вынести из дома, положить на плот и спустить по реке, и он проснется не раньше, чем доплывет до залива Сан-Пабло, и то потому, что столкнется с рыбачьей лодкой. Только две вещи могли разбудить их: детский плач и пожар.

Дымом в спальне не пахло, зато где-то вдали, чуть слышно, плакала женщина. Уиллас попробовал нашарить в темноте протез, плюнул, схватил костыль и похромал по коридору.

Санса, тихо, задушено всхлипывая, рыдала за закрытой дверью, и повторяла:

— Прости меня. Прости меня.

Уиллас замер в коридоре, не понимая, следует ли ему вмешаться, и если да, то как именно.

— Плевать, переживу, — хрипло сказал Клиган. — Где они выпивку держат?

Санса перестала плакать и судорожно вздохнула.

— Не надо, — прошептала она жалобно.

— Сказать мне что-то хочешь? — угрожающим тоном поинтересовался Клиган. — Ну, скажи, я послушаю.

Уиллас сжал костыль поудобнее.

Санса снова вздохнула.

— В библиотеке есть виски, я принесу. Прости меня.

Босые ноги спрыгнули с кровати и сделали несколько шагов к двери, Уиллас понял, что его сейчас застанут, и в этот момент Клиган проворчал:

— Ладно, не надо. Сказал же, переживу.

— Прости меня.

— Вот заладила. Бог простит. Дай мне там, в кармане…

Уиллас не стал ждать, пока выяснится, что же у Клигана в кармане, и вернулся к себе в спальню, тяжело опираясь на костыль. Через час он услышал рев мотоцикла под окном.

@темы: тексты, modern!AU, гет, ББ-2016, PG-13, романс

---

ВНИМАНИЕ! Изменения в расписании выкладок

[BIG_ICE_BANG]

Дорогие участники и читатели феста!

Сообщаем вам об изменении в расписании.
21 октября будет выложено

саммари № 2

саммари № 2
Автор:  emerald
Иллюстратор:  Любава21,  Горацио
Категория: гет
Жанр: романс, драма
Персонажи/Пейринг: Сандор Клиган/Санса Старк, Уиллас Тирелл/Санса Старк
Саммари: жарким калифорнийским летом Уиллас Тирелл встречает на бензоколонке девушку, Алейну Стоун, и ее бойфренда, бывшего баскетболиста. Он привозит их в свое старинное поместье Хайгарден, и чем дальше, тем сильнее ему кажется, что Алейна что-то скрывает.
Предупреждения/примечания: modern!AU

23 октября будет выложено

саммари № 20

саммари № 20
Автор:  Мэй_Чен
Иллюстратор:  Я - японский иероглиф
Категория: джен, прегет
Жанр: modern!AU, роуд-стори
Персонажи/Пейринг: Дункан Высокий, Эгг (Эйегон Таргариен), Эйерион Таргариен, Лионель Баратеон, Мейекар Таргариен и пр.
Саммари: Стена, Кулак Первых людей, Дорн, Драконий Камень - Вестерос огромен, и даже в самых дальних его уголках живут люди. Люди, которым нужны еда, одежда и множество других вещей. И привезти это могут только дальнобойщики.
Дунк всегда мечтал быть гонщиком, но судьба распорядилась иначе. Однако встреча с мальчиком, который просит подбросить его до Стены, неожиданно грозит круто изменить его жизнь.
Предупреждения/примечания: возможна жестокость, ненормативная лексика

неактуальное

Сообщаем вам, что два автора снялись с участия в челлендже, в связи с этим в расписание выкладок были внесены изменения.

саммари № 14

Саммари № 14
Автор:  Водолейс
Иллюстратор:  Shugister,  Giovanni
Категория: слэш, гет
Жанр: романс, флафф, романтическая комедия, modern!AU
Персонажи/Пейринг: Рамси Болтон/Теон Грейджой, Сандор Клиган/Санса Старк, Джендри/Арья Старк, намеки на ланнистерцест, Рамси Болтон/Санса Старк (в прошлом)
Саммари: В Академии искусств имени Алисанны Доброй учатся разные творческие личности. Джон Сноу лабает рок на бас-гитаре, Санса Старк рисует крипоту (а с виду такая приличная девочка!), Арья Старк танцует хип-хоп, а Рамси Болтон с нездоровой страстью ваяет щупальца... Погодите, а что здесь делает простой океанолог?!
Предупреждения/примечания: игра с каноном, флафф, шутки-самосмейки, графичное описание секса, секс-игрушки

саммари № 12

Саммари № 12
Автор:  Машшкъ
Иллюстратор:  Любава21,  Giovanni
Категория: джен, преслэш, слэш, гет
Жанр: преканон, драма, ангст, возможны ужасы
Персонажи/Пейринг: Русе Болтон/Домерик Болтон, прочие жители замков Редфорт и Дредфорт, а также окрестных земель
Саммари: После нескольких беззаботных лет, проведенных в Долине, в отчий дом возвращается Домерик Болтон. Теперь сам лорд Русе займется его воспитанием.
Предупреждения/примечания: жестокость, насилие, инцестуальные мотивы

выбывают из феста.

19 октября будет выложено

саммари № 19

Саммари № 19
Автор:  resident trickster
Иллюстратор:  Elvira_faery
Категория: джен, намеки на слеш
Жанр: мистика, крипи, ангст, драма, AU
Персонажи/Пейринг: Станнис Баратеон, Теон Грейджой, Давос Сиворт
Саммари: на самом деле взять Винтерфелл не так уж и сложно, да и удержать нетрудно. Оставаться в нем долго – вот что на самом деле невыносимо. Станнис Баратеон узнает об этом на собственном опыте.
Предупреждения/примечания: дарк, местами графичное описание крипи-эпизодов

Закрытие феста переносится на 25 октября.

запись создана: 14.10.2016 в 12:10

@темы: Организационное, ББ-2016

---

Винтерфелл

[resident trickster]

Название: Винтерфелл
Автор: resident trickster
Иллюстратор: Elvira_faery (1)
Персонажи/Пейринг: Станнис Баратеон/Теон Грейджой, односторонний Станнис Баратеон/Давос Сиворт, Джон Сноу
Тип: джен, слэш
Рейтинг: R
Жанр: крипи, мистика, драма
Размер: 15 066 слов
Саммари: на самом деле взять Винтерфелл не так уж и сложно, да и удержать нетрудно. Оставаться в нем долго – вот что на самом деле невыносимо. Станнис Баратеон узнает об этом на собственном опыте
Предупреждения:

спойлер

смерть персонажей; в тексте встречаются переделанные цитаты из цикла Дж. Мартина "Песнь льда и пламени" и отсылки к этому фильму
Ссылка на скачивание: docx || pdf || fb2 || epub || mobi

— 0 —

Снегопад стих, и оказалось, что замок совсем близко. Среди сосущего глаза белого безмолвия его черные стены казались ненастоящими. Станнис слышал, что в жарких пустынях Эсcоса людям часто являются миражи — зыбкие картины желаемого. Возможно, и на Севере такое случается, кто знает.

Станнис поправил отрез шерстяной ткани, почти полностью скрывавший лицо. Голова уже не кружилась от голода, и мороз больше не казался невыносимым. На смену усталости пришло вязкое отупение: Станнис не помнил ни сколько они прошли, ни как попали к Винтерфеллу. Север казался одинаковым — один и тот же бесконечный снег, темные деревья, бескрайнее серое небо. Заблудиться было легче легкого.

От обилия ослепительного света слезились глаза.

Решение идти на Винтерфелл далось непросто, но иного выхода не имелось — они ждали Болтонов слишком долго. В их положении обороняться было проще, чем нападать, однако такой возможности им не дали. Провизия заканчивалась, люди роптали, и Станнис понимал: пример предателей Карстарков, сгоревших на костре, скоро перестанет удерживать от измены. Нужно было выдвигаться вперед.

В день, когда они выступили к Винтерфеллу, повалил снег. Казалось, будто он усиливался с каждым пройденным шагом. Однако отступать было поздно, да и невозможно: совсем скоро даже знающие свой край северяне сбились с пути.

Станнис помнил, как они шли через лес, — но то, как они попали туда, истерлось из памяти. Снега было по колено, день и ночь путались между собой, и все же поначалу никто и не думал прекращать идти. Остановиться значило умереть. Однако со временем смерть начала казаться единственным доступным милосердием, и многие останавливались, чтобы уснуть в снегу навсегда, чтобы больше не страдать от холода и голода. Их никто не поднимал.

Сцепив зубы и считая шаги, чтобы не упасть и не заснуть, Станнис шел вперед. За ним все еще шли живые люди — жалкие остатки его армии, и он не имел права сдаться и подвести всех. Лес становился все темнее, но страха не осталось. Ничего не осталось, только неизбежное движение в никуда.

В один из бесконечных дней в темноте возник просвет. Снег вдруг стал еще белее, и деревья будто бы стояли уже не так близко друг к другу. Впереди можно было разглядеть кромку леса, и поверить своим глазам было страшно.

Некоторое время Станнис просто стоял и смотрел на черный замок впереди. Ледяной колючий ветер дул в лицо и царапал щеки.

— Смотрите, ворота открыты! — слабым голосом воскликнул кто-то.

Станнис присмотрелся — и в самом деле, открыты. Он медленно вдохнул холодный воздух и прикрыл глаза. Сердце застучало болезненно часто. Неужели они и правда, в самом деле дошли?

Тревожный людской гомон становился все громче.

— Это ловушка.

— А что, если нет?

— Надо послать разведчика.

— А лошадей-то не осталось.

— Лучше уж всем вместе.

— И то правда, пропадать так пропадать.

— Тот, кто боится, все равно что побит, — проговорил Станнис, прерывая спорщиков. — Мы пойдем вместе и дадим бой. Враг уже заждался нас, негоже испытывать его терпением.

«Дадим бой и умрем с честью», — прибавил он про себя.

На миг ему показалось, что никто не поддержит его в этом самоубийственном решении — но люди откликнулись: раздались согласные возгласы, кто-то затянул тихую песню. Войско — дай-то боги, чтобы в нем осталось хотя бы пара тысяч человек — пошло вперед.

Сквозь серые тучи пробивалось слабое зимнее солнце.

Двор Винтерфелла был пуст: снег заметал обгорелые постройки и строительные леса. Вокруг царила звенящая тишина, и потому казалось, будто все ушли совсем недавно и спешно, побросав все. От ощущения неправильности происходящего, острого и неожиданного, сдавило виски.

— Где же болтоновское войско? — шептались люди. — Неужто сбежали?

— Да куда, сквозь такой-то снежище?

— Попрятались, небось, чтобы нас врасплох застать.

— И где ж тут прятаться-то?

Станнис выступил вперед и вынул из ножен меч, пылающий как огонь.

— Следуйте за мной, — проговорил он, и его голос разнесся эхом по пустому двору. — Если это ловушка, мы уже в нее попали.

«Мы попали в нее, когда выступили в поход», — мелькнуло в голове.

Осторожно и медленно они ступили в Великий Чертог. Потолок был дырявый, и с потолка тихо падал снег.

— Да нет тут никого, чего мы крадемся, — произнес кто-то из отряда.

Точно повинуясь неслышному приказу, Станнис посмотрел вперед — туда, где на возвышении стоял трон хозяина Винтерфелла.

— Есть, — сказал он. — Там есть… что-то. Кто-то.

Оставив позади войско, Станнис подошел ближе. Присмотревшись, он увидел, что на троне сидит человек, болезненно худой. Снег покрывал его, точно одеяло. Щеки человека были бледными, а губы — совсем синими, как у мертвеца.

С большим трудом Станнис узнал в нем Русе Болтона.

— Наконец-то, — тот слабо улыбнулся. — Тебя-то мне и нужно.

— Где твоя армия? — спросил Станнис невпопад.

— Ушла, — был ответ. — Они все ушли, а меня оставили.

Станнис почувствовал, как перед глазами темнеет. Он больно прикусил внутреннюю сторону щеки: не хватало еще сейчас рухнуть в обморок от усталости. Внятно понять, о чем говорил Болтон, никак не выходило.

— Объясни, зачем тебя оставили?

— Чтобы передать Винтерфелл тебе.

Станнис хотел было спросить что-то еще, но Болтон вдруг сделал сиплый вдох и затих. Его глаза, и без того бесцветные, совсем остекленели.

— Он мертв, — громко произнес Станнис и убрал меч в ножны.

На миг стало очень тихо, а потом кто-то воскликнул:

— Винтерфелл взят!

Множество голосов разом подхватило:

— Взят! Взят! Взят!

В этот миг Станнис почувствовал, как пол уходит у него из-под ног.


— 1 —

В Великом чертоге было шумно и пьяно: Амберы, Гловеры, Мормонты, Флоренты и воины из горных кланов, южане и северяне вместе праздновали взятие Винтерфелла. Тем, кому не хватило места за столом, сидели на полу и стояли в проходах; некоторые смельчаки пировали во дворе, разведя костры и смастерив шатры из первой попавшейся под руку ветоши.

Еды и питья хватало на всех — в погребах Винтерфелла оказалось достаточно провизии, и какой! Мясо, рыба, сладкие пироги и вина, пахнущие солнцем — всего было в достатке. Похоже, прежние обитатели замка предусмотрели возможность долгой осады и изрядно к ней подготовились.

На высоком троне Королей Севера сидел Станнис Баратеон. Он делал вид, что пьет и ест, когда другие пили и ели, но на самом деле не испытывал ни голода, ни жажды. Мутная тошнота, охватившая его несколько часов назад, так и не рассеялась до конца. Время от времени Станнису мерещилось, будто трон до сих пор хранил тепло человека, что умер на нем. Собственные руки казались ледяными.

Краем глаза Станнис вдруг заметил девчонку Грейджой и ее людей — те пировали наравне с остальными. Пожалуй, это было справедливо: тяготы похода они пережили вместе. Внезапно Аша подняла взгляд и, криво усмехнувшись, салютовала Станнису кубком. Тот отвел глаза — и вдруг вспомнил кое о чем.

— Где Перевертыш? — спросил Станнис у Морса Амбера, что сидел по правую руку. — Он не пережил поход?

Амбер сидел мрачный, будто и не радовался их победе.

— А где мой брат? — спросил он сухо.

«Хозер Амбер, — вспомнил Станнис, — так звали его брата, перешедшего к Болтонам. Я обещал помиловать его, когда мы возьмем замок».

— Ты получишь своего брата, когда мы разыщем его, — ровно ответил он. — Свое слово я всегда держу.

Амбер помотал головой. Его седые волосы торчали в разные стороны.

— Когда разыщем, — выплюнул он. — Разыщем, как же. Где это видано, чтобы столько народу исчезло? Морок это, бесовской обман. И никто будто не замечает ничего! Пьют, пируют, дураки этакие.

Станнис с неохотой признал, что Амбер прав. Сколько человек было в войске Болтонов? Тысяч шесть, не меньше. Как столько народу может бесследно пропасть? Бред, глупость, не могли они уйти! Но и прятаться им тоже было негде.

Разумеется, Станнис отправил разведчиков на поиски, но уже заранее знал, что толку от этого не будет: следов не было. То ли снегопад замел, то ли вовсе их не существовало. Но если так, если не существовало, то… Нет, такого просто быть не может. А значит, и думать об этом не следует. Во рту стало сухо; Станнис залпом осушил кубок с кисловатым вином и подлил себе еще.

— Никто не замечает, — повторил Амбер, глядя на пирующих. — Как отупели все. Или ослепли.

Станнис искоса посмотрел на Флорента, сидящего по левую руку. Тот пил и ел, совершенно беззаботный.

— Людям нужен отдых, — сказал Станнис, стараясь придать твердости своему голосу. — Завтра мы найдем беглецов или же узнаем, что с ними стало.

— Если доживем, — Амбер мрачно усмехнулся в бороду. — Если доживем, то непременно узнаем, а если уж не доживем, то и подавно.

Наверное, Станнису следовало приказать тому замолчать и не болтать ерунды, но кто-то вдруг выкрикнул здравницу в честь завоевателя Винтерфелла, и пришлось встать и выпить вместе со всеми.

— А Перевертыш не помер, — сказал Амбер, когда Станнис сел на свое место. — В темнице он, мои мальчишки отволокли. Он все смеялся, потом плакал. Совсем из ума выжил. Чудо, что он поход пережил, люди посильнее него богам душу отдали.

— Еды ему принесли?

— Да уж не обидели. Раз поход выдержал, пусть живет пока, казнить еще успеется.

Станнис согласно кивнул. Язык стал тяжелым, и говорить не хотелось.

«Это все от усталости и вина, — решил Станнис. — Надо уже лечь, в одной из башен должны быть готовые комнаты. Скорее бы все закончилось здесь».

Однако пир все не кончался. В какой-то момент показалось, будто все и в самом деле позабыли, что именно празднуют. На Станниса обращали внимания не больше, чем на стол или скамьи. Даже Амбер в конце концов уснул, уткнувшись в скрещенные руки. Поднявшись со своего места, Станнис пошел к выходу из чертога. Пирующие даже не оглянулись ему вслед.

На улице было шумно и светло от полыхающих костров. Станнис прошел мимо, стараясь не смотреть в огонь — последнее время он видел в нем одних только воронов и что-то темное. Его путь лежал в темницу. Разобраться, где она, даже помня план Винтерфелла, было непросто, но Станнис справился.

Факел горел слабо; узкие ступени, ведущие в темницу, скользили под сапогами — или просто голова кружилась от выпитого. В какой-то момент Станнис увидел перед собой высокую темную фигуру и почти испугался. Однако, присмотревшись, он понял, что это каменная статуя.

«И откуда статуе взяться в темнице?» — едва задав себе этот вопрос, Станнис понял ответ.

Он пришел в крипту, а не в темницу. И как его только угораздило так перепутать? В висках тревожно застучало, но Станнис приказал себе успокоиться. Он просто заблудился в потемках, вот и все. Ничего необычного в этом не было.

Дорога вверх показалась слишком длинной. С неба снова посыпался снег, совсем легкий. Станнис смахнул с лица тающие снежинки и пошел к темнице. На этот раз он не заблудился.

Еле горящий факел почти не разбавлял темноту подземелий. Станнис медленно шел вперед, мимо пустых камер, видя перед собой только золотистый круг света. Коридор все не кончался, чернота впереди становилась гуще. Воздух пах гнилью, и дышать сделалось сложнее.

— Перевертыш? — позвал Станнис. Ему снова начало казаться, что он пришел не туда.

— Я здесь, ваша милость, — донеслось сзади.

Станнис резко обернулся, выставив факел перед собой. В темно-желтом свете прутья решетки казались позолоченными — как и седые волосы Перевертыша.

— Я не заметил тебя, — сказал Станнис, крайне недовольный собой. Последнее это дело — давать усталости власть над собой.

— Это и немудрено, — спокойно отозвался Перевертыш и улыбнулся, нарочито показывая разбитые зубы. — Он не захотел, а вы не заметили.

Станнис скривился.

— О чем ты бормочешь?

— Он мое имя знает, — продолжил Перевертыш, точно хвастаясь. — Это большое дело, ваша милость. Вы вот ваше знаете? Знаете, — ответил он сам себе. — А как станут вас «ваша милость» да «ваше величество» звать, так и забудете.

Станнис подумал о том, что пришел совершенно зря. Перевертыш окончательно обезумел от тягот пути, и толку от него было чуть. Да и чего, собственно, от него хотел Станнис? Он покинул Великий Чертог и пошел в темницу, чтобы… По коже пробежал мороз. Станнис осознал, что не помнит, зачем пришел к Перевертышу. Он устал и хотел заснуть поскорее. Найти подходящую комнату и заснуть.

— Лорда Болтона сжечь бы, — произнес Перевертыш. — Хотя, может, и нет разницы. Да и тела не найти уже.

— Тело отдали псам, — ответил Станнис — и понял, что выдумал это только что. Он понятия не имел, что сталось с телом Русе Болтона.

Внезапно Перевертыш поднял взгляд и посмотрел на него так пристально, что внутри все заледенело.

— Он ведь живой, — сказал тот со странной жалостью в голосе. — Ему знаете, как больно? Стены раньше горячие были, как кровь.

Сердце забилось быстро и гулко.

— О чем таком ты бредишь? — спросил Станнис. — Не понимаю.

— Вы сами увидите, ваша милость, — произнес Перевертыш. — Он голодный и больной, но вам все покажет, вы ведь хозяин теперь. Вы добрый хозяин, вы не причините ему вреда.

Он вздрогнул и обнял себя за колени, пряча лицо.

— Безумец, — выплюнул Станнис. — И зачем только я пришел.

— Холодно потому что, — отозвался Перевертыш — и вдруг расхохотался. Или зарыдал, не видя лица сложно было разобрать.

— Возможно, скоро ты сгоришь, — проговорил Станнис неприязненно. Сумасшедшие неизменно вызывали у него брезгливость. — Тогда и согреешься.

Перевертыш вскинул подбородок и посмотрел на него влажными безумными глазами.

— Я не сгорю, ваша милость, — его голос звучал до странности торжественно. — Я утону.

Слушать эту нелепицу не было никаких сил. Развернувшись, Станнис ушел. Факел почти потух, и пришлось идти сквозь тьму.

Вслед донеслось хриплое:

— Оно ведь как: хороший поступок не может смыть дурного, как и дурной не может замарать хорошего. И за тот, и за другой положена своя награда. Так я говорю, ваша милость?

Станнис ускорил шаг. Наутро повалил такой снег, какого Север не видывал многие годы.


— 2 —

За дверью раздавался звонкий топот детских ног и радостный смех. Станнис уткнулся в подушку и глухо застонал: снова Ренли приспичило играться рядом с его покоями! Младший брат рос шебутным и неугомонным: каждый день он выдумывал новую игру, в которую неизменно втягивал Станниса. Его фантазия поистине не знала границ. В один день Ренли воображал, будто он — отважный рыцарь, а Станнис — дракон, похитивший принцессу, в другой — называл себя королем и шел войной на Станниса, правителя вражеского государства, в третий — объявлял себя моряком и пытался уплыть в неизведанные земли на первой попавшейся лодке. Станнис терпеливо сносил весь этот беспорядок, хоть и выходил из себя иногда. В отличие от Роберта, Ренли всегда любил его, и за одно это следовало прощать мелкие шалости.

Как же так вышло, что любимый младший брат стал врагом? Станнис не понимал — вернее, не хотел понимать. Проще было думать, что взрослый Ренли — совсем не то невинное дитя, что сейчас носится по коридору.

Смех за дверью стал громче, он стучал в висках и отзывался тянущей болью под ребрами. Станнис распахнул глаза и сел на кровати. Он не сразу осознал, где находится. В комнате было тепло; от тлеющих в печи углей поднимался дым. Серые стены, совсем как в Штормовом Пределе, казались родными. За дверью было тихо.

«Винтерфелл, — пронеслось в голове. — Я взял Винтерфелл».

Станнис моргнул. Он не помнил ни как оказался в этой комнате, ни как уснул. Смех Ренли и топот его ног, очевидно, были частью сна. Ощущение было не из приятных: братья никогда не снились Станнису, ни старший, ни младший. Не было ли в том, что они приснились ему в ночь после взятия замка, некого знака? Мелисандра могла бы знать, но она была далеко. Сам Станнис ничего не понимал в знаках.

За окном валил снег, также казавшийся продолжением сна. Казалось, будто за плотной белой завесой нет ничего, только тишина и пустота. Поддавшись мутному предчувствию, Станнис поднялся с постели, как был, в одном исподнем. Пол был удивительно теплым — очевидно, и сквозь него каким-то образом проходили горячие источники. Подойдя к окну, Станнис попытался поглядеть сквозь снег и увидеть хоть что-нибудь, но не преуспел. Казалось, будто вокруг все вымерло — или заснуло. Станнис задумался о том, в какой из башен он оказался и кто приготовил ему постель. Память подводила: последним, что он помнил, был странный разговор с Перевертышем и чей-то смех. Может, Перевертыша, а может, и Ренли из сна.

Никто так не проклят в глазах богов и людей, как проливающий родную кровь, так говорят. Но ведь Станнис и не проливал родной крови. То, что случилось с Ренли, стало следствием его же собственной глупости. На это была воля Р’глора, так сказала Мелисандра. Р’глора — не Станниса. Его руки не проливали родной крови.

Поежившись, Станнис отошел от окна и начал одеваться. Краем глаза он видел сбоку что-то маленькое, темное и подрагивающее, похожее на насекомое. Хотя откуда насекомому взяться в зимнем Винтерфелле? Станнис моргнул, и видение исчезло.

Ступеней, ведущих вниз, оказалось великое множество. Слышался глухой гомон — кажется, все заночевавшие в башне уже успели проснуться.

«Слуги ведь тоже исчезли, не только войско, — мелькнуло в голове. — Так как же?..».

Додумать Станнис не успел — до его ушей донеслось другое, более важное.

— Замерзли, ясное дело, — зычный голос Морса Амбера отскакивал от стен. — Заживо замерзли.

— Кто замерз? — спросил Станнис, спустившись.

Люди сидели на ступенях, толпились в проходе, подпирали стены — однако перед ним все послушно расступились.

— Те, кто пировали вчера допоздна, — охотно ответил Гловер. — Говорят, крыша Великого чертога рухнула, от снега-то. Такой буран ночью налетел — словами не передать!..

Перед глазами потемнело, и Станнис оперся плечом о теплую стену, чтобы не упасть. Это были его люди — его единственные люди. Те, которых он хотел привести к справедливости и правде. Но вместо этого им досталась только смерть.

— Отчего они не укрылись в других башнях?

— Так некоторые укрылись, — был ответ. — Они и рассказали о том, что стряслось. Но не все успели, снег глаза слепит, заблудиться в нем — раз плюнуть, особенно южанину. Да и спали уже многие, оттого и помочь не смогли.

На лицах присутствующих — по большей части северян — мелькнули мрачные усмешки. Южан здесь не любили, это было ясно давно, но такое откровенное злорадство неприятно задевало.

«Ночь темна и полна ужасов», — вспомнилось Станнису.

Сколько еще им предстоит таких ночей? Осознание приходило постепенно: если буран не окончится в ближайшие дни, то дальнейший поход придется отложить. После взятия Винтерфелла Станнис рассчитывал обрести новых союзников, пусть и из числа предателей, и со свежими силами отправиться южнее. Снегопад спутал все планы: посреди непогоды, без союзников, с поредевших войском, Станнис чувствовал себя беспомощным, и не было человека, способного дать ему честный совет. Давос Сиворт, самый верный и преданный из всех, умер, и это было еще одним знанием, с которым только предстояло смириться.

Из толпы вышла девчонка Грейджой. Она шагнула к Станнису так решительно, что несколько рыцарей, стоящих рядом, потянулись к мечам.

— Да успокойтесь вы, — прошипела Грейджой. — Не стану я убивать вашего короля.

— Тогда чего ты хочешь? — спросил Станнис.

— Мой брат, — ее глаза казались совсем черными. — Где он?

— В темнице, где и должен быть.

— Сжечь бы его, — раздалось из толпы. — Может, и погода тогда наладится.

— Не наладится, — кажется, снова заговорил Амбер. — Во всяком случае, кострами тут точно не помочь.

— Его надо забрать, — настаивала Грейджой, точно не слыша никого вокруг. — Он замерзнет там заживо. Можете содержать его в кандалах здесь, если вам так угодно, но не в темнице.

Станнис нахмурился. Этот нахальный тон совсем ему не нравился. Еще не хватало, чтобы сейчас, когда положение и так шатко, какая-то девка оспаривала его приказы.

— Командовать мной вздумала? Не выйдет. Перевертыш останется там, где он есть, и точка.

— К тому же во двор не выйти, и переходы между некоторыми башнями порушены, — поддакнул кто-то из Флорентов. — К темницам не подобраться. Будем молить Р’глора, чтобы снег поскорее закончился, — прибавил он лицемерно.

— Да что толку от твоего Р’глора, — тихо проговорил Морс Амбер. — Здесь у него власти нет.

Услышал сказанное, пожалуй, только Станнис, и это было к лучшему. Сейчас, когда смерть подобралась так близко, рассуждать и спорить о вере казалось глупостью, и оттого он решил никак не реагировать.

— Что у нас с продовольствием? — спросил Станнис, помолчав.

— Большую часть припасов завалило снегом, но в этой башне осталось кое-что. Если закончатся, попробуем пробраться в другие башни. Там должны быть наши люди.

«И в самом деле, не может же от войска остаться сколько, сто человек?» — мысленно продолжил Станнис. Впрочем, отчего же не может? Войско Болтонов ведь совсем исчезло, и не только войско, а все, кто был в замке.

— Разведчики, что отправились искать Болтонов, не вернулись? — спросил Станнис.

Ответом стало недоуменное молчание, как будто все разом забыли, что всего день назад этот замок держали совсем другие люди. Исчезнувшие люди.

— Не вернулись, — ответил Станнис сам себе. — Ладно, вернемся к припасам. Предлагаю сразу поделить их на равные части, чтобы всем досталось.

Он предвидел скандалы и споры, но все собравшиеся на удивление спокойно подчинились. Возможно, им, как и Станнису, не хотелось есть: случаи, когда от страха голод отмирал, были нередкими. Странность была в том, что особенного страха Станнис не испытывал и не ощущал от людей. Разве что Грейджой боялась, и то не за себя, а за брата. И Амбер, он тоже боялся — или просто знал что-то?

Станнис решил, что подумает об этой загадке после еды — и, разумеется, забыл о ней.

***

Жевать пересоленную конину Станнис предпочел в одиночестве. За окном валил густой снег, и все было до того белым, что небо путалось с землей. Тишина звенела в ушах.

Еда не приносила особенного удовольствия, и вскоре Станнис отложил остатки до лучших времен. Голова была совсем пустая; в ней гудело, как в Каменном Барабане на Драконьем Камне. На самой границе видимости снова плясала чернота. На этот раз Станнис решил оглянуться и встретиться с ней открыто, не прячась.

Это и в самом деле оказались насекомые. Похожие на мелкие черные точки, они медленно летали по кругу, над полом, и низко гудели. От них веяло промозглым холодом.

— Ты злишься, — недоуменно проговорил Станнис, с трудом понимая, что сказал и к кому обратился. — Ты хотел другого хозяина, так?

Насекомые загудели громче. Их становилось все больше; черный рой кружил над полом все быстрее. Послышался плеск воды и звонкий смех.

— Хо-зя-ин, — неуверенно, по слогам проговорил кто-то.

Но этого Станнис уже не помнил. Он лег на кровать и провалился в глубокий сон.


— 3 —

За окном шумело темное море. Дождь бил в стекла, ледяной ветер безжалостно выстуживал натопленные покои. Погода словно бы гневалась на Станниса, притом безо всякой причины. Хотя, пожалуй, пора было уже привыкнуть к тому, что жизнь не балует его, даже когда он поступает правильно и честно. Жизнь любит таких, как Роберт — лихих, красивых и безмозглых. Им прощается все, любая глупость, любое бесчестье. Таким, как Станнис, на долю выпадают лишь тяготы, и редкие победы кажутся пресными и мелкими.

— Вам бы поспать, милорд, — негромко проговорил Давос. — Осада снята, скоро все наладится.

По сложившейся уже традиции они сидели за столом в покоях Станниса, разделяя скромный ужин. Многим это было не по нраву: где это видано, чтобы контрабандист, пусть и бывший, вот так запросто сидел с лордом? Но Станнису не было дела до болтунов. Пусть говорят; ни у кого из этих разодетых глупцов не хватило бы духу совершить то, что сделал Давос.

— Не выходит заснуть, — ответил Станнис вместо короткого и лживого «не хочу».

— Нужно, милорд, — настаивал Давос. — Вы совсем измучились.

— Что ты со мной, как с дитем малым, разговариваешь? — проворчал Станнис и прибавил резко:

— Не могу я спать. Закрываю глаза — и вижу всю эту дрянь снова, без конца, и так до самого рассвета. Знаешь, сир, какое на вкус подгнившее собачье мясо? Вовек это не забуду, — он помолчал. — Но больше всего я боялся, что кто-то из лордов дрогнет и сдаст замок. Договорится с Тиреллами в обход меня — и дело с концом. Мне до сих пор это снится.

Давос молчал, но Станнис знал — его внимательно слушают, слушают и понимают.

— И Ренли снится. Сейчас-то он бегает, как ни в чем не бывало, всем хвастает, что пережил осаду, но были дни, когда я боялся… — Станнис сглотнул. — Боялся, что я проснусь с утра и найду его мертвым. Пожалуй, это пугало меня чуть ли не сильнее, чем потеря замка. Я даже думал иногда, что страх заставит меня… Ну, ты понимаешь.

В тишине было слышно, как воет ветер и трещат дрова в печи.

— Они все — Тиреллы, Редвины — склонились перед Старком. Не передо мной. Как будто это он выдержал осаду, а не я. И Роберт благодарил Старка, а не… Впрочем, пустое. К чему вспоминать. Главное — что мы выстояли.

Станнис скрипнул зубами, ругая себя за эту ненужную откровенность. Пора бы уже заучить, что есть вещи, о которых не стоит говорить с Давосом — он попросту не поймет.

— Что молчишь, будто я язык тебе отрезал, а не пальцы, — бросил Станнис, стараясь скрыть обиду и злость.

— Я не имею чести знать вашего брата Роберта лично, — мягко произнес Давос, — но мне кажется, будто он из тех людей, которым нужно бесконечно напоминать о своих заслугах. Вы, милорд, излишне скромны, потому и не получаете заслуженных почестей. По крайней мере, так я понимаю вашу трудность.

Щекам стало горячо — сказанное было слишком, до боли честным. Станнис сомневался, что заслужил такую преданность и искренность. Да и можно ли было заслужить такое?..

— Мне не нужно, чтобы ты меня понимал, — сухо ответил он. — Мне нужно, чтобы ты служил мне.

— В этом я поклялся вам третьего дня, — Давос мягко усмехнулся.

Станнис помолчал; и без того было сказано слишком много.

— Ты, пожалуй, прав, — отметил он, поднявшись со стула. — Мне нужно выспаться.

«Вот только как уснуть, если перед глазами одни мертвецы», — осталось несказанным.

— Есть один верный способ заснуть, когда сон не идет, — проговорил Давос ему в спину. — Мои сыновья любят, когда я им сказки перед сном рассказываю. Мигом дремать начинают. Вот и думай после этого, то ли я рассказчик такой скучный, то ли наоборот, — он хмыкнул.

— Ты меня будто за младенца держишь, — недовольно отозвался Станнис, не оборачиваясь.

— Хорошая история даже взрослым помогает, — Давос встал со своего места. — Но настаивать, милорд, я не стану. Доброй вам ночи.

Станнис незаметно, как ему казалось, сглотнул.

— Оставайся и расскажи мне свою сказку, — согласился он, смутно злясь на себя безо всякой очевидной причины.

Станнис лег в кровать, а Давос сел у него в ногах. В детстве матушка сидела там же и тоже, кажется, рассказывала истории. Станнис уже позабыл, каким было его детство, даже образы родителей почти стерлись из памяти, не говоря уж о матушкиных сказках.

— У всякого места должен быть свой хозяин, — неспешно начал Давос. — На море мы просим о милости Утонувшего бога, потому как среди воды сильнее его не сыскать. Север — царство Старых богов, и нужно чтить их, чтобы не случилось какой беды. Семеро сильны в Королевской Гавани и окрестных землях, а древних богов этих мест люди совсем забыли.

Его тихий монотонный рассказ напоминал молитву. Станнис сам не заметил, как начал засыпать, убаюканный чуть хриплым голосом. На душе было очень спокойно, и одновременно как будто бы неуютно. Рядом с Давосом часто так было — хорошо и душно одновременно. К нему тянуло с дня самой первой встречи, и поначалу Станнис и сам не понимал, что именно чувствует.

Потом понял, но ничего не изменилось. Напротив, Станнис поторопился жениться, чтобы не оставить себе возможности оступиться ненароком и утянуть за собой Давоса. Годы супружества притупили эту странную тягу к нему, но так и не уничтожили до конца.

— Хуже всего поссориться с таким вот хозяином, — продолжил Давос. — Рассказывают даже, будто…

От окна потянуло холодом, не зябким и сырым, а настоящим, зимним. В воздухе запахло морозом и снегом. Станнис распахнул глаза и увидел, как в окно летят плотные белые хлопья; снег сугробами лежал на полу.

— Что за проклятье, — Станнис поднялся с кровати и, сгибаясь под порывами ветра, подошел к окну и резко захлопнул его.

Теплее, впрочем, не стало. Станнис вернулся в не успевшую остыть постель и завернулся в шкуру. Хорошо еще, что он уснул одетым, не то замерз бы насмерть. В ушах все еще звучал голос Давоса, и даже во сне было ясно, что это — всего лишь видение, мираж. Станнис потер виски; кто знает, может Давос выжил. На свете случаются разные чудеса. Если бы только получилось добраться до толстяка Мандерли и выпытать у него правду! Но тот исчез вместе с Болтонами, и концов теперь не найти.

Станнис подумал о дочери: хорошо все же, что он не стал брать ее с собой. Ширен бы не пережила такого похода, а в Дозоре она в безопасности, Сноу за ней присмотрит.

«Врешь, — сказал Станнис сам себе. — Посреди зимы никто не в безопасности».

За окном было темно. Небесная чернота пробивалась даже сквозь белый снег. Станнис не знал, сколько проспал, но по всему выходило, что долго. Когда он заснул, было совсем светло — или просто от снега так казалось.

В дверь вдруг постучали, коротко и весомо.

— Заходи, — отозвался Станнис и уже после подумал, что надо было спросить, кто стучит.

На пороге стоял Амбер. За последние дни он словно бы постарел и уменьшился — или просто сгорбился под грузом усталости.

— Ворота открылись, — прохрипел он, садясь прямо на пол. — Насилу закрыли.

— Что за ворота? — спросил Станнис.

Он вдруг осознал, что до сих пор сидит, закутанный в шкуру, и выглядит, пожалуй, весьма жалко. Впрочем, Амбер, кажется, не обратил на это особенного внимания — как и на подтаявшие сугробы на полу.

— Ворота башни, — пояснил он. — От ветра открылись. Или не от ветра, кто знает.

Станнис вспомнил об открытом окне и поежился.

— Не от ветра? О чем ты?

— Известно о чем, — неожиданно жестко ответил Амбер и посмотрел Станнису в глаза. — Не знаете разве? Север не только ведь помнит — Север мстит и воздает каждому по делам его.

Тот хотел было спросить, о какой такой мести речи, но Амбер продолжил:

— Если б я знал, что он так одичал, то ни за что бы не пришел сюда. Наверное, кровь виновата, слишком много ее пролили тут. Кровь и разруха — дрянное сочетание.

— Одичал? — повторил Станнис. Все слова вдруг перепутались в голове. — Кто одичал?

Взгляд у Амбера сделался странным, будто бы мутным.

— Винтерфелл.

Станнис сглотнул.

— Ты имеешь в виду… замок?

— Замок, — повторил Амбер насмешливо. — Для вас, южан, может, и замок.

Сердце неприятно сжалось.

— Не думал, что замки на юге чем-то сильно отличаются от северных, — бросил Станнис, стараясь придать своему голосу небрежности.

— Отличаются, — ответил Амбер. — Наши замки — это не просто камень. Они как звери, дичают без хозяйской руки. Дичают и мстят тем, кто сотворил с ними зло. Или не с ними. Они чуют в человеке гниль и наказывают.

В голове зашумело. Станнис вдруг снова вспомнил о Ренли и о том, какой у него был чистый, звонкий смех. Правда ли то, что младший брат заслужил смерть? Правда ли то, что Станнис к ней не причастен?

— Это ведь не просто так говорят, что в Винтерфелле всегда должен сидеть Старк, — Амбер помолчал. — Да, не просто так. Но Старков здесь больше не осталось. Некому остановить это. Мы все здесь враги и чужаки.

Он тяжело поднялся с пола и снова посмотрел Станнису в глаза. На этот раз его взгляд показался светлым и даже как будто веселым.

— Я уже пожил достаточно, — Амбер вздохнул. — Пожил бы и еще, конечно, но пора и честь знать. Скоро и моя очередь идти настанет.

Станнис хотел было попросить объяснений, но слова застряли в горле.

— Зато я в своем уме ухожу, — словно бы похвастался Амбер. — Все, что творится, понимаю, не то что остальные. Это оттого, что воля у меня сильная. И у тебя сильная, Станнис Баратеон. Если повезет, до конца продержишься.

Такое простое обращение должно было возмутить, но Станнис чувствовал только бесконечную сонную усталость. Все цели, что прежде казались важными, потеряли свое значение. Хотелось только одного — чтобы снова было тепло.

— Не нужно только костров жечь, — посоветовал Амбер, уже стоя на пороге. — Старые боги огонь не любят, могут рассердиться и разум отнять.

— А что любят? — спросил Станнис.

Амбер усмехнулся и ответил, не оборачиваясь:

— Известно что. Кровь.


— 4 —

Ширен громко плакала. Огонь сжирал ее тело, и это зрелище завораживало. Станнис хотел бы не смотреть, но никак не мог отвести взгляд. Наверное, оттого, что происходящее казалось совсем ненастоящим, точно кукольное представление на ярмарке. В них ведь как бывает — герои страдают, даже умирают, но всем ясно: это просто игра, это ненастоящее.

«Огонь танцует и движется, не зная покоя, — вспомнилось вдруг почти забытое. — Тени перемещаются, длинные и короткие, и на каждого человека приходится целая дюжина».

На искаженном болью лице Ширен плясали отблески пламени. Такого не могло случиться на самом деле, и Станнис это знал, потому и был так спокоен. Он специально оставил Ширен рядом со Сноу, чтобы не иметь искушения… Нет. Даже в мыслях нельзя было это выговорить. Хорошо, что Сноу ни за что не позволит Мелисандре сжечь ребенка, пусть даже и ради самой великой цели.

— Папа! — вдруг закричала Ширен. — Папа, забери меня отсюда!

В этот миг все вдруг стало совсем настоящим — и запах горящей плоти, и таящий снег под ногами, и крики. Это происходило прямо сейчас, и спрятаться от правды больше не получалось.

— Папа, пожалуйста!

Станнису захотелось заткнуть себе уши и выколоть глаза, чтобы не видеть, не слышать, не помнить. Не знать. Плач и крики Ширен становились все громче, и Станнис попытался уйти, но кто-то — что-то — крепко держало его. Тени, темные, длинные, обвили его руки и ноги, заставляя стоять на месте и смотреть, смотреть, смотреть…

— Милорд, — кто-то тряс его за плечо. — Проснитесь, милорд!

Станнис открыл глаза. Над ним нависал мальчишка, похожий на одного из стюардов Ренли. Красивое лицо, каштановые кудри, светло-карие глаза — Станнис определенно видел его прежде, но не сейчас, не в своем войске, а давно.

— В чем дело? — спросил он, приподнявшись на локтях.

— К вам человек, говорит, что знает вас давно, — ответил юноша. — Сир Давос Сиворт, так он представился.

Остатки дремоты мигом слетели.

— Что ты сказал? — спросил Станнис, схватив мальчишку за руку.

— Сир Давос Сиворт. Он ждет вас внизу.

Сердце застучало так громко, что дышать стало тяжело.

— Веди его сюда! — приказал Станнис. — Скорее же!

Откланявшись, мальчишка резво убежал исполнять приказ.

Все это не могло быть правдой: даже будь Давос живым, как бы ему удалось добраться до Винтерфелла в такую погоду? Станнис выглянул в окно и замер. Небо просветлело, сквозь серые тучи пробивалось робкое зимнее солнце. Снега было много, но метель прекратилась. Пожалуй, имея крепкую лошадь и достаточно припасов, Давос и в самом деле мог оказаться здесь.

Руки подрагивали от нетерпения, и даже страшный, слишком реальный сон о Ширен потерял значение. Усидеть на месте не получалось, и Станнис беспокойно мерил комнату шагами. Плохо, что он в который раз уснул одетым: выглядит теперь, наверное, не как король, а как попрошайка.

Давос появился на пороге словно бы из ниоткуда. Ни шагов, ни скрипа открывающейся двери — ничего. Он был одет небогато, но аккуратно, точно бы и не провел много дней в пути. Простое умное лицо выглядело свежим и совсем не усталым.

— Ваша милость, — Давос склонил голову в приветственном поклоне.

— Рад видеть тебя, сир, — Станнис удержался и не сделал шаг навстречу. — Мне говорили, что ты мертв.

— Врали, — Давос коротко улыбнулся. — Живой я. А вот вам бы выбраться отсюда, да поскорее.

Пол под ногами стал вдруг шатким, как корабельная палуба в шторм.

— Что ты такое говоришь? — спросил Станнис. — Куда мне выбираться? Я не… Я не знаю, Давос.

Осознание происходящего накрыло с головой, как накатившая волна.

— Я ведь даже не знаю, сколько осталось от моей армии, — пробормотал Станнис. — Снег не прекращается уже много дней, но сколько — я и понятия не имею. Сплю все время, а есть не хочется. И главное — куда исчезли все те, кто были здесь прежде?

— Туда, куда лучше бы не попасть, — ответил Давос. — Неважно все это. Пойдемте со мной, и поскорее, пока время есть.

Станнис пропустил момент, когда они вдруг оказались совсем рядом. Давос крепко сжал его ладонь в своей и посмотрел в глаза так, будто знал про все темные, грязные желания, давно забытые. На миг проклятое сердце дрогнуло, и захотелось в самом деле уйти с ним, сбежать куда глаза глядят и начать жизнь заново, без всей этой дряни.

Мысль была малодушной и совсем чужой.

— Я должен быть здесь, — произнес Станнис со всей возможной твердостью. — Такова моя судьба. Нужно идти на юг. Железный трон мой по праву, и нет человека, на которого я бы мог переложить эту ответственность.

Взгляд Давоса потемнел.

— Вам не дойти до юга, — сказал он. — Вы один, и вашу дорогу замело. Неужто не видите сами?

Мгновенно вспыхнув, Станнис хотел было спросить, отчего Давос решил, будто ему дозволены такие речи, и что вообще это значит — «вашу дорогу замело», но вместо этого произнес совсем другое.

— Как ты выжил? И кто дал тебе лошадь, чтобы добраться сюда? Ты не рассказал.

В ответ Давос улыбнулся, грустно и устало, и сказал:

— Знал, что рано или поздно вы догадаетесь.

Станнис нахмурился. Он ни о чем не догадывался — вернее, не хотел догадываться.

— О чем догадаюсь?

— О том, что меня здесь нет, — Давос сделал шаг назад. Его фигура постепенно становилась все прозрачнее, будто истаивала. — Нельзя спрашивать такие вещи, иначе останетесь совсем один.

— Погоди, не исчезай, — Станнис сделал запоздалый рывок навстречу, в бесплодной попытке ухватить Давоса за рукав и помешать ему вот так запросто уйти.

Но Давос только покачал головой и превратился в серый туман. Пол под ногами заходил ходуном, в нос ударил соленый морской запах, смешанный с морозной свежестью.

Станнис открыл глаза. Он, закутанный в шубу, стоял посреди богорощи, у раскидистого сердце-древа. Белая кора под пальцами была грубой и шершавой. Снег прекратился, на черном небе не было ни звезды, ни луны. От пруда шел пар.

На снегу лежали алые листья; издалека они, пожалуй, могли напомнить пятна крови. Склонившись, Станнис взял один из них и разгладил на ладони. И как только он оказался здесь? Чем был Давос? Куда исчезли все? Почему снег прекратился? Впрочем, учитывая события последних дней — или дня? — пора бы перестать поражаться каждой мелочи. Когда-то Станнис считал, что после чудес, явленных магией Мелисандры, не удивится уже ничему, но ошибся. Винтерфелл завораживал его. Кажется, Амбер был прав, и этот замок оказался более… живым, чем прочие замки. Хотя, возможно, все дело было в земле, на которой он возведен. Или в горячих источниках, что окружали замок. Если предположить, что испарения обладают неким влиянием на сознание, то…

— Нельзя тут долго быть, — раздалось совсем рядом. — Опасно.

Станнис обернулся и увидел Перевертыша. Тот стоял, опершись на толстый белый ствол сердце-древа.

— Отчего же опасно?

— Это из-за воды все, — Перевертыш кивком указал на пруд. — Она притягивает. В нее многие уходят, я сам видел.

Его седые волосы трепал ветер; из одежды на нем были только штаны, легкая рубашка и перчатки.

— Не холодно тебе? — спросил Станнис.

Перевертыш недовольно дернул плечом, явно не желая отвечать на такой, по всей видимости, глупый вопрос. От пруда запахло дымом.

— Откуда вообще ты здесь?

Возможно, этот вопрос также был из тех, что задавать не стоило, но Станнис не удержался. Он должен был знать.

— Сестра выпустила, — ответил Перевертыш так запросто, будто это было самым обычным делом. — Нашла путь сквозь снег, открыла дверь и помогла уйти. Я от всех прятался, а сегодня увидел, как вы, милорд, сквозь снег бредете. Или мне вас «ваша милость» звать? Неважно, впрочем. Я решил за вами проследить.

— И что же ты увидел?

— Как вы с деревом беседовать изволили, — Перевертыш усмехнулся. — Но, как я и сказал, такие беседы до добра редко доводят. Извините, если что-то важное прервал, но не дело это.

— Довольно этого шутовства, — выплюнул Станнис. — Ты, я так вижу, знаешь что-то, верно?

— О чем?

— О том, что творится здесь.

С неба тихо посыпался снег, но не сильный, а легкий, почти приятный. Перевертыш все молчал и смотрел перед собой.

— Не знаешь, где Морс Амбер? — спросил Станнис. — Он знал что-то важное недавно, но я плохо его слушал… Или просто забыл.

— Умер он, — равнодушно отозвался Перевертыш. — Давно еще. Снегом завалило в Великом чертоге. Так, по крайней мере, говорят люди.

— Как умер? — медленно проговорил Станнис. — Я же с ним вчера… Или не вчера.

— Не вчера, — уверенно отозвался Перевертыш. — Или не с ним, тут уж как вам больше по душе.

Во рту стало сухо. Снежинки кружились в воздухе так неспешно, словно им приказали не падать на землю.

— А остальные где? — спросил Станнис, внутренне холодея. — Я не… Я не помню, как здесь оказался. И не помню, чтобы встретил кого-то по пути.

— Остальные по-разному, — произнес Перевертыш все так же спокойно. — Кто-то в пруд ушел, кого-то иначе забрали. Кто-то и жив еще, наверное. Я последнее время все больше прячусь. Не хочу, чтобы меня забрали, — он помолчал. — Впрочем, и не заберут меня так запросто. У нас особый счет.

Перевертыш улыбнулся, будто эта мысль доставляла ему удовольствие. Станнис посмотрел на его искусанные красные губы и выбитые зубы почти с отвращением.

— Где твоя сестра?

Перевертыш прекратил улыбаться и отвел взгляд.

— Где? — повторил Станнис.

— Не знаю. Исчезла, я не могу ее найти.

От волнения или же стыда Перевертыш весь затрясся. Смотреть на это было еще гаже, чем на изуродованный рот.

— Пропала, как и остальные, — твердил тот. — Не найти.

По его щекам, кажется, катились слезы.

— Скажи мне правду, почему… Почему старые боги на нас гневаются? — громко спросил Станнис, пытаясь остановить этот припадок. — Это ведь они?

— Это не старые боги, — Перевертыш всхлипнул. — То есть, может, и они тоже, но… Но не они тут хозяйничают.

— А что тогда?

Перевертыш вскинул подбородок и посмотрел на Станниса покрасневшими от слез глазами.

— Винтерфелл, — торжественно проговорил он. — Знаете, милорд, как мне Робб Старк говорил? Только у Старка, да и то не у всякого, хватает духу держать это чудовище в узде. Так им отец рассказывал. Это вроде как семейные секрет, но мы же как братья с Роббом были. Какие между братьями секреты?

Перевертыш горько усмехнулся и быстрым движением промокнул глаза.

— Я, знаете ли, ведь и сам был почти что Старк. Уж точно больший Старк, чем Джон Сноу. Оттого и решил, что Винтерфелл мне покорится. Что я смогу его… приручить, словно дикого зверя. Оказалось, что Винтерфелл можно завоевать, но нельзя приручить. И кровь, кровь очень важна.

Он внезапно замолчал, точно сбившись и забыв, о чем говорил.

— Дальше, — не своим голосом приказал Станнис.

— Потом Рамси Болтон сжег Винтерфелл, — продолжил Перевертыш. — Тоже думал, что подчинил, что сломал, — он странно усмехнулся. — Наверное, он даже не догадывался, что сотворил. Не учел, что пока есть хоть камень, Винтерфелл жив. Ранен, но жив. И очень зол.

То, о чем говорил Амбер, вновь всплыло в памяти. Кажется, он и правда не лгал.

— Это некое северное колдовство, так? — спросил Станнис.

Перевертыш кивнул.

— Можно и так сказать. Но по мне так это не колдовство, а просто замок, которому нужен хозяин. Настоящий хозяин, не такой, как я или Рамси Болтон. И не такой, как вы, милорд.

Фраза, пожалуй, прозвучала оскорбительно, но Станнис не почувствовал себя задетым. В глубине души он и сам это знал.

— Скажи, Перевертыш, — он сглотнул. — Ты ведь живой? Или ты просто кажешься мне?

Тот всерьез задумался.

— Холода я не чувствую почти, а в остальном… Думаю, что живой. Как и вы, милорд, — Перевертыш копнул носком сапога сугроб, и во все стороны разлетелся сверкающий снег. — По всему выходит, что мы застряли. Винтерфелл ведь — это не только стены и все то, что мы видим. У него есть внутренняя часть, как карман, понимаете? Туда мы и попали. По крайней мере, мне так кажется.

Станнис потер переносицу. Голова начала болеть.

— Откуда ты это знаешь?

На лицо Перевертыша набежала тень.

— От Робба, от кого же еще. То, что прежде в богорощах приносились человеческие жертвы, — известное дело, и не только на Севере. Но в винтерфелльской богороще жертвы приносились в первую очередь Винтерфеллу и только потом — старым богам. Робб говорил, что в древности здесь часто пропадали люди, особенно из числа врагов Старков. Иногда, впрочем, пропадали и сами Старки — так замок укреплял связь с теми, кого хранил и почитал хозяевами. Считалось, что пропавшие попадали в тот мир, что невидим всем остальным. Там все то же самое, но только на первый взгляд. Вы и сами, наверное, понимаете, что тут объяснять.

Помолчав, он прибавил:

— Теперь же Винтерфелл как будто бы одичал и собирает жатву беспорядочно, видя врагов в каждом. Возможно, избыток пролитой здесь в последние годы крови свел его с ума. Или же Винтерфелл проголодался.

Все это звучало не слишком безумно. Не безумнее тени, что убила Ренли.

— Выход отсюда есть? — прямо спросил Станнис. — В наш настоящий мир?

— Должен быть, — Перевертыш равнодушно пожал плечами. — Не думаю, правда, что мы сможем его найти.

— Мы должны его найти, Перевертыш, — не терпящим возражений тоном сказал Станнис. — Я умирать не собираюсь, да и ты, как мне показалось, тоже.

— Дряное это дело — умирать, вот только решать это уже не нам, — ответил тот и прибавил:

— Только вот мое имя — Теон. Зовите меня так. И пойдемте в замок, здесь дурное место.

Что ж, это требование было выполнимо, хоть и неприятно.

— Хорошо, Т-теон, — проговорил Станнис. — Уходим.

Перевертыш двигался неловко, прихрамывая. Он был ужасающе худой, угловатый и бледный, точно мертвец.

— С Рамси смешно вышло, — прошелестел Перевертыш после недолгого молчания. — Винтерфелл его выпил. Да, именно выпил. Рамси был пьян и поранил руку ножом, неопасно, но сильно, до крови. Остановить ее не вышло, — он улыбнулся. — Кровь все текла и текла, пока вся не вытекла. Заняло это два дня, ведь рана была неопасная. Правда, под конец Рамси так измучился от слабости и беспомощности, что сам проделал в себе несколько отверстий. Он сказал, что кровь зудит под кожей и хочет выхода.

Станниса передернуло от равнодушного тона, которым эта история была рассказана.

— Помните еще вот о чем, — Перевертыш вдруг посмотрел ему в глаза, — за выход отсюда придется отдать что-то. Даже если мы найдем выход, даже если нам это позволят, просто так уйти нельзя.

— Это я знаю, — Станнис кивнул. Жертвы не бывает легкой — иначе это не жертва, так он говаривал прежде. Но теперь он понятия не имел, что именно ему придется отдать. Спрашивать об этом у Перевертыша было глупо.

Они шли к башне слишком долго. Ноги увязали в снегу, и шаги давались с трудом, особенно Перевертышу.

— Его звали Лорас, — сказал Станнис, вспомнив кое-что. — Лорас Тирелл.

— Кого? — Перевертыш посмотрел на него недоуменно.

— Того мальчика, что привел ко мне Давоса, — ответил Станнис скорее самому себе. — Да, верно. Интересно, отчего именно он? И отчего именно Давос?

Впрочем, ответ на последний вопрос он знал и сам.

— Возможно, тоже попался в такое же место между нашим миром и другим, — отозвался Перевертыш. — Или это просто ваши фантазии. Я не видел никого рядом с вами, милорд, — едва не споткнувшись, он прибавил невпопад:

— То, что происходит… Это Винтерфелл с вами играет. И со мной. Привлекает внимание.

«Возможно, Давос не мертв», — подумал Станнис, однако вслух этого, разумеется, не сказал.

До башни они дошли в молчании. Внутри было темно и холодно: редкие факелы горели тускло, под ногами поскрипывал снег; людей не было вовсе. Однако в спальне была растоплена печь.

— Кто его разжег? — спросил Станнис, просто чтобы не молчать.

— Зачем вам это знать, милорд? — Перевертыш дернул плечом. — Хорошо, что огонь горит.

На его бледных щеках проступил легкий румянец, глаза заблестели.

«Живой, хоть и не мерзнет на морозе, — подумал Станнис. — Хорошо, что живой».

— Ты можешь остаться здесь, — сказал он вслух. — Я дам тебе шкуру, можешь устроиться у печи. Нам лучше держаться вместе, раз уж мы… не ушли, как остальные.

Вопреки ожиданиям, Перевертыш отказался от этого щедрого предложения.

— Нельзя, — строго сказал он. — Я должен сторожить, раз уж холода не чувствую.

— Сторожить? — повторил Станнис непонимающе.

— Не знаю, как объяснить, — Перевертыш уставился на собственные руки. — Я просто знаю, что не должен спать. Я ведь был призраком однажды, здесь, в Винтерфелле, оттого и… впрочем, забудьте, милорд.

Спорить не хотелось. Сбросив только шубу, Станнис лег и накрылся шкурами. Он боялся, что окна снова откроются, и станет холодно, несмотря на жаркий огонь в печи.

— Спите, милорд, — Перевертыш сел в ногах. — Спите, завтра будет новый день. Нужно отдохнуть.

Станнис устало прикрыл глаза. Перевертыш все не уходил — сидел и бормотал что-то едва слышное, что-то про кровь и хозяина, который вернется.

— Перевертыш, — тихо окликнул его Станнис. — Скажи мне вот что: если Винтерфелл получит своего Старка, он даст нам уйти?

Если бы только была возможность написать Сноу и, забыв о гордости рассказать ему все, дело было бы решено, Станнис понимал это со всей безжалостностью. Но вороны исчезли, как и люди.

Перевертыш сипло выдохнул.

— Я не знаю. Но хозяин придет, и когда это случится, мы станем свободными, так или иначе.

— «Когда», не «если»? — спросил Станнис.

Его ноги коснулась легкая рука.

— Когда, — с неожиданной твердостью сказал Перевертыш. — Теперь я в этом уверен. И зовите меня Теоном.

Станнис не стал спрашивать, из какого источника черпалась эта уверенность. Он лишь плотнее закрыл глаза и через пару мгновений уснул спокойным, глубоким сном.

@темы: слэш, мистика, тексты, джен, ББ-2016, R, драма

---

Зимнее путешествие

[BIG_ICE_BANG]

Название: Зимнее путешествие
Переводчик:  jul4a
Оригинал: A Winter's Journey , авторы erolyn2 и mrstater, запрос отправлен
Иллюстратор:  СЮРприз* «Путь на Север», «Встреча», «Поединок», «Повенчанные Старыми Богами»
Бета:  logastr
Размер: ~ 43400 слов в оригинале, ~ 35500 слов в переводе
Пейринг/Персонажи: Дейенерис Таргариен/Джорах Мормонт, Тирион Ланнистер/Санса Старк, Ракхаро/Ирри, Арианна Мартелл, Мейдж Мормонт, Алисанна Мормонт, Агго, Чхого, Чхику, Джорель Мормонт, Лианна Мормонт, Лира Мормонт
Категория: гет
Жанр: драма, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Постканон. Дейенерис наконец завоевала Железный трон, но это не принесло ей покоя. Может быть, путешествие на Север поможет ей найти то, чего так не хватает ее сердцу.
Ссылки на скачивание: docx || pdf || txt || html || epub || fb2 || mobi

Глава 1. Королевский тракт

Снова пошел снег. По Королевскому тракту все еще можно было передвигаться — под конскими копытами, тележными колесами и сапогами бесстрашных путников снег от предыдущего снегопада превратился в жидкую грязь. Однако по обеим сторонам тракта громоздились сугробы, и скоро снега насыплет столько, что они обрушатся прямо на дорогу, перекрыв обратный путь. «Возвращаться поздно», — оглянувшись через плечо, подумал Джорах.

Впрочем, о возвращении было поздно думать еще две недели назад. Тогда они остановились на отдых в скромной придорожной гостинице, и он сообщил королеве, что, несмотря на все трудности зимнего перехода, их маленький отряд одолел половину пути до Винтерфелла едва ли не быстрее, чем если бы они ехали летом.

— Почему ты так удивлен? — с улыбкой спросила Дейенерис, сжимая в ладонях оловянную флягу с обжигающим пряным медом. Она забралась с ногами в кресло — хозяин гостиницы предоставил королеве собственные покои — и укрылась меховой накидкой. Джорах сидел перед ней на низком табурете, на столе стоял незамысловатый ужин — жаркое и хлеб. — Именно поэтому, покидая Королевскую Гавань, я взяла с собой лишь лорда-командующего, трех дотракийских всадников и двух служанок, чтобы мы могли пересечь мою страну со скоростью зимнего ветра.

Дейенерис протянула руку и коснулась щеки Джораха. Если закрыть глаза, он мог бы представить, что они в Вейес Толорро или в Кварте, — в те дни, оставаясь наедине с королевой, он мог наслаждаться сладкими мгновениями. В те дни она еще не отвергла его любовь, не раскрыла его предательство. В те дни он еще не стыдился самого себя, чувствуя, как горит на щеке рабское клеймо.

Джорах отстранился, и ему показалось, что он услышал тихий вздох. А может, это просто угли потрескивают в очаге.

— Ты слишком беспокоишься, мой медведь, — промолвила Дейенерис, кутаясь в плащ.

— Да, — ответил он. — Моя королева всегда так говорит.

По правде говоря, само путешествие не было предметом его тревог. Джораху приходилось встречаться и с большими опасностями в Эссосе, когда он путешествовал с Дейенерис и ее маленьким кхаласаром и даже когда странствовал совсем один или в компании карлика. К тому же Джорах знал, что такое зима. Нет, его беспокоило то, что осталось позади: Дейенерис доверила с таким трудом завоеванное королевство своей Деснице. Конечно, Мартеллы — одни из старейших союзников Таргариенов, и Джорах был согласен с мнением Тириона, что эти дома объединила не только смерть принцессы Элии и ее детей, но и гибель принца Оберина — дело рук Серсеи и еще один повод для Дорна мстить Ланнистерам — врагам Дейенерис. Но все равно у Джораха было неспокойно на душе из-за того, что королева сделала едва знакомую ей леди Арианну своей ближайшей советницей.

— Ты должен радоваться, что я не скрепила союз наших домов брачными узами, выйдя замуж за ее брата Квентина, — сказала ему Дейенерис.

— Видите? Я не доверяю не только мужчинам, ищущим общества моей королевы, — пошутил Джорах, хотя по натянутому смеху Дейенерис он запоздало догадался, что она вспомнила об их старой размолвке.

Даарио Нахарис оказался предателем, но королева никогда не говорила ни о своем бывшем возлюбленном, ни о ревности, которую Джорах питал к наемнику; точно так же она не вспоминала и о Хиздаре зо Лораке, за которого вышла замуж в Миэрине и которого впоследствии казнила. Джорах не был огорчен, узнав о его смерти, — так же, как не был огорчен тем, что Квентин Мартелл оказался неподходящим женихом для королевы. С тех пор как Дейенерис заняла Железный трон, Джорах задерживал дыхание всякий раз, когда на горизонте появлялся очередной претендент на ее руку, и с облегчением выдыхал, когда она отправляла ухажера восвояси. Королева не выказывала желания вновь выходить замуж, по крайней мере, в ближайшее время, но все равно ее отказы каждый раз заставляли Джораха заново переживать свое собственное неудачное сватовство. Может быть, она уже и не помнит, что четыре года назад он поцеловал ее. Но каждую ночь, закрывая глаза, он чувствовал, как ее губы раскрываются под напором его языка, ощущал нежность ее кожи под загрубевшими пальцами и каждое утро просыпался, томясь по ней.

Разве она может теперь верить его клятве, что нет на свете мужчины, который был бы хоть наполовину предан ей так, как он? Она простила его, но ничего не забыла; маска демона на его лице каждый раз напоминает ей о его предательстве, а также о том, что он получил возмездие за свои преступления.

Конечно, Джорах сознавал, что все, кто смотрят на него, понимают — с таким человеком лучше не связываться. Бывший непокорный раб, да еще три воина-дотракийца, вооруженных аракхами, — вряд ли кто-то попытается напасть на королеву. То же самое сказала и леди Арианна.

— Пусть боги облегчат вашему величеству путь. Но не кажется ли вам, что столь грозный рыцарь послужит вам лучше, если будет охранять Десницу королевы и государство? — Она неспешно подошла к Джораху, стоящему на страже у Железного трона, и осторожно коснулась застежки в виде медведя, скрепляющей его белый плащ.

Ее голос был сладок, словно дорнийское вино, на чувственно изогнутых губах играла улыбка, но Джораху послышалось змеиное шипение.

— Это не угроза, — сказала ему Дейенерис, когда он выразил озабоченность тем, что она покидает столицу меньше чем через год после своего воцарения. — Это просто игра. Всего лишь игра, в которую леди Арианна пытается заставить меня играть. Мне жаль, что она и тебя в это втянула.

Ее взгляд скользнул по клейму на его щеке. Она печально нахмурилась, и Джорах понял, что над ним посмеялись. Он знал, что и раньше не был красавцем, еще до того, как работорговцы изуродовали его щеку, но благородная дама могла бы выбрать себе другую мишень для насмешек, чем лорд-командующий, тем более, что такие шутки задевают и королеву. И с каждым ударом копыт, приближающих их к Винтерфеллу, у Джораха становилось все тяжелее на душе.

Под порывом ветра в воздух взметнулся вихрь снежинок. Джорах взглянул на Дейенерис. Она ехала на Серебрянке, закутавшись в белый меховой плащ. Ее светлая кожа и серебристые волосы казались еще светлее на фоне снега.

— Если мы хотим приехать в Винтерфелл до заката, нужно прибавить ходу.

Королева встретилась с ним взглядом, и ее фиалковые глаза сверкнули.

— Тогда прибавим ходу, сир Джорах.

Улыбнувшись, она ударила пятками кобылу в бок. Длинная коса выбилась из-под капюшона, волосы растрепались на ветру. Джорах, не в силах сдержать улыбки, пришпорил своего жеребца, однако вскоре воспоминание о том, как он ехал рядом с ней в Дотракийском море, потускнело, и вся его радость исчезла. Дейенерис чувствовала себя неуютно в Королевской Гавани, Джорах знал это еще до того, как она сказала ему. Он давно подозревал, что однажды настанет день, когда ей наскучит в столице. Когда они покидали Миэрин, королева призналась, какое это облегчение — наконец оставить деревянную скамью, на которой ей приходилось проводить долгие часы, выслушивая прошения и жалобы. Она — кхалиси дотракийцев, привыкшая жить в седле, и ей быстро опротивело безвылазно сидеть в своей пирамиде, ничего не предпринимая для достижения своей цели — завоевания Железного трона. А что она собиралась делать после того, как завоюет Железный трон? Он на то и трон, чтобы на нем сидеть. Королева привыкла все время находиться в пути — она скиталась по миру еще до того, как стала путешествовать с кхаласаром, с самого рождения странствуя в поисках своего дома.

И, похоже, эти поиски вот-вот приведут ее к его дому.

Сердце Джораха колотилось в одном ритме со стуком копыт. Лошади перепрыгнули через сломанную ветку, не выдержавшую тяжести снега, — и оно замерло, а когда конские копыта коснулись земли — вновь забилось. Улыбка исчезла с его лица. Он натянул поводья, так что его конь отстал от Серебрянки. Джорах послал жеребца вперед и догнал Дейенерис, но уже не смог уловить ее настроение. Как он может надеяться, что королева найдет то, что ищет, если и сам не знает, действительно ли эта долгая и трудная дорога к Медвежьему острову, которую он избрал для себя, приведет его домой.

Мейдж все еще правит островом. Она знает, что он жив и едет к ней. Джорах отправил к ней ворона, сообщив о намерении королевы посетить Север. Мейдж прислала ответ, краткий, как это в обычае у членов его семьи, не выразив желания, чтобы он не возвращался. Впрочем, она и не могла написать ничего подобного, ведь Джорах обращался к ней как посланник ее величества. Однако в письме не было ни слова о прощении.

Можно увидеть родные, любимые сосны, стоявшие здесь тысячи лет, еще до того, как на остров пришли его предки, но их ветви устремлены вверх, они не могут склониться и обнять.

А Дейенерис… не в первый раз, глядя на нее, Джорах вспоминал Линессу. Он понимал, что сходство между двумя женщинами лишь мнимое, а его любовь к Дейенерис намного, намного глубже… но Дейенерис — не первая прекрасная юная леди, которая попросила отвезти ее на Медвежий остров, и весьма вероятно, что она, как и та, что была до нее, испытает горькое разочарование. Он не хотел питать бесплодную надежду; на этом пути его ждет лишь безумие.

* * *

Когда больше месяца назад Дени предложила сиру Джораху посетить остров, принадлежащий его семье, он посмотрел на нее как на безумную. Конечно, решение покинуть трон, который она заняла не больше года назад, действительно могло показаться рискованным, но Дени была уверена, что ее Десница неплохо справится с управлением государством. К тому же, если говорить начистоту, Королевская Гавань начала утомлять ее.

Дени знала, что ей придется яростно сражаться за свое королевство, однако хаос, в котором находился Вестерос, потряс ее до глубины души. Завоевать страну проще, чем удержать ее: даже после поражения великие лорды роптали, пререкались между собой и, как подозревала Дени, строили козни у нее за спиной. Она простила многие злодеяния, которым не была свидетельницей, стала свидетельницей злодеяний, в которых не могла разобраться, и была вынуждена лучезарно улыбаться тем, кого предпочла бы повесить, утопить и четвертовать. После войны Пяти Королей ей пришлось склеивать раздробленное государство по кусочкам.

Она не представляла, как бы ей удалось справиться со всем этим без леди Арианны. Дорнийская принцесса обладала вестеросскими манерами, которых так недоставало Дени, а кроме того, ничего не боялась. Она прекрасно подходила на пост Десницы, даже если бы Дени не была связана с ее семьей старым договором и чувством вины за гибель бедного Квентина.

Однако даже несмотря на помощь Арианны, удержать Вестерос оказалось более сложной задачей, чем продираться сквозь трясину политических интриг Миэрина. В глубине души Дени ожидала, что соотечественники примут ее с распростертыми объятиями, как Мартеллы, но на деле большинство из них с возмущением отвергли ее и ее чужеземную армию. В этом сир Джорах был прав — как и во многом другом.

В придорожной гостинице он пошутил насчет своего недоверия к ее первым союзникам, но Дени не могла отрицать, что его подозрения оказались справедливыми.

— Да, ты был прав насчет мужчин, — признала она, — но я хорошо знаю женщин. У леди Арианны нет причин обманывать меня.

— Как скажете, ваше величество.

Хотя Дейенерис по-прежнему доверяла советам своего рыцаря, теперь она принимала их с большей осторожностью, чем до того, как узнала о его связи с лордом Варисом. Ей больно было думать об этом, но иногда она сомневалась, что может доверять ему так, как раньше. Когда Джорах предстал перед ней в Миэрине, Дени не хотела принимать его обратно, но голос, шептавший ей в траве, победил, — а может быть, маленькая девочка в ее душе, которая мечтала вернуть своего медведя. Однако Дени-правительница приняла решение держать его на расстоянии; она предоставила ему место в Королевской гвардии, но не вернула звание командующего ее армией и первого из ее рыцарей. Прошли недели, прежде чем она смогла заставить себя снова смотреть на него и разговаривать с ним, не задыхаясь от слез, и понадобилось несколько месяцев сражений, прежде чем она позволила себе поверить, что он действительно на ее стороне. Ее командующий, милый старый сир Барристан, который был ей как отец, погиб в последней битве, и Дени позволила Джораху занять его место лишь после того, как отправила тело сира Барристана в Штормовые земли и собственноручно завершила запись о нем в Белой Книге.

Хиздар казнен, Даарио Нахарис сбежал и забрал с собой Ворон-Буревестников, поэтому все стало как прежде, если не считать добавления Безупречных, — королева Дейенерис, ее кхаласар, разросшийся благодаря воинам покойного кхала Чхако, ее кровные всадники и ее рыцарь. Новая королева Вестероса не испытывала недостатка в брачных предложениях, но после долгой войны в Вестеросе остались либо старики, либо совсем молодые юноши, к тому же Дени устала от политических браков. Несмотря на неустанные попытки леди Арианны сосватать ей мужа, она намеревалась в ближайшем будущем править самостоятельно.

Однако это решение не утихомирило ее Десницу.

— Тогда мы найдем вам возлюбленного.

— Мне не нужен возлюбленный.

— Ваше величество, вы самая прекрасная женщина на свете — после меня, разумеется, — неужели вы хотите, чтобы цветок вашей красоты увял, пока вы сидите в одиночестве на своем жестком кресле?

— После тебя? Не ослышалась ли я, моя верная подруга?

Но Арианна пропустила укол мимо ушей и продолжила свои уговоры:

— Лорд-командующий любит вас.

При этих слова Дени почувствовала, что краснеет, — это случалось с ней всякий раз, как кто-либо из придворных напоминал ей о том, что было ей известно уже несколько лет. Она знала, что Джорах любит ее, но после Миэрина между ними все изменилось. Дени не могла понять, какие чувства испытывает к нему, она даже не была уверена, что полностью доверяет ему, а теперь ее неуверенность лишь усилилась. К тому же ее больше занимали заботы о королевстве.

— Сир Джорах — командующий моей гвардии. Он мой самый верный защитник, а не игрушка, — ответила она так, как отвечала всегда.

— Мужчины не против, чтобы с ними играли, — фыркнула Арианна.

— Тебе хорошо известно, что рыцари Королевской гвардии приносят священные обеты, они не могут заводить любовниц.

— Обеты можно и нарушить, моя королева. Я сама питаю слабость к белым рыцарям… так что, если вы в ближайшее время не осчастливите своего командующего, тогда, пожалуй, я сама попытаю счастья. Это клеймо в виде демона делает его таким… опасным.

Это была просто шутка, но Дени не любила вспоминать о том, что случилось с сиром Джорахом у стен ее города после того, как она прогнала его.

— Это не смешно, леди Арианна, — царственным тоном произнесла она.

Ее Десница тут же отступила.

— Прошу прощения, ваше величество.

Конечно, Дени понимала, что этим дело не кончится. Леди Арианна и вправду попытала счастья — дорнийская принцесса слов на ветер не бросала, — однако сир Джорах был лишь смущен ее не слишком тонкими намеками. Разговор происходил в присутствии Дени, и она с трудом сдерживала смех при виде тщетных усилий подруги. Хотя, по правде говоря, недоумение и замешательство бедного Джораха трогало ее до глубины души.

Однако Арианна не сдавалась, и за последние несколько недель ее настойчивость перестала быть забавной и начала раздражать, а стены Красного замка как будто сжались вокруг Дени. Дворец стал казаться ей позолоченной клеткой, корона непосильной тяжестью давила ей на голову. После долгих месяцев, проведенных в городских стенах, ее кровные всадники уже стали бросаться друг на друга. Дени видела, как они тоскуют по синему небу и великому травяному морю. Даже Джорах, который молча переносил странности самых разных мест, куда она приводила свой кхаласар, чувствовал себя неуютно в столице их общей родины.

Многие годы Дейенерис Таргариен делала все, чтобы исполнить свое предназначение, чтобы защитить государство. Теперь она хотела почувствовать себя свободной, хоть ненадолго.

— Ваше величество, — возразил лорд-командующий, когда она поделилась с ним своими планами. — Вы совсем недавно объединили королевство, разумно ли будет покидать его сейчас?

— Я вовсе не покидаю свое королевство. Напротив, я считаю, что мне будет полезно узнать о нем побольше. Я предоставила леди Сансе возможность самой обустраивать Север. Разве мне не следует лично проверить, чего она добилась?

— Тогда вам нужно в Винтерфелл, а не на Медвежий остров.

— Что с того? Заедем туда по пути.

— Это не по пути, кхалиси.

«Это очень на него похоже, — подумала тогда Дени. — Я пытаюсь дать ему то, чего он хочет, а он все равно упрямо спорит со мной». Джорах обратился к ней по-дотракийски. Она знала, что он делал так всегда, когда хотел убедить ее в чем-то. Что ж, она тоже умеет убеждать.

— Я обещала вернуть тебя домой, — напомнила она ему, стараясь говорить как можно мягче.

По крайней мере, на этот раз он помедлил, прежде чем снова возразить:

— Вы вернули меня в Вестерос.

— Я не это имела в виду.

— Этого достаточно.

Для него, может быть, и достаточно, но не для нее. Дени взяла его руки в свои, посмотрела ему в глаза, как почти ни разу не делала с тех пор, как изгнала его, и произнесла:

— Джорах, мой медведь, ты отказываешься верить в лучшее. Война окончилась, мы победили. Все наши беды позади, забудь о прошлом.

Это заставило его замолчать, и Дени воспользовалась этим, чтобы продолжить:

— Этот город душит меня. Мне нужен воздух. Отвези меня на свой остров. Пожалуйста.

Через две недели они отправились на север. Дейенерис взяла с собой только Джораха и своих дотракийцев. Десница весьма элегантно смотрелась на Железном троне, но королева была уверена, что под защитой леди Арианны ее королевству ничто не угрожает.

Они передвигались очень быстро, и Дени чувствовала себя гораздо свободнее на спине Серебрянки, вдыхая чистый холодный воздух и обозревая свое королевство. Дотракийцы тоже были счастливы снова оказаться в седле; Чхого и Агго всю дорогу хвастались и перебрасывались шутками, Ирри и Ракхаро часто ехали подозрительно близко друг к другу, а Чхику с мрачным видом трусила за ними.

Замок Сервин оставался все дальше. Дени обратила внимание, что ее служанки этим утром вели себя неестественно тихо. Она украдкой взглянула на Ирри и Ракхаро; они ехали так близко, что их икры почти соприкасались. Глядя на них, Дени не смогла сдержать улыбки.

Хотя сир Джорах с самого утра ехал рядом с ней, Дени не сразу заметила, что он смотрит на нее. Когда она повернулась к нему, рыцарь вопросительно поднял брови, и она сделала то же самое в ответ, кивком указав на всадников впереди. Сначала он не понял, но потом улыбнулся.

Когда она увидела его улыбку, ее сердце забилось быстрее. Удивившись сама себе, Дени едва не натянула поводья; в Эссосе, когда она была юной невестой, от его улыбки ей становилось легче, но на этот раз дело в другом. Может быть, это оттого, что он впервые за долгое время почувствовал себя свободно в ее присутствии? А может, путешествие через Вестерос с крошечным отрядом дотракийцев напомнило ей о тех временах, когда отношения между ними были проще?

Прежде чем она смогла разобраться в собственных мыслях, его улыбка исчезла. В отдалении показалась высокая башня, окруженная мощными стенами, засыпанными снегом.

Сир Джорах откашлялся.

— Винтерфелл, ваше величество.

Глава 2. Пир

Винтерфелл оказался гораздо больше, чем Дейенерис ожидала.

То немногое, что королева знала о Севере, она почерпнула из рассказов сира Джораха, который всегда подчеркивал, что его родина — дикий и малонаселенный край. Однако Винтерфелл был настоящим замком — конечно, не таким большим, как Красный замок, и не столь роскошным, как Солнечное Копье, но вполне обустроенным и удобным. Внутри замковых стен по трубам бежала вода из горячих источников, поэтому даже холод оказался не столь сильным, как боялась Дейенерис. Встретив леди Сансу, облачившуюся ради приезда королевы в изысканное платье из серебристо-голубого шелка, Дени пожалела, что взяла с собой лишь теплые меха и не подумала о праздничном наряде.

Придется надеть одно из теплых платьев. Королева с тревогой изучала свое отражение в зеркале. За ее спиной раздался тяжелый стук в дверь.

— Ирри, впусти сира Джораха.

От служанки сегодня не было никакого прока; вместо того чтобы заниматься прической своей королевы, Ирри только и делала, что любовалась на себя в зеркало. Дени закинула косу на плечо и принялась сама заплетать ее. Взглянув в зеркало, она увидела, как в комнату вошел ее лорд-командующий.

Ради пира сир Джорах снова надел белый плащ. Дени не видела, чтобы он надевал его, с тех пор, как они покинули Королевскую Гавань; ее рыцарь предпочитал путешествовать, не привлекая излишнего внимания, а плащ королевского гвардейца слишком бросается в глаза. Она уже и забыла, как белый цвет подчеркивает смуглоту его кожи… Дени тряхнула головой, чувствуя, как кровь приливает к щекам. И о чем я только думаю?

— Ваше величество, леди Старк ожидает вашего присутствия в великом чертоге.

Дени доплела косу и встала.

— Придется извиниться перед ней за опоздание. Одна из моих служанок, похоже, по дороге растеряла все свое соображение.

Ирри густо покраснела и принялась бормотать извинения, но Дени лишь рассмеялась.

— Ничего, милая, можешь идти.

— Ваши кровные всадники тоже ждут вас в чертоге… — тихо сказал Джорах. Ирри покраснела еще гуще и выбежала из комнаты.

— Я ужасно выгляжу? — спросила его Дени, убедившись, что девушка ее не слышит. — От Ирри совсем никакого толку. Не хочу, чтобы все лорды Севера решили, что их правительница — нищенка.

— Вы выглядите… как королева.

Дени улыбнулась, хотя и заподозрила, что сир Джорах сказал так просто из вежливости. Вряд ли он заметил изменения в ее внешности. Моя королева, и самая желанная, и храбрая, и прекрасная женщина, которую я знал. Она запоздало поняла, как глупо прозвучал ее вопрос.

— Что ж, идемте.

Рыцарь отошел в сторону, пропустив ее вперед. Дени неуверенно двинулась по узким коридорам Винтерфелла, а Джорах следовал за ней, держась на шаг позади. Вчера вечером она прошла из чертога в свои покои, но не смогла запомнить дорогу, — серые каменные стены не отличались одна от другой.

— Ты ведь знаешь, куда идти? Ты бывал здесь раньше.

— Много раз, ваше величество. Моя семья служит Старкам.

Когда-то и ты служил Старкам. Дени не собиралась напоминать ему об утраченном титуле лорда, но скоро они приедут на Медвежий остров… Может быть, лучше поговорить об этом сейчас.

— Ты помнишь свой первый приезд в Винтерфелл?

— Не очень хорошо, — признался Джорах. — Я был очень молод. Тогда в Винтерфелле правил лорд Рикард Старк, дед леди Сансы.

Пока мой отец не сжег его заживо. Вот еще одна причина, по которой Старки могут противиться ее власти.

— Когда лорд Старк погиб, ты отправился на войну, чтобы отомстить за него.

— Да. Так поступили все дома Севера.

— А теперь ты служишь дому Таргариенов. — Дени попыталась улыбнуться, словно в шутку, но на самом деле она часто задумывалась об истинной причине верности своего северного рыцаря. Ты предан мне лишь потому, что любишь меня, или я действительно твоя королева?

— Ваше величество, вы — не ваш отец.

После того Дени узнала всю правду о Безумном короле Эйерисе, он повторял ей это снова и снова, но она все равно сомневалась.

— А леди Санса с этим согласна?

— Если бы она была не согласна, разве она принесла бы присягу вашему дому?

— У нее было мало выбора, — напомнила ему Дени.

К тому времени как они прибыли в Вестерос, на Севере шла война между войском Станниса и маленькими группками северян, все еще чтящими память своего погибшего короля. Казалось, никого из Старков больше не осталось. Младшая дочь лорда Эддарда, Арья, исчезла, а ее младший брат принял решение прожить свой век, переселившись в дерево. Джон, бастард, оказался бастардом не лорда Старка, а Рейегара, и Дейенерис отправила драконов к своему вновь обретенному племяннику на Стену. По счастливой случайности ей удалось обнаружить в Королевских землях леди Бриенну и леди Сансу. Королева пообещала девушке вернуть ее в Винтерфелл и сделать регентшей ее чудом оставшегося в живых брата Рикона — в обмен на клятву верности. Наверное, Старки ненавидят ее, дочь человека, который сжег заживо двух их лордов. Дени сама долгое время питала ненависть к людям, которых Визерис называл «узурпатор и его псы». Можно ли винить леди Сансу за подобные чувства?

— Разве не вы сами сказали, ваше величество, что нам нужно забыть о прошлом?

Я сказала не «нам», а «тебе».

— Боюсь, у меня нет другого выхода, — согласилась она.

Перед ними открылся великий чертог Винтерфелла. Хозяева явно готовились к прибытию королевы — древние каменные плиты были отполированы почти до блеска. С потолка, куда ни взгляни, свешивались знамена Старков — гордый серый лютоволк на снежно-белом поле. Дейенерис взяла сира Джораха за руку и позволила ему подвести себя к столу. От присутствия рыцаря ей стало спокойнее.

Кажется, я попала в волчье логово.

* * *

Резкий тычок под ребра отвлек Джораха от раздумий. Удивленно моргнув, он перевел взгляд на своего соседа слева, правым локтем упирающегося как раз ему в бок. Нахмурившись, Джорах повернулся и встретил взгляд разномастных глаз, насмешливо взирающих на него с безобразного лица, покрытого шрамами.

— Как-то не похоже на тебя, дружище. — Тирион кивнул в сторону стоящего перед Джорахом нетронутого блюда с едой, а потом на свое, не уступающее по размерам — точнее, не уступавшее, потому что сейчас на нем осталась лишь куча обглоданных костей. — Я-то привык, что ты набрасываешься на еду, как настоящий медведь, даже если это жидкая похлебка. Моя леди-жена огорчится, узнав, что ее гостю не по душе угощение. Боги свидетели, она несколько недель колдовала над списком блюд.

Джорах взглянул мимо Тириона и Дейенерис на леди Сансу, сидящую по левую руку от королевы. Правительница Винтерфелла вежливо улыбалась, слушая Дейенерис, однако смех не касался ее глаз, так же как не было веселья в фиалковых глазах ее почетной гостьи; леди Санса тревожно оглядывала чертог, проверяя, все ли в порядке. Глухо заворчав, Джорах оторвал кусок оленины. Горячее обожгло ему пальцы, и он выругался про себя. Есть ему совсем не хотелось, но он заставил себя проглотить угощение. Несмотря на то, что он запил еду добрым глотком эля, оленина камнем легла ему в желудок.

— А может, вы желаете сперва потанцевать перед ужином для аппетита, сир медведь? — голос Тириона снова вернул Джораха к действительности, и он понял, что уже допил свой эль, — на дне кружки остался лишь коричневый осадок. — Моя леди наняла самых лучших музыкантов, каких удалось сыскать на Севере, они будут счастливы услужить…

— Нет.

Джорах чувствовал, как Тирион изучает его. Арфист, лютнист и волынщик настраивали свои инструменты, барабанщик, чтобы не скучать, колотил в свой барабан. Наконец карлик снова вернулся к еде.

— Для человека, который предпочел изгнание Стене, ты совершенно необоснованно отказываешь себе в удовольствиях, которые недоступны черным братьям, Мормонт.

Джорах фыркнул.

— Я надел белый плащ и принес те же самые обеты.

— С каких это пор рыцари Королевской гвардии приносят клятву не танцевать?

— Когда я в последний раз был в Винтерфелле, я привез свою жену на праздник в жалкой попытке развлечь ее, — проворчал Джорах. — Вместо того, чтобы веселиться, Линесса сидела там, где сейчас сидит Дейенерис, пила вино и плакалась леди Кейтилин, как она несчастна в моем доме.

— А теперь ты едешь с Дейенерис на Медвежий остров, — заметил Тирион. — Понимаю. Стоит ли напоминать тебе, что королева — совсем не Линесса Хайтауэр? Точнее, твоя леди Линесса — совсем не Дейенерис.

— Даже сотня таких, как Линесса, не сравнится с Дейенерис.

Джорах заставил себя оторваться от созерцания стола и встретился взглядом с леди Сансой. Хозяйка Винтерфелла неуверенно улыбнулась ему. Он поспешно поднял кубок, словно произнося тост в ее честь, и выпил.

— Но дело не в этом, — продолжил он, оглядывая великий чертог Винтерфелла. Огромный зал выглядел так же, как Джорах запомнил его, только все здесь было новым. Даже сама леди Винтерфелла была поразительно похожа на Кейтилин, но все-таки это не она. — Твоя леди-жена тогда была грудным младенцем. А теперь все, кого я знал, мертвы — Кейтилин и Эддард, мейстер Лювин, сир Родрик и Джори Кассель…

Даже первенец Неда, который бегал за ним по коридорам, сжимая в пухлом кулачке игрушечный меч, — самый лучший наследник, которым боги могут благословить мужчину, — даже он погиб в войне, обрушившейся на их родной край.

По всем статьям, он тоже должен был умереть. Это он, а не Дейси, должен был защищать Короля Севера и погибнуть вместе с ним на Красной Свадьбе. Только это могло восстановить его честь в глазах Неда.

— Не могу представить, чтобы лорд-отец Сансы даровал мне помилование, — услышал он собственный голос, — не то что предоставил мне почетное место за королевским столом. Твоей леди известно о моих преступлениях?

— Ей известно, что Дейенерис высоко тебя ценит, и она преклонила колено перед Железным троном.

Джорах поднял бровь.

— Это не ответ на мой вопрос.

Когда они с королевой прибыли в Винтерфелл, леди Санса с безукоризненной учтивостью приветствовала их у ворот вновь отстроенного замка. Конюшие отвели усталых лошадей в конюшни, почистили и задали им сена, а служанки предложили гостям горячие напитки и приготовили в гостевых покоях теплые ванны. Ее мать устроила бы все именно так — Джорах даже удивился, когда услышал, что к хозяйке замка обращаются «леди Санса». От него не укрылось, как она вздрогнула, заметив страшное клеймо, выжженное на его щеке.

— К тому же моей жене отлично известно, куда могут завести мужчину безответная любовь и преданность.

— Значит, она тоже меня жалеет.

— Никто тебя не жалеет, Джорах. Никто, кроме тебя самого. Ты недостаточно хорош, чтобы вызывать жалость. Будь благодарен богам за это, — добавил Тирион, отрывая кусок от каравая, политого топленым маслом. — Кому захочется, чтобы с ним трахались из жалости?

— Если мне не изменяет память, мы встретились в борделе.

— Верное замечание. Так же как и мое.

— Ты о чем?

Тирион, жуя, оглянулся по сторонам. Убедившись, что королева разговаривает с Сансой и не смотрит в их сторону, карлик проглотил свой хлеб и ответил так тихо, что Джораху пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать его слова сквозь шум пира:

— Если помнишь, ее величество взяла тебя обратно к себе на службу вовсе не из жалости.

Это правда. Когда Джорах явился к ней в Миэрине, в ее фиалковых глазах была печаль, но не жалость. Если бы Дейенерис пожалела его, то не сказала бы: «Работорговец сам попал в рабство». Если бы она пожалела его, то исполнила бы свою угрозу и велела снести ему голову с плеч, избавив от позорного возвращения в Вестерос с рабским клеймом на лице — вечным напоминанием о том, как низко пал некогда гордый лорд. Нет, вместо этого она дала ему белый плащ и вернула на почетное место подле себя — правда, лишь после того, как Селми пал в бою, защищая свою королеву.

— А теперь она везет тебя домой. — Голос Тириона снова отвлек Джораха от невеселых мыслей.

Несмотря на все попытки убедить себя не питать ложную надежду, Джорах почувствовал, как его сердце забилось сильнее. Он сделал медленный глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Королева просто хочет исполнить давнее обещание. Как и подобает.

— Ей скорее подобало бы пожелать тебе счастливого пути и помахать платочком вслед. Зачем ей ехать вместе с тобой? Чтобы увидеть своими глазами твой родной остров и стать гостьей в твоем убогом чертоге? — Тирион сунул в рот еще один кусок хлеба и слизнул с пальцев остатки масла. — Нет, мой дорогой лорд-командующий Мормонт, королева едет на Медвежий остров не ради тебя. По крайней мере, не в том смысле, о котором ты думаешь. И о котором она думает.

Джорах фыркнул.

— И в каком же смысле? Ты ведь все равно расскажешь, хочу я того или нет.

Карлик указал короткой рукой в сторону стола, стоящего у подножия помоста, за которым, отсев подальше от челяди леди Сансы, расположились три кровных всадника Дейенерис и две ее служанки. Чхику сидела на деревянной скамье между Агго и Чхого, которые переговаривались друг с другом, не обращая на нее внимания; девушка без аппетита ковыряла свою еду, бросая мрачные взгляды на другую сторону стола, где Ракхаро предлагал Ирри лучшие куски со своей тарелки. Джорах не мог сдержать улыбки; молодого дотракийца живо интересовали вестеросские обычаи. Недавно он спросил, как андал делает женщину своей, не поднимаясь на нее, словно жеребец на кобылу, и вид у него при этом был необычно смущенный. Судя по всему, Ракхаро внимательно наблюдал за рыцарями и дамами при дворе.

— Тебе не кажется, что среди северных снегов начинают прорастать семена любви? — спросил Тирион.

— Для некоторых — возможно.

— Может быть, и тебе удастся взрастить кое-что, если приложишь усилия.

— Избавь меня от своих сомнительных метафор, Бес.

— Прекрасно, — заявил Тирион, — тогда я скажу прямо. Я считаю, что сиру медведю самое время поухаживать за своей прекрасной девой. Еще раз.

— Я не ухаживал за ней, поэтому не могу сделать это еще раз.

Тирион округлил глаза.

— Ты поцеловал ее. И предложил ей свою руку.

Джорах выругался про себя. Когда же он так напился, что рассказал Бесу эту часть своей печальной истории?

— Нечего придираться к мелочам, Мормонт. Ты понял, о чем я.

— Она — королева, и…

— С тех пор, как Дейенерис завоевала Вестерос, она отклонила несколько дюжин брачных предложений.

— Видимо, она покончила с браками по расчету.

— …и не завела любовника.

— Если она не желает никого другого, это не означает, что она желает меня, — прорычал Джорах, хотя даже ему самому было ясно, что его слова прозвучали скорее уязвленно, чем раздраженно. Он взял в руки оловянный кубок и поймал свое искаженное отражение в полированном металле. Мысленным взором он увидел свое изуродованное лицо так же ясно, как в зеркале.

Тирион пожал плечами, с некоторым усилием отодвинул свой стул от стола и спустился с помоста. Потешно перебирая кривыми ногами, карлик направился через зал к музыкантам.

— Джорах, — Дейенерис повернулась к нему, оторвавшись от разговора с леди Сансой. — Куда пошел Тирион?

Джорах нахмурил густые брови. Карлик подошел к лютнисту, и тот склонился к нему, не переставая бренчать струнами.

— Собирается устроить всем неприятности.

— Неужели? — широко улыбнувшись, Дейенерис вновь повернулась к Сансе. — Должна признаться, обычно мне нравится, когда ваш лорд-муж устраивает неприятности.

Джорах недовольно хмыкнул, но слегка расслабился, видя, как королева разговаривает с юной леди Винтерфелла. Наконец он понял, почему Дейенерис с такой готовностью приблизила к себе Арианну Мартелл: за всю ее жизнь единственными женщинами, с которыми она общалась, были подданные, служанки или рабыни. У королевы не было подруг. Несмотря на вековую верность Мартеллов дому Таргариенов, Джорах не доверял Деснице, но у него не было подобного чувства, когда он видел, как королева смеется вместе с леди Старк, — хотя он заметил, что голубые глаза леди Сансы смотрят настороженно, словно она слегка остерегается своей новой королевы. Впрочем, если и остерегается, то совсем чуть-чуть. Ее женственный, благопристойный смех вторил смеху Дейенерис, и от этого звука у Джораха сжалось сердце. Он надеялся, что и другие женщины Севера так же хорошо примут королеву. Медведицы свирепы в сражении, но если кого полюбят — их любовь может быть не менее неистовой.

Линессе в этом отношении не повезло.

Внезапно зазвучала знакомая залихватская мелодия, прервав его размышления. Подняв голову, Джорах обнаружил, что Тирион подмигивает ему. Карлик, переваливаясь, проковылял обратно через зал и приказал слугам отодвинуть столы и скамьи к стенам, чтобы освободить зал для танцев.

— Простите великодушно, ваше величество, но не могу с вами согласиться, — нахмурившись, сказал Джорах. — Мне не нравится, когда лорд Тирион устраивает неприятности.

— И меня простите великодушно, ваше величество, — сказал Тирион, глядя на них из-под помоста, — но я хотел бы украсть у вас мою леди-жену. Прошу, дорогая, давайте потанцуем.

Санса исполнила его просьбу, и Джорах остался за столом наедине с королевой.

Глава 3. Танец

Пир продолжался, и страхи королевы Дейенерис постепенно начали развеиваться.

Она встречала Сансу Старк в Королевской Гавани в окружении своих придворных и советников, и в тот раз их знакомство было кратким. Однако, приехав в Винтерфелл, Дени с удивлением обнаружила, что у нее с этой молодой женщиной много общего. Помимо своей весьма назойливой Десницы, королеве почти не доводилось общаться с другими благородными дамами, и ей понравилось вежливо беседовать с тихой, добропорядочной леди Сансой.

Но все же она не могла забыть о том, что ее власть над Севером весьма ненадежна. Много лет назад Джорах предупреждал ее, что даже если ей и удастся завоевать самую холодную часть Семи королевств, удержать ее будет непросто; благодаря лорду Станнису, Теону Грейджою и Русе Болтону к тому времени, как Дейенерис прибыла в Вестерос, Север был так ослаблен, что захватить его не составило труда, однако завоевать сердца тех, кто когда-то выступал в битву вместе с Королем Севера, оказалось поистине трудноразрешимой задачей. Юный Рикон Старк, девятилетний мальчик, который временами вел себя как настоящий волчонок, украдкой разглядывал ее исподлобья, и Дени делала вид, что не замечает укоризненных взглядов, которые бросает на него его сестра. И это будущий лорд Винтерфелла, Хранитель Севера.

От нее не укрылось и беспокойство ее рыцаря. Джорах едва притронулся к обильным яствам и почти ни с кем не разговаривал, кроме лорда Тириона. В который раз Дени усомнилась, разумно ли возвращать его домой, который он с позором покинул. Заметив, как он обменялся взглядами с хозяйкой замка, Дени наконец решилась (возможно, тут сыграло свою роль выпитое за ужином вино) высказать свое мнение.

— Надеюсь, наше присутствие не доставляет вам неудобств, миледи. Я знаю, сир Джорах и ваш лорд-отец недолюбливали друг друга.

— Отец очень разгневался, когда лорд Мормонт сбежал от наказания, — согласилась леди Санса. — Думаю, когда-то они были друзьями… Отец никогда не говорил об этом, но мне казалось, он был глубоко уязвлен…

Это многое объясняло; Дени всегда удивлялась той горечи, с какой Джорах говорил об Эддарде Старке.

— Но это не имеет значения, ваше величество, — продолжила Санса. — Что было, то прошло. Вы сами простили гораздо большие прегрешения. Брат моего мужа убил вашего отца, но вы не только сохранили жизнь сиру Джейме, но и позволили ему унаследовать Бобровый Утес.

Это было одним из самых трудных решений для Дени. Много лет ее брат мечтал отомстить проклятому Цареубийце — человеку, который предал белый плащ, доверенный ему их отцом. Если бы не уговоры Сансы и Тириона и не просьба леди Бриенны, нового члена Королевской гвардии, Дени спалила бы его драконьим огнем. Но вместо этого она лишила его рыцарского звания, отослала в замок, который принадлежал ему по праву как старшему из братьев Ланнистеров, и решила, что будет посещать Бобровый Утес как можно реже.

— К тому же, — добавила Санса, — похоже, мой лорд-муж уважает сира Джораха. А уважение Тириона завоевать нелегко.

Дени хихикнула. Ей всегда нравилась грубоватая честность младшего Ланнистера, и приходилось признать, что он на удивление хорошо разбирается в людях. Тирион и Джорах, в самом деле, весьма странно смотрелись вместе.

Если говорить откровенно, Тирион спас сиру Джораху жизнь — не только на рабском торге, но и в Миэрине. Увидев Джораха в своем разрушенном городе, Дени пришла в ярость — ведь она велела ему никогда не возвращаться, — но Тирион сумел подобрать нужные слова и утихомирил ее гнев. Если бы не вмешательство пленника-Ланнистера, она могла бы сдержать свое слово и отрубить Джораху голову.

Однако ей пришлось согласиться со своим рыцарем, что затеи Тириона иногда приводят к нежелательным результатам.
Когда карлик повел свою леди-жену танцевать, Дени поняла, что они с Джорахом — единственные, кто остался сидеть за столом; все остальные гости присоединились к лорду и леди Винтерфелла в танце. Даже ее кровные всадники подозрительным образом исчезли.

Некоторое время Дени довольствовалась тем, что наблюдала за лордом Тирионом и леди Сансой. Да, они и вправду необычная пара; леди — высокая и гибкая, обладающая необузданной красотой, но в то же время преисполненная внутреннего достоинства, а ее муж — низкорослый, уродливый, покрытый шрамами, зато острый на язык и большой любитель выпить. Трудно найти более неподходящих супругов, к тому же их дома были заклятыми врагами. После долгой войны разве можно было ожидать, что лев и волчица будут жить в полной гармонии?

И все же, похоже, они счастливы здесь, в родовом чертоге леди Сансы. Когда Дейенерис впервые встретила Тириона в Миэрине, он был близок к безумию, а сейчас казался необычайно спокойным и умиротворенным. Он танцевал со своей леди-женой, и та смеялась его шуткам.

Краем глаза Дейенерис заметила, как к ней приближается какой-то молодой лорд — кажется, один из сыновей лорда Амбера, но, по правде говоря, она еще с трудом различала северные дома. Дени оглядела его, прикидывая, что ответить, если он пригласит ее на танец, но прежде чем ей удалось принять решение, лорд Тирион отошел от своей жены и окликнул молодого человека:

— Эй, Амбер! — Карлик направился к северянину настолько быстро, насколько позволяли короткие ноги. — Леди Санса спрашивает о твоем отце. Иди сюда, поговори с нами.

— Конечно, милорд, — пробормотал молодой человек. Дени подивилась тому, что здоровенный парень не может отказать Бесу; приняв на себя обязанности лорда Винтерфелла, Тирион приобрел власть, к которой всегда стремился. Уводя с собой юного Амбера, карлик бросил многозначительный взгляд на ее лорда-командующего.

Сир Джорах не ответил. Похоже, он вовсе не заметил ужимок Тириона; рыцарь, ссутулившись, сосредоточенно изучал кружку с элем, словно пытаясь найти на ее дне наемных убийц. Дени поняла, что он догадывается, о чем она собирается его попросить, и страшится этого. Однако королеве не подобает сидеть в одиночестве и наблюдать, как другие гости веселятся, а Тирион, видимо, твердо решил отвадить от нее других кавалеров.

Со вздохом она поднялась с кресла и встала перед рыцарем, нетерпеливо протянув ему обе руки.

— Ну что ж, идем.

— Ваше величество… — не поднимая головы, пробормотал он.

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, сир Джорах. Меня не интересуют ваши отговорки. Потанцуйте со мной.

— Я не танцую.

— Ты будешь делать то, что я прикажу, — напомнила она ему. — Так что идем.

С глухим ворчанием Джорах одним глотком допил свой эль и с силой грохнул кружкой об стол. Только после этого он встал и взял ее за руки.

Дени быстро поняла, почему Джорах так упорно возражал; ее рыцарь был ловок и искусен с мечом, но танцевать совсем не умел. Сосредоточившись, Дени приложила все свое старание и умение, и ей кое-как удавалось вести его, но когда танцоры сменили партнеров, она вздохнула с облегчением. Впрочем, чувство облегчения тут же сменилось чувством вины, потому что ей стало ясно — без нее Джораху приходится еще хуже; когда он попал в пару к леди Сансе, та изо всех сил старалась двигаться грациозно, и от этого Джорах нервничал еще сильнее. Тирион кружил поблизости, наблюдая за мучениями рыцаря, и его глаза искрились весельем. Я должна что-то сказать. Может быть, если я отвлеку его, ему станет легче.

К счастью, вскоре Дени вернулась к Джораху, и, оказавшись в кольце его рук, тихо произнесла по-дотракийски:

— Хаш йер неса фин Тирион квосай? (Ты не знаешь, зачем лорд Тирион все это затеял?)

— Арранэ анна, анха диргак, — ответил он. (Подозреваю, чтобы поднять меня на смех). — Восма анха тихолак махраж фитте квосарвеникхи аввос. (Но мне никогда не удавалось угадать, что у Беса на уме.)

— Кажется, среди этого варварского наречия я расслышал свое имя, — отозвался Тирион, притягивая к себе запыхавшуюся Сансу. — Не очень-то это вежливо — оскорблять хозяина в его собственном доме.

— Хаш анха фатилак йери, несакун. (Если я захочу тебя оскорбить, ты об этом узнаешь.)

Дени рассмеялась. Конечно, нехорошо подтрунивать над мужем леди Старк на языке, которого он не понимает, но настроение у ее рыцаря, похоже, улучшилось.

Она неосознанно придвинулась ближе к Джораху, даже не замечая этого, пока не почувствовала, как сильная рука прижимается к ее спине. Сколько времени прошло с тех пор, как она была в объятиях мужчины? Ни с кем при дворе Дени не танцевала так близко; более того, кажется, сейчас она стоит ближе к своему рыцарю, чем это прилично. Это все из-за вина… а может быть, из-за неожиданного и приятного веселья. В последнее время ей редко приходилось смеяться, особенно в обществе человека, которого она когда-то объявила предателем.

Дени подняла глаза и увидела, что Джорах неуверенно улыбается ей. На нее нахлынули непрошеные воспоминания — корабельная каюта, сильные руки, притягивающие ее ближе, язык, раздвигающий ее губы…

Резкая боль вывела ее из задумчивости. Дени вскрикнула и, сделав шаг назад, перенесла вес на левую ногу. Правая нога пульсировала от боли. Она не могла оторвать взгляд от пола, не в силах посмотреть рыцарю в глаза.

Что ж, он пытался предупредить меня.

* * *

Джорах почувствовал, как хрустнули пальцы Дейенерис под тяжелой подошвой его сапога. В тот же миг она вскрикнула, и он поспешно отступил от нее. Мгновение назад он держал свою королеву в объятиях, так близко, насколько осмеливался, она смотрела ему в глаза, заставляя надеяться, что Бес не ошибся, — и тут же все рухнуло. Теперь они не могли даже смотреть друг на друга. Джорах бормотал извинения, которые даже ему самому казались бессвязными и жалкими, но его слова тонули в звуках музыки и шорохе шагов танцующих. Он ожидал, что так и будет, — Линесса любила танцевать, и его попытки угодить ей, как правило, заканчивались точно так же, — но от этого чувствовал себя не менее униженным. Джорах заметил, как на белой коже королевы, прямо над вырезом изящной вышитой туфельки, проявляется синяк, и краска бросилась ему в лицо.

— Пусть служанки осмотрят вашу ногу, — угрюмо сказал он. — Прошу позволения удалиться. Полагаю, вам нужен более искусный кавалер, чем танцующий медведь.

Джорах резко поклонился. Дейенерис подняла голову, чтобы взглянуть на него, но прежде чем она успела разглядеть клеймо унижения, пылающее на его лице так же, как и маска демона, он ринулся прочь. Королева позвала его, но он предпочел не слышать ее зова. Джорах уже почти успокоился, но едва не споткнулся вновь, натолкнувшись на Тириона Ланнистера. По гримасе карлика было ясно, что тот все видел. Обнаружив еще одного человека, помимо самого себя, кого можно обвинить в своем позоре, Джорах закипел от гнева.

— Чтоб ты провалился, Бес, — рявкнул он, проходя мимо коротышки. — Не суй нос не в свое дело.

— Может, ты не заметил, но у меня нет носа.

— Лучше бы у тебя и языка не было.

Ноги сами несли его; Джораху было все равно куда идти — лишь бы прочь из Великого чертога. Не разбирая дороги, он быстро шел по хорошо натопленным коридорам замка. Слишком хорошо натопленным: Джорах весь взмок в шерстяной одежде, словно оказался в изнуряющей жаре Эссоса. Наконец он вышел во внутренний двор. В свете, льющемся из окон замка, можно было различить снежные хлопья, тихо кружащиеся на фоне черного ночного неба; снежинки нежными поцелуями оседали на лице Джораха, охлаждая его жар и утихомиривая его гнев. Джорах вдохнул полной грудью некогда привычный северный воздух, и легкие обожгло от холода. Есть ли на этом свете место, которое я мог бы назвать домом?

Или где я мог бы остаться наедине со своими мыслями. Заслышав позади тихий хруст снега, Джорах стиснул зубы и выдохнул клуб пара. Краем глаза он заметил яркое, но простое красное платье. Дейенерис.

— Со всем уважением, ваше величество, — сказал он, — я хотел бы побыть один.

— Мой лорд-командующий хочет оставить меня одну в этом незнакомом месте? Ты сам сказал, что мою ногу следует осмотреть. Полагаю, мне нужен холодный компресс.

— Я сказал, что ваши служанки должны осмотреть… — Джорах осекся, заметив выразительный взгляд королевы. Дейенерис опустилась на одно колено и зачерпнула горсть снега. — Я помогу, — сказал он и подошел к ней.

Осторожно взяв Дейенерис под локоть, Джорах мягко поднял ее и усадил на закопченную каменную балку, недавно очищенную от снега, — напоминание о некогда сожженных стенах замка. Взгляд королевы смягчился; Джорах отвел глаза, чувствуя, как краска заливает лицо и шею, несмотря на холод зимней ночи. Присев на корточки у ног Дейенерис, он скатал снежок и завернул его в платок. Упорно избегая ее взгляда, он снял с ее ноги туфлю и приложил компресс к опухшим пальцам, но, почувствовав ее дрожь, взглянул на нее.

— Вы без плаща.

Дейенерис слабо улыбнулась. С ее губ вместе с тихим смехом сорвалось маленькое облачко пара.

— Какая польза от крови дракона, если она не может согреть зимой?

— Возьмите мой. — Джорах встал и принялся расстегивать застежку в виде серебряного дракона.

— Тогда ты будешь без плаща.

— Я северянин.

Стараясь не обращать внимания на мороз, пробирающий до костей, Джорах снял с себя белый плащ и накинул его на плечи Дейенерис. Королева тут же закуталась в теплую ткань — несмотря на свои возражения, она обрадовалась возможности согреться. Джорах заметил, что ее длинная серебристая коса зацепилась за воротник и, не задумываясь о том, что делает, высвободил ее. Даже туго заплетенные, ее волосы были мягкими и шелковистыми. Их прикосновение ласкало его загрубевшую ладонь, и Джорах, не в силах противиться внезапному порыву, удержал косу в пальцах чуть дольше, чем это было необходимо или прилично. Наконец он опустил руку и встретился взглядом с королевой. В ее фиалковых глазах не было упрека, и ему показалось, что Дейенерис снова вздрогнула.

— Я хотела извиниться, — сказала она. — За то, что произошло на пиру.

Джорах покачал головой.

— Это я отдавил вам ногу, ваше величество.

— Этого не случилось бы, если бы я не заставила тебя танцевать против воли.

— Но вы не стали бы заставлять меня, если бы Бес все это не подстроил.

Глаза Дейенерис заискрились.

— Значит, мы пришли к согласию. Во всем виноват Тирион.

— Вот именно. — Джорах уже готов был ответить на ее улыбку, но острая боль пронзила ему грудь. Он отвернулся и вновь обратил взор на заснеженное небо. Впрочем, это не принесло облегчения.

— Что случилось, мой медведь? — Дейенерис тронула его за рукав, и Джорах отошел от нее, выйдя из круга света, отбрасываемого факелом. Глядя в непроницаемую ночную тьму, он услышал, как королева вздохнула. — Что тревожит вас, сир?

Джорах подумал, что в данном случае не вполне честно со стороны Дейенерис пользоваться своей королевской властью, но без колебаний ответил:

— Не подобает лорду-командующему ставить свою королеву в неловкое положение.

— Что не подобает моему лорду-командующему, так это думать, будто меня можно поставить в неловкое положение таким пустяком, как неверный шаг в танце. И не подобает ему стыдиться этого пустяка, после того как он завоевал для меня королевство.

Она не понимает. Джорах снова стиснул зубы.

— Я не про танец. Тирион — не единственный, кто открыто насмехается надо мной. Даже ваша Десница…

— Я уже говорила, не переживай из-за леди Арианны. Она дразнит меня, а не тебя.

— Я не хочу, чтобы вы выглядели глупо из-за моей… — Джорах едва не сказал «любви к вам», но, к счастью, успел сдержаться, чтобы не попасть в еще более унизительное положение из-за случайной оговорки.

Шурша складками плаща по снегу, Дейенерис обошла его и встала перед ним. Королева изучала клеймо на его лице, и от ее взгляда правая щека запылала, словно ее снова прижгли каленым железом.

— Я верю, что человек может искупить свою вину. И если люди за это считают меня дурой, пусть будет так, — сказала она. — Я не знаю другого способа, как быть королевой.

Джорах ничего не ответил. Дейенерис пристально посмотрела ему в глаза, и на ее гладком лбу показались морщинки — она поняла, что так и не угадала истинную причину его стыда.

— Я не знаю, о чем ты думаешь, Джорах, — сказала она, устремив взгляд в ночную тьму. — Я могу только догадываться, что это место навевает на тебя тяжелые воспоминания о прежней жизни. Полагаю, ты страшишься того, что ждет тебя дома. Но в одном я уверена: оглядываться нельзя — пропадешь.

— А если смотреть вперед — не пропадешь? — пробормотал он и тут же поспешно добавил: — Моя королева говорит верно.

Хотя лучше бы она ошибалась. Потому что ее слова эхом перекликались с любимой фразой его отца — «нас губит как раз то, что мы любим». Как Джорах ни старался, он никак не мог отказаться от своей любви к Дейенерис.

Глава 4. Остров

Медвежий чертог оказался точно таким же, как сир Джорах описывал его: двухэтажная деревянная усадьба c длинным залом и несколькими комнатами, каменные башни по обеим сторонам ворот и, конечно, знаменитая воительница, вырезанная над входом.

Сам чертог тоже был заполнен воительницами. Впереди стояла леди Мейдж, а по обеим сторонам от нее — четыре ее дочери, такие же смуглые, темноволосые и свирепые на вид, как их мать. «И как их кузен», — подумала Дени, бросив тревожный взгляд на своего рыцаря. Она никогда не видела его таким бледным. Джорах крепко сжимал рукоять меча, словно только это и помогало ему держаться прямо.

Путь через Волчий лес до Темнолесья занял всего четыре дня, а морской переход до Медвежьего острова — вполовину меньше. После плавания по Ледовому заливу дотракийцы выглядели слегка осунувшимися, но сир Джорах казался совершенно измученным. С тех пор, как они покинули Винтерфелл, он почти не разговаривал с Дейенерис; если бы Дени хуже знала своего рыцаря, то решила бы, что он все еще переживает из-за случая на пиру, однако она была уверена — Джорах страшится гнева медведиц.

Ее медведь — грозный воин, но, глядя на его родственниц, Дени начала понимать, почему он так возражал против этого путешествия.

«Если бы эти женщины были со мной в Эссосе, — подумала она, — они могли бы устрашить целый кхаласар».

Джорах описал ей четырех дочерей, но Дени увидела перед собой пятерых. Старшая была очень похожа на мать — и на Джораха, — она держала за руку маленького мальчика, совсем еще малыша. Две другие девушки были примерно одного возраста с Дени, а две младшие едва достигли расцвета — одна девочка выглядела чуть старше другой. Он не упомянул о двух младших детях. Скорее всего, он просто не знал о мальчике, но… которая из двух девочек — дочка Мейдж? Может быть, обе? Дени попыталась угадать их возраст. Он должен был знать обеих, разве нет?

Леди Медвежьего острова вышла вперед, но, вопреки ожиданиям Дейенерис, вместо того, чтобы склониться перед королевой, леди Мейдж повернулась к ее лорду-командующему. Джорах стоял, словно каменный, пока его тетка разглядывала его. Дени заметила, как он стиснул зубы, как попытался повернуть голову, чтобы скрыть клейменую щеку. Впрочем, вряд ли это поможет — шрам с другой стороны выглядит не менее отталкивающе, да еще и половины уха нет.

С какой стороны ни смотри, нельзя сказать, что я вернула его целым и невредимым.

У Дени кольнуло сердце, но она не смогла определить, что это — чувство вины или страх. В Медвежьем чертоге стояла гробовая тишина, словно само время застыло в ожидании решения леди Мейдж.

Когда она подошла к Джораху, Дени едва не вскрикнула от ужаса, но пожилая женщина просто уткнулась лицом в грудь своего племянника и обняла его.

Джорах выглядел таким же потрясенным, как и все остальные, но когда ему стало ясно, что леди Мейдж не причинит ему вреда, он прижался подбородком к ее макушке и обнял в ответ. Никто не проронил ни слова, хотя напряжение в зале несколько спало. Дени почувствовала себя непрошеной свидетельницей семейной сцены. Ей бы уйти, но куда? Она ведь даже не представлена обитателям Медвежьего чертога.

Ее рыцарь неслышно шептал что-то — должно быть, извинения, — а Мейдж стояла неподвижно, спрятав лицо в складках его плаща.

Как ни странно, глядя на них, Дени почувствовала зависть; когда она блуждала в бреду по Дотракийскому морю, ей хотелось сделать то же самое, но когда Джорах вернулся на самом деле, все было совершенно по-другому.

После того как он объявился в Миэрине и предстал перед королевским двором, Дени продержала его три дня взаперти, пока допрашивала Тириона Ланнистера и набиралась храбрости, чтобы встретиться со своим бывшим рыцарем наедине.

— Почему?

Это было единственное слово, которое она смогла пролепетать, сдерживая позывы тошноты. Ни приветствия, ни вступительных речей — войдя к нему в комнату, она сделала несколько шагов вперед, позволив двери захлопнуться за ее спиной, и произнесла лишь одно слово.

Джорах сидел на краю узкой койки, занимающей большую часть комнаты. Услышав скрип открывающейся двери, он тут же вскочил. Дени не могла заставить себя оторвать взгляд от пола, но ей не нужно было смотреть на его лицо — она и так представляла его удивленное выражение. Скрестив руки на груди, она ждала ответа.

— Ваше величество…

— Нет. Не надо притворяться, что ты не понимаешь. Ты прекрасно понял, о чем я тебя спрашиваю. — Дени собиралась произнести всего лишь одно слово, «почему», и уйти, услышав ответ, однако нотка недоумения в его голосе пробудила дракона, и слова полились сами собой, гораздо яростнее и громче, чем она того хотела: — Клянусь всеми богами, которые могут услышать меня, если ты еще раз солжешь мне, даже в самой мелочи, я отдам Силачу Бельвасу обещанную голову. И никаких недомолвок. Если я задаю вопрос, ты отвечаешь чистую правду, или проклянешь тот день, когда решил снова войти в мой город. Это тебе понятно, сир?

— Да, ваше величество, — медленно ответил Джорах, уже без теплоты в голосе.

— Почему? — повторила Дени.

— Варис предложил мне помилование. Чтобы я мог вернуться домой.

— Это я уже знаю.

— Что еще вы хотите услышать, ваше величество?

— Я… — Дени попыталась сформулировать ответ, но не смогла сдержать слезы.

— Кхалиси… — Его голос стал мягче. Не поднимая глаз, Дени увидела, как он оторвал ногу от пола и тут же поставил ее обратно, словно хотел подойти к ней, но передумал.

@темы: тексты, гет, ББ-2016, NC-17, драма, романс

---

There Is No Mercy In King City

[LenaSt]

Название There Is No Mercy In King City
Автор: LenaSt
Иллюстратор: Русалка Милюля (Незнакомка, Рамси, Рамси и Теон, Бриенна Тарт)
Пейринг/Персонажи: Рамси Болтон, Теон Грейджой, Русе Болтон, Уолдер Фрей, Бриенна Тарт, Петир Бейлиш, Арья Старк, Варис, Мелисандра, Джейни Пуль
Тип: джен
Рейтинг: R
Жанр: нуар, триллер, modern!AU
Размер: 15 077 слов
Саммари: Охотник, идущий по следу жертвы, город, полный наихудших пороков и шокирующих тайн — в Кинг Сити по-прежнему нет места любви, как нет места жалости и состраданию.
Предупреждения: жестокость, насилие,

спойлер

каннибализм, модификации тела, смерть персонажей, нецензурные выражения. Непрямое продолжение фика There Is No Love In King City. Автор изменил в своих целях возраст некоторых персонажей.

Ссылка на скачивание: docx || pdf || epub || fb2 || txt

Она шла быстро, насколько позволяли высокие каблуки, то и дело нервно озиралась. Должно быть, чувствовала чужой взгляд. Рамси усмехнулся, спеши, детка, спеши.

Ему некуда было торопиться — ночь верная союзница. Привлеченная обманчивой безопасностью освещенного полукруга женщина задержалась под фонарем, давая Рамси возможность рассмотреть себя. Невысокая, темные волосы до плеч, стройные ноги в прозрачных чулках с швом. Узкая темная линия соблазнительно скрывалась под подолом, многообещающе убегая вверх вдоль гладких бедер.

Рамси втоптал окурок в асфальт и двинулся следом.

І. Человек, который не любил быть в долгу

— Найдите ее, и эти деньги — ваши. — Холеные пальцы огладили стопку стодолларовых купюр в банковской бандероли. Блеснул крупный бриллиант в массивном перстне на мизинце.

Петир Бейлиш, управляющий Первого Королевского Банка. Рамси прикусил незажженную сигару, глядя на деньги: десять тысяч, неплохой куш.

На стол легло черно-белое глянцевое фото. Темноволосая девица на нем смотрела серьезно, чуть исподлобья, словно злясь на фотографа; за спиной размытый фон, кажется, окна с полуопущенными жалюзи. Не очень удачный для поисков снимок, в жизни она может быть рыжеволосой и кареглазой, но серые оттенки сделали черты скуластого лица резче, волосы бескомпромиссно черными, а глаза — полупрозрачными, чуть затуманенными.

— Милая цыпочка. — Рамси провел пальцем по гладкой затененной щеке. — Кто это?

— Некая Арья Старк. — Бейлиш сдержанно улыбнулся.

— Старк? — Рамси передвинул замусоленную сигару в левую сторону рта. — Знакомое имя.

— Еще бы.

Бейлиш откинулся на спинку кресла. Роскошная штука. Даже сквозь табачную вонь Рамси ощущал тонкий аромат дорогой кожаной обивки. Именно так в его представлении пахли деньги. Он скосил глаза на упаковку банкнот: десять штук. Сумма изумляла, учитывая известную на весь Кинг Сити алчность Бейлиша.

— Старк, Старк… — Рамси порылся в памяти. Что-то чертовски знакомое, но ускользающее. Не только имя, но и лицо. Светлые, прозрачные глаза… рыжина волос.

— Вспомнил. — Рамси щелкнул пальцами. — Санса Старк.

— Молодец. — Бейлиш кивнул. — Видите, Рамси, немного умственных усилий и вы способны на просветление.

Рамси пожал плечами. Ему не было дела до зубоскальств Бейлиша. Мир несовершенен, дурным чувством юмора господь бог наказал многих, но десять тысяч способны примирить и не с такой бедой.

— Младшая сестра покойной Сансы. — По лицу Бейлиша пробежала тень. — Найдите ее.

Он пододвинул несколько сотенных купюр, сложенных веером.

— Тут пять сотен, для начала достаточно.

Рамси помедлил. Дело приобретало странный оборот.

— Насколько я знаю… Тело Сансы Старк, миссис Ланнистер, так и не было найдено.

Бейлиш удивленно поднял брови.

— Ее признали умершей, — терпеливо проговорил он. — Тирион Ланнистер, безутешный супруг, организовал пышные похороны, их показывали в шестичасовых новостях. Вы наверняка должны были слышать об этом. У вас же есть телевизор, Рамси? Или радио? Что-то же должно быть.

Ну еще бы не слышал. Ведь именно он, Рамси Болтон, отыскал доказательства неверности рыжеволосой красотки Старк ее мужу-карлику, страшному, как внеочередная налоговая проверка и напичканному бабками, как Форт Нокс.

Рамси не нравилось, когда его использовали втемную.

— Но…

— Никаких «но», Рамси. — Бейлиш любезно улыбнулся. — Найдите мне Арью Старк, живой или мертвой. — Он подчеркнуто выделил последнее слово. С завораживающим шорохом из ящика стола материализовалась еще одна банковская пачка. — И поверьте, я в долгу не останусь.

ІІ. Человек, которому не нравилось мечтать

Неоново-розовая вывеска бара приятельски подмигивала Рамси, словно говоря, что здесь ему всегда рады. Пышногрудая красотка зазывно улыбалась с потрепанного плаката. Узкие губы, белоснежный оскал. Добро пожаловать, сладенький. Рамси поморщился и толкнул скрипучую дверь, готовый принять на себя ошеломляющий удар звуковой волны.

В это время «Рокстеди» всегда был полон, не протолкнуться, музыка гремела так, что темнело в глазах, но Рамси нравилась здешняя суета. Она умиротворяла, особенно, когда было над чем подумать. Полутемный — владельцы экономили как на электричестве, так и на ремонте; тесный и шумный, с грубыми деревянными столами, придвинутыми вплотную друг к другу, «Рокстеди» тем не менее обладал своеобразным простецким обаянием. В нем было то, что называют атмосферой.

— Э-эй! — Уолда отсалютовала ему бутылкой. — Кто у нас тут, а?

Рамси вымученно ухмыльнулся. Милашка Уолда, чье большое сердце едва умещалось в огромных колыхающихся грудях, кокетливо выставленных в декольте на всеобщее обозрение.

— Бурбон? — Уолда встряхнула копной выбеленных волос. Возможно, ее облику недоставало естественности, но это с лихвой компенсировалось добродушной улыбкой и парой ласковых слов, которые Уолда находила для каждого, кто садился за барную стойку.

Рамси кивнул, сунув руку в вазу с крендельками. В «Рокстеди» отлично кормили, о чем вряд ли можно было догадаться по внешнему виду заведения. Настоящая еда, сытная и жирная, большие порции, которые едва умещались на тарелках.

Спросив бургер c картошкой и хорошо прожаренный стейк, Рамси принялся выстукивать неопределенный ритм костяшками пальцев.

— Прости, милый, — бросила на ходу Уолда, устремившись к вновь подошедшему клиенту. — Поболтаем попозже, ладненько?

Рамси не возражал. В этой разноголосице и мешанине потных тел никто ни на кого не обращал внимания, и ему не очень хотелось поддерживать светскую беседу.

Осторожно прикрыв фото полой плаща, Рамси принялся всматриваться в женское лицо. Значит, перед ним младшая сестра Сансы Старк. Действительно, сходство невероятное. Линия губ, сложенных в тонкой полуулыбке, скулы, твердо очерченный подбородок. Волосы у Арьи Старк были короткие, до середины шеи, и смешно топорщились по краям, модная нынче сексуальная небрежность. Горячая волна возбуждения обожгла пах.

Найдите мне Арью Старк, живой или мертвой.

Лицо на фото ожило. Арья Старк убрала со лба рваную челку, наморщила нос, закусив нижнюю губу. Зубы у нее были мелкие, серовато-жемчужные, с закругленными краями, точно морские камешки.

Сладкая темноволосая детка. Рамси моргнул, отгоняя наваждение.

Он понимал, что дело серьезное. К услугам Мизинца была вся служба безопасности Первого Королевского Банка, но он предпочел обратиться к нему, Рамси Болтону.

— Невкусный бурбон? — Подоспевшая Уолда кокетливо стрельнула взглядом из-под густо накрашенных ресниц.

— Все отлично, — Рамси одарил ее рассеянной улыбкой, не отрывая взгляда от фото.

— Что там, что там у тебя? — Уолда с непосредственным любопытством перегнулась через стойку; пахло от нее резко и душно — спиртным, потом и дешевым парфюмом. — А-а-а, мышка.

Рамси вскинулся.

— Знаешь ее? — спросил он, засовывая в рот сигарету.

Пухлые пальцы Уолды услужливо чиркнули картонной спичкой.

— Немного, — осторожно сказала она, отпрянув. На полном лице было написано сожаление.

— Расскажи же. — Рамси уставился на ее густо накрашенный рот, шевелящийся толстый язык, мокрый и розовый, как новорожденная гусеница.

Сигаретный дым приятно пощипывал ноздри.

— Ну, я не уверена. — Уолда явно решила отыграть назад. — Знаешь, тут обычно столько народу, всех не упомнишь.

Рамси терпеливо ждал, пока та соберется с мыслями. Она, конечно же, будет врать, но это не имело значения. Рамси давно понял: важно не что говорят, а зачем. Чутье — то, что в равной степени необходимо хорошему детективу и хорошему охотнику — еще ни разу не подводило его. Вот и сегодня, протискиваясь в тяжелую скрипучую дверь многоголосого отстойника, которым был бар «Рокстеди», эта замшелая жемчужина Даунтауна, Рамси отчетливо сознавал, что ему повезет.

— Видела ее пару раз здесь… — Уолда замялась, растерянно отвела взгляд, нижняя губа задрожала. — С одним парнем.

— Почему мышка? — Рамси растянул губы в подобии усмешки, хотя в душе испытывал соблазн взять толстуху за ворот слишком тесной блузки-корсета и трясти до тех пор, пока эти дряблые груди не отвалятся к чертовой матери.

— А? — тупо переспросила Уолда.

— Мышка, — терпеливо подсказал Рамси. — Ты назвала девчонку на фото мышкой. Почему?

— Тихая такая. Придет, сядет за дальний столик, сделает заказ и сидит весь вечер, как мышь в норе. Только настороженно зыркает по сторонам. — Уолда неуверенно улыбнулась собственной неуклюжей лжи. Рамси не стал ее разочаровывать.

— Спасибо, — сказал он, поймав уолдину руку и запечатлев слюнявый поцелуй на пухлом белом запястье. — Налей-ка и себе стаканчик, я угощаю.

Уолда с явным облегчением отошла, делано улыбаясь очередному посетителю, прыщавому тощему юнцу в ковбойской шляпе. Рамси тихо выругал себя за несдержанность. Не стоило перегибать палку, не с Уолдой Фрей. Только чокнутый станет искать приключений с семьей этой девахи. От внимания Рамси не укрылось раздражение, с которым она вытерла след от его поцелуя, хотя обычно млела от подобного грубоватого флирта.

Надо бы задобрить толстуху, озабоченно подумал Рамси, пряча фотографию Арьи Старк в бумажник. Сегодняшний день напоминал прогулку по минному полю: сначала Бейлиш с этими его вкрадчивыми манерами и сочащимся ядом гадючьим жалом, теперь разобиженная девка Фреев. Рамси вздрогнул.

Выйдя из бара, он отправился к себе, на съемную квартиру в одном из новых, но дешевых домов Кинг Сити неподалеку от индустриальной зоны. Жилье было паршивое, крохотное полутемное помещение, претендовавшее на звание «студия», но Рамси было без разницы, где ночевать — своим домом он считал другое место.

Итак, что мы имеем? Рамси задумчиво почесал грудь под распахнутым халатом. Больше всего на свете ему хотелось отправиться в охотничий домик и поохотиться, снять стресс. Хорошенько снять, от души. Но он понимал, что пока нельзя.

Дело было мутным даже по меркам Рамси. Бейлиш собрался отвалить двадцать кусков за поиск девчонки, чью сестру убил год назад ее собственный муж. В том, что Сансу Старк убил Тирион Ланнистер, у Рамси не было ни малейших сомнений, он помнил искаженный яростью голос карлика в телефонной трубке. Черт, жаловаться не на что, Рамси неплохо тогда наварился, содрав с Ланнистера десять тысяч за убийство того бедолаги с покореженной рожей. Заказ был отменен, но денежки остались при Рамси, все до цента. Он ухмыльнулся, вспоминая пикантные фото Сансы. Жаль, что Ланнистер предпочел съесть пирожок сам, Рамси бы охотно ему в этом помог.

Господи, да я бы сделал это бесплатно, прошептал Рамси, глядя на луну сквозь щель между плотными занавесками.

Но нужно было думать о деле. Рамси устроился в кресле, закинув ноги на подоконник. Петир Бейлиш, которому, по слухам, Первый Королевский принадлежал с потрохами, как и ряд казино и дорогих ночных клубов Кинг Сити, был женат на Лизе Аррен, богатой вдове, чье состояние исчислялось сотнями миллионов. Счастливый, в чем Рамси нисколько не сомневался, брак был омрачен происшествием во время медового месяца. Новоиспеченная миссис Бейлиш неудачно упала, катаясь на лыжах, и вот уже второй год находилась в коме. Убитый горем Мизинец ни за что не соглашался отключить систему жизнеобеспечения, однако в самые короткие сроки оформил опекунство над сыном Лизы Аррен, малолетним кретином Робертом.

Вся пикантность ситуации заключалась в том, что наполовину покойная Аррен приходилась теткой девицам Старк. История со Старками в свое время прогремела на весь Кинг Сити. Нед Старк, городской прокурор, баллотировался на пост мэра и имел неплохой шанс обойти старого льва Тайвина Ланнистера, но весьма некстати попал в аварию перед самыми выборами. Автомобиль Старка столкнулся с бензовозом, взрыв прогремел до самого Даунтауна, а все, что осталось от самого Старка, его жены и сыновей можно было собрать в детский совочек. Ходили слухи, что останки даже толком не идентифицировали и хоронили, распихав по гробам как попало.

Ужасное невезение, конечно, Рамси откинулся на спинку кресла, выбил из пачки сигарету. Хотя это с чьей стороны посмотреть — Тайвину, например, повезло, — по последним подсчетам Неду удалось обойти его на пару процентов. Интересно, кому и сколько Ланнистер отвалил за такую удачу? То, что авария была случайностью, Рамси не допускал ни единой секунды — вера в такого рода совпадения канула в небытие вместе с верой в Санта-Клауса, пасхального кролика и прочие сказки. У Рамси были подозрения, кому из своих цепных псов Тайвин мог поручить такую задачу, но распространяться о них он не стал бы даже в бреду.

ІІІ. Человек, который много знал

Рамси свернул в переулок, привычно огляделся. Последние дни его не оставляло настойчивое ощущение слежки, а чутью он привык доверять на все сто процентов. Ладно, если это Мизинец — присматривает, как выполняется его дело, — а если нет?

Нужная ему дверь была последней в длинной череде обшарпанных дверей в узком, тускло освещенном коридоре. Рамси всегда занимал вопрос, зачем Паук с его деньгами избрал своей берлогой один из самых грязных и обветшалых домов Даунтауна? Пауку принадлежало все здание, и ходили слухи, что если увязнуть в паутине лестниц и бесконечных запутанных коридоров, то можно пропасть навсегда. Однажды пара мелких деляг забралась сюда в поисках наживы, позже их тела отыскали неподалеку от городской свалки, тщательно выпотрошенные и упакованные в пластик — Паук ценил упорядоченность во всем.

Паук торговал информацией. Ничто из происходящего в Кинг Сити не избегало его внимания. По сходной цене у Паука можно было купить любые сведения: будь то данные о биржевых котировках, пикантные подробности о сексуальных предпочтениях членов городского совета или адреса наркодельцов.

Рамси не раз бывал тут, приторговывая информацией. Случалось ему и выполнять мелкие поручения Паука — платил тот так себе, но дружба с таким человеком того стоила.


— Входи уже, — сказал Паук из-за хлипкой двери. Глазок камеры над притолокой издевательски подмигнул.

Рамси вошел. Он никогда не уставал удивляться нелепому контрасту между замызганным логовом Паука и дорогой аппаратурой, которой оно было нафаршировано. Пол, покрытый облупившимся паркетом, серые от пыли жалюзи на окнах, потертые обои соседствовали с компьютерной станцией, оснащенной тремя мониторами и спутниковым телефоном, небрежно брошенным на продавленное кресло.

— Зачем пожаловал? — добродушно спросил Паук, вяло пожимая протянутую руку.

Его круглое лицо приветливо сморщилось.

— Да так, — неопределенно сказал Рамси, устраиваясь в кресле сомнительной чистоты и прикидывая, как задать вопрос, сообщив при этом как можно меньше сведений. — Хочу поинтересоваться.

— Слушаю, — с готовностью ответил Паук, легко пробегая пухлыми пальцами по клавиатуре ноутбука. — Что тебя интересует?

— Старки. Точнее, Арья Старк.

— Арья Старк? — Паук пожевал губами, задумчиво созерцая скрытый от Рамси экран. — По делу Мизинца интересуешься?

— Ну, в общем, да, — Рамси заерзал. Любовь Паука к подчеркиванию своей осведомленности граничила с театральностью.

Паук застучал по клавиатуре, принтер с тихим шорохом выплюнул несколько листов.

— Негусто, — сообщил Паук. — Но сколько есть.

Рамси полез в бумажник.

— Брось, — сказал Паук, проворно кладя массивную ладонь на сотенную купюру. — Какие между нами счеты?

Выйдя на улицу, Рамси сел в припаркованный неподалеку «Силверадо» и жадно просмотрел распечатанные листы. Нужная ему информация нашлась в самом конце. Обнаружив ее, Рамси довольно заулыбался и поздравил себя прямо-таки с невероятной догадливостью: замужество за Мизинцем не прошло даром для Лизы Аррен. Она составила свое завещание хитро, разделив немалое состояние между единственным сыном, Робертом, основав крупный трастовый фонд на его имя, в который не мог запустить лапу даже его опекун. И, что было особенно интересно, старшей сестрой Кейтилин, в замужестве Старк, по странному стечению обстоятельств обойдя вниманием возлюбленного супруга. После гибели Кейтилин деньги получат ее дети. Рамси сунул в рот незажженную сигару, возвел глаза к потолку и попытался прикинуть, сколько же еще живых Старков топчет эту грешную землю. По всему выходило, что не так уж и много, если Сансу Старк признают мертвой, поэтому, кусок обещал быть жирным.

В пятничный вечер «Рокстеди» сиял всеми огнями, освещая забитую до отказа парковку, разрисованные граффити стены и разбитый асфальт перед входом.

Рамси протиснулся в двери, растолкав толпящуюся деревенщину, которая по случаю окончания рабочей недели принарядилась в отглаженные джинсы и чистые ковбойки. Свойски кивнув вышибале, Рамси направился к бару. Уолда сбивалась с ног, жонглируя попеременно бутылками с виски, ромом и бурбоном. Ее взбитые светлые волосы напоминали сахарную вату.

— Привет, милая. — Рамси вынул из кармана плитку подтаявшего шоколада. Уолда одарила его сдержанной улыбкой и смахнула челку с выпуклого лба.

— Запара сегодня. Подождешь минутку?

— Конечно.

Рамси развернулся на скрипучем табурете, закурил и принялся осматриваться. Все места были заняты, как и полагается для такого вечера, официантки сбивались с ног, обходя столики с подносами.

— Здравствуй, Рамси.

Ах ты ж гребаное дерьмо.

Рамси сделал непроницаемое лицо и повернулся в сторону голоса. Скрипучего андрогинного, мать его, голоса. Так мог бы разговаривать автомат по продаже газировки.

— Офицер Тарт, — чинно произнес Рамси. — Какая блядь неожиданная встреча.

Бриенна Тарт смерила его взглядом. Без привычных «авиаторов» в неоновых брызгах света от стробоскопов выглядела она бледновато: впалые щеки, сухие растрескавшиеся губы, отдающие синевой.

— Что поделываешь, Болтон? Чем дышишь?

— Воздухом, офицер. — Рамси поманил к себе Уолду, показав ей два пальца. — Чем же еще.

После исчезновения Сансы Старк лейтенант Бриенна Тарт попортила Рамси немало крови. Даже обидно, ведь в чем-чем, но в этом дельце он был невиннее новорожденного. Ну, почти.

Какого дьявола нужно этой ищейке? Настроение у Рамси стремительно скатывалось в минус. Интересно, уже весь Кинг Сити знает про его новое дело, или только половина?

Уолда расторопно поставила перед ними два пузатых стакана с виски. Бриенна подняла брови, и Рамси не без злорадства отметил провисающую кожу под ее подбородком. Это была проверка: если примет угощение, значит, его дела не так уж и плохи, офицер полиции ни за что не станет пить с подозреваемым.

Она едва слышно хмыкнула, но подхватила стакан, поднесла к бесцветным губам, отпила, снова загадочно хмыкнула и с силой опустила его на столешницу.

— Не хочешь рассказать, чем сейчас занимаешься, Болтон?

Ритуальные коповские пляски стали уже доставать.

— Ко мне есть вопросы, офицер? Я всегда являюсь по повесткам, вы же знаете.

— Не кипятись, Болтон. — Глаза Бриенны Тарт казались потухшими угольками, глубоко утопленными в череп. — Это приватная беседа.

Она осушила свой стакан с жадностью умирающего от жажды в пустыне и кивнула Уолде.

— Значит, я могу не отвечать? — невинно поинтересовался Рамси.

Взгляд ее стал тяжелым.

— Не можешь.

— Все никак не поверите, что я непричастен к исчезновению миссис Ланнистер, — укоризненно сказал Рамси, подпустив в голос глубокой обиды. — Конечно, служить и защищать, офицер, я понимаю. Что вы хотите узнать?

Бриенна Тарт опрокинула второй стаканчик. Здоровая она все-таки баба, подумал Рамси не без уважения. Пожалуй, он бы не хотел подвернуться ей под горячую руку.

— Так чем занимаешься, Болтон? — Голос Бриенны был тихим, но вот что странно — ей совершенно не приходилось прилагать усилий, чтобы перекричать грохочущий музыкальный фон «Рокстеди».

— Ищу одного человека, — нехотя сказал Рамси, отметив, как напряглась Уолда, с преувеличенным старанием протирающая бокалы поблизости.

Бриенна одобрительно кивнула, поощряя его продолжать.

— Кого же?

Рамси подался вперед и понизил голос, не желая развлекать всех желающих погреть уши.

— Арью Старк.

— А она пропала?

Рамси поерзал, чувствуя плотные сложенные листы, полученные от Паука, в заднем кармане брюк.

— Ее давно не видели, — обтекаемо сообщил он. — Но это ничего не означает, девчонка известна своим сумасбродством.

Бриенна сосредоточенно смотрела куда-то поверх головы Рамси в сторону барных полок, точно стараясь разглядеть свое отражение в веренице бутылок с водкой и джином.

— Понятно, — сказала она наконец с видом, словно и правда поняла нечто недоступное Рамси.

Выглядит она неважно, решил Рамси. Одутловатое лицо, слипшиеся волосы. Не мой типаж.

— Это все?

Бриенна уже потеряла к нему интерес, тяжело развернув корпус к стойке. Перед ней вновь возник полный стакан виски с символической льдинкой на донышке. Офицер Тарт пила неразбавленный, и, судя по тому, как основательно она разместилась на табурете, порция эта определенно была не последней.

Рамси соскользнул со стула и направился к выходу. Он не получил того, за чем пришел, но еще никогда не подводившая его интуиция настойчиво подсказывала: пора убираться восвояси. Торопливо приблизившись к «Сильверадо», он сдавленно выругался: левый карман брюк, куда он неизменно клал ключи, был пуст.

Рамси не успел довести до логического конца витиеватое проклятие, как огни бара ярко вспыхнули в голове и погасли, погрузив окружающий мир в кромешную тьму.

ІV. Человек, который удалился от суеты

Борясь с тошнотой, Рамси склонился над раковиной, дожидаясь, пока она наполнится мутноватой холодной водой. Он несколько раз окунул в нее лицо, дожидаясь, пока сознание немного прояснится. Затылок ломило, во рту поселился мерзкий солоноватый привкус железа.

Вести машину Рамси был неспособен, пришлось вызвать такси, щедро заплатив таксисту, чтобы тот пересел за руль «Сильверадо». Приложенный к затылку платок быстро пропитался липкой кровью, придерживая его, Рамси то и дело забывался болезненной дремотой. Водитель, коренастый мужик средних лет, настороженно поглядывал в зеркало заднего вида — должно быть, беспокоился, чтобы пассажир не помер.

— Я в порядке, — сообщил ему Рамси, ощупывая карманы куртки: бумажник, пистолет, ключи от квартиры — все было на месте.

То, что пропали листы с информацией, полученные от Паука, Рамси обнаружил уже дома, когда повалился ничком на кровать, не в силах доползти до ванной. Чтоб тебя, пробормотал Рамси, подчиняясь соблазну закрыть глаза. Но спать было нельзя, сделав над собой неимоверное усилие, Рамси стащил оцепеневшее тело с постели и, спотыкаясь, побрел в ванную.

Сев на унитаз и осторожно прислонив затылок к холодной кафельной поверхности, Рамси подвел итог: кто-то подкараулил его на стоянке, стукнул по затылку и забрал бумаги. Били на совесть, обладатель не такой крепкой, как у него черепушки мог больше не подняться после такого удара.

Эта мысль придала отрезвляющей злости. Рамси сжал кулаки, глядя, как вздуваются вены на предплечьях. Кто бы это ни был, вряд ли они выловили что-то ценное из пространного жизнеописания Старков. Плохо было то, что он, Рамси, позволил себя подловить как пацана; что ж, зато теперь он точно понимал, куда двигаться дальше.

Старенький «додж» с фальшивыми номерами, купленный за бесценок у торговца подержанными машинами, Рамси припарковал неподалеку от служебного входа «Рокстеди», выбрав самое темное место на стоянке.

Ждать пришлось долго. Рамси то и дело прикладывался к термосу с кофе и упаковке аспирина, глуша надоедливую головную боль. Наконец на крыльце вспыхнул свет, Уолда, пятясь, выволокла дребезжащий мешок и потащила его к мусорным бакам. Рамси проворно натянул перчатки. Когда собираешься кого-то бить, лучше не оставлять следов на руках — полиция любит осматривать костяшки пальцев.

Рамси скользнул в сырую темноту, поравнялся с Уолдой, занятой возней с мусором, и, бесшумно ударив ее кулаком в висок, аккуратно придержал падающее тело.

Весу в ней было футов триста, не меньше. Рамси с трудом дотащил массивное тело до машины, с омерзением глядя, как толстые ноги Уолды, затянутые в полупрозрачные шелковые чулки, скребут асфальт. Китовья туша в кокетливом наряде. Отдышавшись, Рамси взвалил Уолду на плечо, сунул в багажник, стянул ей руки и ноги скотчем, заклеил рот. Когда цыпочка придет в себя, ей придется провести несколько неприятных минут в темноте и пыли, нянча исцарапанный зад, но ничего не поделаешь. Захлопнув и тщательно заперев багажник, Рамси сел за руль. Настроение резко улучшилось, несмотря на ломоту в висках.

Проехав добрых три десятка миль, Рамси начал прислушиваться, беспокоясь, не перестарался ли он с силой удара — Уолде пора уже было прийти в себя. Наконец раздался глухой стук в крышку багажника, Рамси одобрительно улыбнулся: так-то лучше.

— Потерпи, милая, — пробормотал он, переключая каналы на магнитоле в поисках музыки повеселее. — Мы почти на месте.

Уолда стучала не переставая, в ритмичных тихих звуках Рамси читал страх и отчаяние, владеющие ею. Он вторил ей, лениво постукивая пальцами по рулю. Удары то становились тише, то смолкали, то сыпались автоматной очередью. Это могло стать проблемой. Рамси затормозил.

— Нехорошо так шуметь, милая, — наставительно сказал он, откидывая крышку.

Уолда лежала на боку, поджав ноги. Платье ее было скомкано вокруг полных бедер, светлые глаза вытаращены, ноздри испачканы подсохшей кровью. Примерившись, Рамси ударил ее под дых, тщательно выверяя силу. Живот у нее был мягкий и какой-то обволакивающий, точно перестоявшее тесто.

— Будешь шуметь, — сообщил Рамси, глядя, как Уолда корчится и хрипит сквозь кляп, пытаясь обнять себя связанными руками. — Мне придется снова тебя ударить, сильнее. Хочешь?

Уолда яростно замотала головой.

— Хорошо.

Вид у нее был такой, что Рамси захотелось врезать еще раз, по уродливо перекошенному, залитому слюной и слезами лицу. Возможно, позднее он и позволит себе немного расслабиться. Ободряя себя этими мыслями, Рамси вернулся за руль.

Остаток пути Уолда вела себя тихо. Рамси выехал за пределы Кинг Сити и свернул с шоссе на проселочную дорогу, обсаженную по обе стороны искривленными вязами. Рамси покрутил ручку магнитолы, подыскивая подходящую мелодию. Он ничего не мог с собой поделать, близость краев, где он родился и провел свое детство вселяла в него сладкую, как патока, сентиментальность. Голос Джонни Кэша в динамиках затянул «Cocaine Blues», Рамси широко ухмыльнулся — то, что надо.

Так он и въехал в ажурные чугунные ворота, которые вежливо распахнулись перед капотом, в сопровождении оглушительного кантри, далеко разносящегося в сельской глуши. Зоркие глазки видеокамер бдительно поблескивали вслед.

Отец встретил Рамси в гостиной. Русе Болтон, окружной судья и член городского совета Кинг Сити, предпочитал проводить время за городом, в старом особняке Болтонов, стоящем наособицу от коттеджных поселков и ферм. Особняк был выстроен на холме, окруженном лесом, к нему вела извилистая грунтовая дорога — другого способа подъехать к дому не существовало. Рамси частенько думал, чем руководствовался отец, выбрав такое уединенное место обитания, хотя ему принадлежала большая и отлично обставленная квартира в престижном районе города. Словно собрался держать гребаную осаду.

Завидев Рамси, отец привстал и махнул рукой в сторону стола, что означало «налей себе сам». В доме судьи Болтона церемонии были не в чести. Рамси налил себе бурбона, проигнорировав вазочку со льдом и сел в кресло, с наслаждением вытянув затекшие ноги. Отец невозмутимо раскуривал сигару. Он никогда ни о чем не расспрашивал, что Рамси неизменно ценил.

— Охотничий домик свободен?

Получив равнодушный кивок, Рамси вышел во внутренний двор, где в глубине заросшего сада стоял охотничий домик, приземистое одноэтажное строение из камня и дерева. Раз в неделю из поселка приходил безмолвный желтозубый детина, который прибирал в доме, подметал дорожки в саду, подстригал лужайку, мыл автомобиль судьи, отвозил вещи в химчистку и прачечную — единственный из посторонних, кому был открыт доступ в святая святых, дом Болтонов на холме. Рамси подозревал, что парень то ли немой, то ли просто не в себе и звал просто Молчуном, мало интересуясь его настоящим именем. Всю работу по хозяйству судья поручал Молчуну или делал сам. В свободное время он предпочитал уединение в компании своих любимиц — четырех крупных породистых доберманов, поджарых и длинноногих самок с блестящими эбеново-черными шкурами. За ними ухаживал костлявый мужик неопределенного возраста по прозвищу Костяной Бен, сам преданный судье, как собака. Костяного Бена никак нельзя было причислить к людям из внешнего мира, сколько Рамси себя помнил, тот всегда был подле его отца.

Загнав машину в гараж, Рамси открыл багажник и присвистнул, морщась от резкого аммиачного запаха.

— Обоссанная свинья, — пробормотал он, прикрывая нос рукавом. Как удачно все-таки, что «Сильверадо» остался в городе, эта вонь не выветрится и через полгода.

Уолда тихо всхлипнула. Вид у нее был жалкий: тушь поплыла фиолетовыми разводами, редкие высветленные волосы прилипли к багровому лбу, краешек скотча отошел от пухлой щеки, к клейкому следу прилипла грязь из багажника, пыль и мелкая мошкара.

— Красотка, мать твою, — сообщил ей Рамси, вытряхивая вялое рыхлое тело из багажника. Воспользовавшись тачкой, на которой Молчун вывозил мусор и ветки, Рамси без особого труда провез свою увесистую ношу через весь сад. Уолда беззвучно шевелилась, напоминая жирную белую личинку.

К безусловным достоинствам охотничьего домика Рамси относил обширный и, главное, тщательно запирающийся подвал, снабженный надежными, насколько это возможно, замками.

— Пока поживешь здесь, дорогуша, — сообщил Рамси, отвешивая Уолде пинка, чтобы ускорить ее спуск по ступенькам. — Осторожнее, не расквась свой прелестный носик.

Чем черт не шутит, подумал Рамси, окрыленный внезапным приятным предчувствием. Глядишь, и удастся совместить работу и развлечение. Он давно не охотился, и когда дело Бейлиша будет окончено, планировал как следует оттянуться.

На следующее утро, прикинув, что Уолда достаточно пришла в себя после поездки и освоилась в гостеприимном подвале, Рамси решил нанести ей визит. В конце концов, время идет, а Мизинец всегда был нетерпеливым клиентом.

— Ку-ку, моя дорогая, — позвал Рамси, вглядываясь в темноту подвала. — Черт, я что, забыл включить тебе свет? Неловко как получилось.

Он замер в дверях, прислушиваясь. Уолда молчала. В затхлой тишине раздавалось ее сбивчивое дыхание. Должно быть, толстуха сама не сознавала, что пыхтит, как больное животное.

— Я вхожу, — предупредил Рамси, спускаясь ступенькой ниже. — Без глупостей. Его рука коснулась стены, нащупывая выключатель. Уолда то ли струсила, то ли и правда не пыталась подняться по лестнице, иначе давно бы отыскала его. Провести всю ночь в кромешной тьме — это же рехнуться просто.

Зажегся свет. Уолда сидела, прижавшись к стене,

Рамси выругался про себя. Вот это уже серьезно: он позабыл разрезать скотч, и несчастная свиноматка всю ночь пролежала на полу, спеленутая по рукам и ногам.

— Слушай, могла бы хоть попытаться освободиться, — сказал Рамси, разрезая плотные серые ленты скотча, обвивающие запястья и голени толстухи. — Все девчонки, гостившие здесь, обычно пытались. Есть хочешь?

Уолда отчаянно закивала.

— Держи, — Рамси сунул ей бутыль с водой и шоколадку. — Это не диетично, но я пока не успел пробежаться по магазинам.

— З-зачем ты это делаешь? — спросила Уолда. Голос ее звучал неожиданно спокойно. — Что тебе нужно, Рамси?

— А ты сама как думаешь? — Рамси прошелся по подвалу, следя за Уолдой краем глаза.

— Я думаю, происходит какая-то херня, Рамси. — Уолда вытерла нос рукавом. Платье, бывшее когда-то щеголеватым, пропиталось потом. — Мы же всегда находили общий язык, разве нет?

— Было дело, — покладисто согласился Рамси. — Правда, до того, как ты стукнула меня по башке и стырила пару листков с весьма ценной для меня информацией.

— Это не я, — слишком быстро ответила Уолда, глаза ее испуганно забегали.

— Кто же тогда, крошка?

— Э-э-э, о чем ты вообще, Рамси? Знаешь, если бы ты позвонил деду, уверена, вы бы обо всем договорились.

Это уже было интересно. Значит, старая коряга Фрей тоже в курсе, это усложняло дело. На самом деле Рамси надеялся, что Уолда просто торганула сведениями, наведя на его след каких-то левых ребят. С залетными любителями поиграть в охотников за головами Рамси расправлялся быстро и с пользой для всех. Джейме Ланнистер, начальник полиции Кинг Сити, всегда искренне радовался паре-тройке трупов заезжих забулдыг с богатым криминальным прошлым, — списывать на них «висяки» было очень удобно для отчетности, а хорошая раскрываемость — верный залог избрания на очередной срок. Как ни крути, все оказывались довольны. Ну, кроме заезжих забулдыг, конечно.

— Значит, это дедуля Фрей послал тебя за бумагами?

— Говорю же, не я это, — запальчиво возразила Уолда. — Я бы не стала тебя угандошивать до полусмер…

Сообразив, что сболтнула лишнего, она умолкла.

— Ладно, — сказал Рамси. Ситуацию с участием Фрея еще предстояло обдумать. — Так все началось с этой девахи?

На свет появилась изрядно помятая фотография Арьи Старк. Сложенная пополам, она рассекала скуластое девичье лицо уродливым шрамом, а надорванные по линии сгиба края создавали неприятное впечатление, будто лицо мисс Старк — потрепанная, неровно приклеенная маска.

Уолда замялась. Язык, покрытый желтым налетом, нервно облизал пересохшие губы.

— Я жду, — напомнил Рамси.

Уолда подняла голову, растрепавшиеся волосы облепили лицо. Кажется, она смогла взять себя в руки.

— Тебе не стоит в это лезть, Рамси, — сказала она тем самым тихим успокаивающим голосом, каким обычно говорят с малолетними визгливыми придурками. — Позвони деду. Я уверена, вы сможете договориться.

На самом деле до этих снисходительных слов Рамси и правда подумывал, нужно ли ему лезть в это болото. Старый Уолдер Фрей был барыга со стажем, начинавший еще во времена Сухого закона, торговал наркотиками, нелегальным спиртным и содержал дешевые притоны типа «Рокстеди». До Рамси доходили слухи, что за стариканом числятся дела посерьезней и пострашней, из тех, о которых не говорят, а если и говорят, то шепотом и с оглядкой. Как бы там ни было, свою нишу на дне Кинг Сити он занимал прочно и основательно.

— Ну уж нет, — Рамси улыбнулся, чувствуя, как в его груди разгорается сладкая ярость. — Я сам решу, куда мне лезть. Говори.

— Нет, — сказала Уолда с какой-то неприятной уверенностью. — Ты же мне потом спасибо и скажешь.

Она определенно напрашивалась. Что ж, Рамси был не против немного подыграть даме.

— Нет, ты мне все расскажешь. — Его улыбка стала такой широкой, что уголки рта онемели. — Расскажешь, расскажешь.

Господи, оно того стоило. Рамси отер пот со лба, стараясь не измазаться кровью. Уолда визжала, как свинья на бойне, он на мгновение даже усомнился, достаточно ли звуконепроницаемы стены подвала. Но полученная от нее информация, безусловно, была интересной, даже если кое-что Уолда сгоряча присочинила.

Потянув напоследок за лоскут кожи на запястье Уолды и выслушав новую порцию воплей, Рамси удовлетворенно кивнул и поднялся. Всего-то и стоило срезать немного лишнего мяса и жира с левой руки толстухи, чтобы она запела, как райская птица. Но, конечно, теперь о том, чтобы договориться по-хорошему со старым Уолдером и речи быть не могло.

Рамси досадливо щелкнул языком. Дело начало приобретать чересчур личный оттенок, ошибка, которая может впоследствии стоить слишком дорого. Поднявшись наверх, он разжег камин и не раздеваясь рухнул на нерасстеленную тахту.

Огонь лениво грыз сухие поленья, легкий запас гари уносило в распахнутое окно. Камин стоило прочистить, Рамси обещал это себе каждый раз, но неизменно откладывал.

Перед отъездом Рамси заглянул к отцу. Тот сидел в библиотеке, разложив на коленях журнал, руки покоились на подлокотниках, голова была откинута на обтянутую кожей спинку кресла. Казалось, отец подремывал, Рамси хорошо знал эту позу, даже не видя черные наросты под неплотно запахнутым на груди халатом. Русе Болтон принимал пиявок.

— Загляну позже, — пробормотал Рамси. Было что-то неизменно омерзительное в этой процедуре. В том, как слабо вздымалась отцовская грудь, облепленная кровососами, каким мутным становился взгляд Русе, а речь, и без того тихая, становилась едва слышимой. Словно эта погань выпивала не просто кровь отца, — его жизнь.

— Сядь, — сказал отец, похлопав бледной ладонью по подлокотнику. Рамси старательно обошел столик со стоящим на нем щипцами и эмалированным тазом. В воздухе тошнотворно пахло кровью и дезинфекцией.

— Уезжаешь?

Рамси кивнул. Русе приоткрыл один глаз.

— Ненадолго, — поправился Рамси. — Скоро вернусь.

— А охота?

Рамси ухмыльнулся: отец как всегда, от него ничего не укроется.

— Охоту придется пока отложить.

— Жаль. — Русе снова прикрыл глаза. — У меня новенькая, Лотта. Позавчера привезли от дрессировщика, тебе понравится.

Рамси немного помолчал.

— Если я задержусь… или не вернусь.

Кадык Русе конвульсивно дернулся.

— Все так плохо?

— Пока не знаю, — честно признался Рамси. Он не говорил с отцом о делах. Русе не одобрял его ремесла, полагая, что это позорит семью, но считал ниже своего достоинства вмешиваться. Лишь молчаливая тень брезгливости ложилась на морщинистый лоб судьи Болтона, стоило Рамси упомянуть о своей работе.

— Девка в подвале — внучка Фрея.

Русе выпрямился.

— Во что ты впутался, Рамси?

Рамси пожал плечами.

— Как обычно.

Прикрывая за собой дверь библиотеки, он оглянулся и увидел, что отец вновь принял расслабленную позу, откинувшись в кресле.

V. Человек, которому было безразлично

Рамси солгал, когда ответил отцу, что все «как обычно». Он крепко влип. Конечно, можно было разобраться с Уолдой, вернуть Мизинцу задаток и лечь на дно, пока все не утихнет. Но вот незадача: Рамси не желал устраняться. Хотелось идти до конца, разматывая истончающийся на глазах клубок. Охотничий азарт горячил кровь, как запах дичи — ноздри ищейки.

Рамси вывернул «додж» на шоссе, направляя его в сторону Кинг Сити. Если он все правильно понял, ехать было недалеко. Он стукнул ладонью о руль.

Тебе не стоит этого знать.

Рамси покопался в бардачке, вынул сигарету, смесь табака и марихуаны, зажег от прикуривателя. Нужно было действовать осторожно. Он прикинул список необходимых вещей: кое-что припрятано дома, кое за чем придется наведаться в магазин. Идти на дело в одиночку было чистым безумием, и хотя Рамси не нравилось делиться, пришло время озаботиться напарником.

Развалюха, в которой жил Теон Грейджой, располагалась рядом со свалкой Кинг Сити. Местный мусорщик был крайне ценным знакомством для Рамси, свалка в Кинг Сити была не просто местом для сброса отходов, это было подлинное Эльдорадо.

Рамси притормозил чуть поодаль, морщась от специфического запаха, причудливой смеси гнили, пыли, железа и паленой резины. В жаркие дни Теон жег покрышки, пытаясь избавиться от удушливого смрада разлагающейся органики. С точки зрения Рамси это было так себе выходом, но Теон считал иначе. Король Помойки, Вонючка, так его знали в Кинг Сити. Он был кое-чем обязан Рамси, пришло время стребовать должок.

Рамси посигналил. В дневном свете размеры свалки поражали воображение. Остовы ржавых машин громоздились друг на друге, контейнеры с полужидкими химическими отходами, сваленные горой мешки со строительным мусором, кучи спрессованных брикетов из бумаги и картона, зловонные груды неопорожненных упаковок из-под продуктов, засиженные личинками.

Между завалами всех этих отбросов цивилизации вилась узкая тропинка, ведущая к покосившемуся, насквозь проржавевшему трейлеру.

Рамси снова раздраженно нажал на клаксон, оттягивая необходимость выбираться из пусть некондиционированного, но свежайшего и чистейшего по сравнению с ароматами свалки салона «доджа».

— Теон! — проорал Рамси, чуть опустив стекло. — Ты, твою мать, оглох, что ли?!

Дверь трейлера распахнулась, на пороге возник Теон. Из одежды на нем были узкие застиранные джинсы, обтягивающие тощий зад и вязаная шапочка, надвинутая на брови. Прямо-таки анатомически худой и нелепый, Теон слегка покачивался на ступеньках, приложив руку к глазам козырьком.

— Рамси?

В его исполнении это прозвучало скорее как «Ррааамсии» — Теон имел дурацкую привычку растягивать слова так, что иногда было непросто разобрать его речь.

— Спустись да посмотри, — посоветовал Рамси. — Я это.

— Чего надо? — Теон сморщил нос, щурясь от яркого солнца. Зубы у него были мелкие и темные.

— Работа. Собирайся.

Теон завис, затем медленно развернулся вокруг своей оси и исчез в трейлере. Рамси раздраженно покрутил ручку магнитолы. Оставалось надеяться, что он не упорот вусмерть, потому что больше терять время Рамси не мог.

Долго ждать не пришлось. Минут через десять Теон высунулся из раздвижного окна трейлера и принялся деловито свинчивать колеса огромным ржавым разводным ключом. Рамси наблюдал за ним, затаив дыхание.

— Ты что это делаешь? — спросил он, когда Теон, больше смахивающий на бескрылую пищевую моль почти сполз по стене вниз головой, чтобы отвернуть четвертое колесо. — Совсем рехнулся?

— Чтобы не угнали, — совершенно серьезно ответил тот. — Мы же уезжаем.

— Ясно. — Рамси нашарил в бардачке еще одну сигарету с травкой. Почему нет, в конце концов, все равно на фоне Теона он будет трезвенником почище учащегося воскресной школы.

Под кайфом Теон был всегда, оценивая по шкале от одного до десяти, Рамси определил его сегодняшнее состояние примерно на «шестерку», но бывало и хуже. Когда Теон уходил в кислотный трип, окружающая действительность переставала для него существовать.

— Куда едем? — протянул Теон, устраиваясь рядом. Сумка, висевшая у него на плече, была небрежно брошена на заднее сиденье, и Рамси оставалось надеяться, что там нет, как в прошлый раз, гранаты. Или плохо завинченного контейнера с промышленной кислотой. Или еще чего-нибудь разъедающего-взрывающегося-горючего.

Рамси, хоть и был готов к ольфакторному шоку, все же поперхнулся. Вонючка, как есть вонючка. От Теона несло кислым потом вперемешку с терпким запахом гари, растворителя и сладковатым опьяняющим смрадом подгнивших персиков. Хорошо, хоть майку догадался надеть. Рамси скосил глаза вниз и увидел, что на ногах у Теона красуются непарные «кроксы» с рисунком из «Звездных войн».

«Додж», фыркнув, точно омерзительная вонь допекла и его, рванул с места. Теон со словами «что это за срань» вцепился в магнитолу, которая проигрывала тягучий кантри. Салон автомобиля наполнился душераздирающим треском помех.

— Это не музыка, — сцепив зубы, сообщил Рамси.

Теон, медленно раскачивавшийся в кресле, замер.

— Да? — удивленно спросил он, поправляя сползшую на уши шапку. — Черт. А что тогда?

Рамси промолчал. Злиться было бесполезно. На самом деле история Теона была по-настоящему жуткой, неудивительно, что он так и не пришел в себя. Хуже всего в ней было то, что большая часть вины за произошедшее лежала на нем, Рамси Болтоне. Этой историей он не гордился, хотя на самом деле она была довольно смешной.

— Черт с тобой, — пробормотал Рамси, понимая, что Теон его не слышит. — Слушай что хочешь, парень.

Намерение Рамси ввести Теона в курс дела по дороге в Кинг Сити полностью провалилось. Остаток пути тот провел, подремывая в кресле, повиснув на ремне безопасности. Временами, если Рамси делал попытку выключить или хотя бы приглушить белый шум, надсадно рычащий из колонок, Теон вскидывался, ошалело глядя вокруг себя белыми бессмысленными глазами. В такие моменты даже видавшему виды Рамси становилось не по себе.

Странно, правда? подначил внутренний голос, интонациями почему-то подозрительно напоминающий отцовский. Подумай над этим.

Решив, что богопротивная смесь адреналина, травки и запахов Вонючки его таки доконает, Рамси решил остановиться у ближайшей заправки. Купив начавший черстветь тако, он отнес его Теону.

— На, пожри.

Не выходя из своего сонного транса, тот принялся посасывать край кукурузной лепешки. Томатный соус потек на майку, оставляя на ней маслянистые красные пятна. Оставалось надеяться, что когда они прибудут на место, Теон придет в себя — насколько это вообще возможно.

Они въехали в город на закате, пока все шло по плану, как и ожидал Рамси. Затормозив на стоянке возле «Рокстеди», Рамси растолкал Теона и строго-настрого велел ему сидеть тихо, но быть начеку. Теон, чей взгляд вроде бы обрел осмысленность, слушал довольно внимательно. Убедившись, что Теон все понял правильно, Рамси вылез из машины и направился к бару.

Возвращаться туда было рискованно, но у Рамси была солидная фора, стоило ею воспользоваться. За стойкой его встретила миловидная светловолосая девица в платье настолько тесном, что оно больше смахивало на орудие пытки, нежели на рабочий наряд.

— Что будете пить, мистер Болтон? — прощебетала она, сверля Рамси круглыми, как у куклы, глазами. Кудряшки, обрамлявшие ее лицо, усиливали ощущение кукольности.

— Неразбавленный «Джек Дэниэлз», милая. А, кстати, где Уолда? — невинно поинтересовался Рамси.

— Вот она я, сэр, Уолда. Хотя, погодите-ка, вот я глупая… — Девица прыснула, деликатно прикрывая напомаженный рот ладонью. — Вы же спрашиваете про мою кузину. Она заболела.

Господи Иисусе и его пресвятая тусня, они там что, все Уолды?

— Надеюсь, ничего серьезного? — Рамси вложил в этот вопрос всю отпущенную ему природой искренность. — Я хочу сказать, ты меня понимаешь.

Уолда встряхнула бутылку.

— Думаю, скоро вы ее увидите на привычном месте, — сказала она, пододвигая Рамси картонный кружок с логотипом «Рокстеди» и ставя на него пузатый стакан с виски. — За счет заведения, мистер Болтон, в честь знакомства.

Рамси внимательно посмотрел на нее, силясь разгадать подвох, но свежее лицо Уолды лучилось доброжелательностью, а голубые глаза застыли и казались парой стеклянных пуговиц.

Рамси прихватил свой напиток и отошел к столику. Пока все укладывалось в схему. Старикан, конечно же, ищет внучку и ставит ей замену. Эта новенькая лисичка с виду дура дурой, но явно не так проста, как хочет казаться.

Главный вопрос: рискнут ли Фреи крутить свои делишки, подозревая неладное, или затаятся на какое-то время? Был только один способ это выяснить. Рамси посидел для приличия минут сорок, заказав еще стаканчик и жареного цыпленка, затем расплатился, оставил Уолде щедрые чаевые и ушел.

Теон спал на заднем сиденье, сложив ладони на груди и приоткрыв рот. Он здорово смахивал на покойника не первой свежести: неряшливая желтоватая щетина топорщилась на впалых щеках, тощие, перевитые вздутыми венами руки, синевато-бледная кожа. На губах подсыхала вязкая слюна.

Красавец, что ни говори, подумалось Рамси. Он завел мотор и отъехал на пару кварталов от «Рокстеди», пытаясь засечь слежку.

— Вставай! — Он потряс Теона за плечо. — Я тебе, мать твою, сказал быть настороже, а не дрыхнуть.

— Я и был настороже, — не открывая глаз ответил Теон. — Пока тебя не было, дважды проезжала полицейская машина, парочка педиков устроила разборки, а с черного хода зашел мужик, здорово смахивающий на аптекаря. Рамси оживился, «аптекарями» Теон называл наркодилеров.

— И долго он там пробыл?

— Не знаю, — ответил Теон, зевая. — Он оттуда не выходил.

— Или ты не видел, — заключил Рамси. — Ладно, надо проверить. Вываливайся.

Теон послушно выполз из машины. Покопавшись в лежащей на полу сумке, он достал короткое мачете с широким, упрятанным в кожаный футляр лезвием. Огнестрельное оружие он не признавал, но Рамси это вполне устраивало. Стрелком в их команде был он сам. Остановившись под фонарем, он подозвал Теона и сунул ему под нос фотографию Арьи Старк.

— Эту деваху не видел?

Теон пожал плечами.

— Сможешь запомнить?

— Угу.

Теон, конечно, был поганым наркошей, но иногда мог удивить. Еще в предыдущие визиты в «Рокстеди» Рамси облюбовал удобное местечко для наблюдения — бетонированную площадку стоянки окаймлял дикий кустарник, между ним и забором оставался промежуток, достаточный, чтобы укрыться вдвоем. После некоторых раздумий, Рамси решил расположиться так, чтобы держать в поле зрения черный ход, рассудив, что так выше шанс увидеть нечто интересное. Перед дверью стоял запыленный черный «шеви».

Потянулись часы ожидания. Если бы у Рамси спросили, чем в сыскном деле приходится заниматься большую часть времени, ответ был бы «ждать». Однажды Рамси довелось сидеть в засаде больше суток, мочиться в бутылку и обходиться без жратвы, не самое приятное воспоминание. Теон рядом что-то бормотал, беседуя сам с собой или своими глюками и распространял вокруг себя нестерпимое зловоние. На заправке Рамси купил «Old Spice» и щедро обрызгал его шмотки, но это не очень-то помогло.

Вытащив замусоленную сигару, Рамси зажал ее зубами, надкусив упругий кончик. Рот наполнился терпкой слюной, в носу засвербело и дышать стало немного легче. Стоянка понемногу пустела. Наконец неоновая розовая надпись, опоясывающая бар, погасла. Рамси поглядел на часы: далеко за полночь. Показалась кудрявая Уолда. Вместо того, чтобы идти к автомобилю, она остановилась, придерживая дверь для своего спутника: высокого темноволосого незнакомца, который тащил на плече нечто длинное, явно тяжелое, замотанное в упаковочный пластик.

— Трупак, — шепотом констатировал Теон, явно заинтересованный происходящим.

— Может, и не трупак, — так же шепотом ответил Рамси. — Но да, похоже, что тело.

Тем временем Уолда отперла багажник. Рамси подавил смешок. Ровно сутки тому, он проделал то же самое с ее сестрицей. Парочка утрамбовала свою ношу, уселась в машину и дала по газам.

— Эй, — сказал возмущенный Теон. — Мы что, не бросимся в погоню?

— Неа. — Рамси зевнул, ощущая чугунную усталость. Головная боль лениво шевелилась в затылке, угрожая запустить щупальца глубже. — Мы спать. В погоню кинемся завтра.

Чутье очередной раз не подвело: Рамси предусмотрительно снабдил черный «шеви» маячком, теперь выяснить, куда другая-Уолда и тот парень повезли такой интересный сверток, не составляло труда.

— Эй, Воню… ммм, Теон, — Рамси решил быть вежливым и не раздражать напарника понапрасну. — Как насчет того, чтобы пойти ко мне в гости? С меня пицца.



Продолжение в комментариях.

@темы: триллер, мистика, тексты, modern!AU, джен, ББ-2016, R

---

Наша

[resident trickster]

Название: Наша
Автор: resident trickster
Бета: Elvira_faery
Иллюстратор: Elvira_faery (Санса, Домерик, Рамси)
Пейринг/Персонажи: Домерик Болтон/Санса Старк, эпизодически Рамси Болтон/Теон Грейджой, Джон Сноу, Робб Старк, Русе Болтон
Тип: гет, слэш
Рейтинг: R
Жанр: драма, mafia!AU
Размер: 16 156 слов
Саммари: выходя замуж, Санса чувствовала себя спасительницей. Наконец-то и ей, бесполезной и глупой, удалось сделать что-то для семьи. «Ничего не бойся, Санса. Ты теперь наша. Никто тебя не обидит», - так сказал Домерик, и она отчего-то сразу ему поверила. Зря.
Предупреждения:

спойлер

смерть персонажей, кроссдрессинг, отвратительно патриархальный модерн!Вестерос, смесь сериального и книжного канонов, множество разного рода неточностей, нецензурные выражения
Ссылка на скачивание: docx || pdf || epub || fb2 || mobi

1. Свадьба

В тот год конец лета выдался не по-северному жарким. Ежедневные прогнозы синоптиков, обещавшие скорое похолодание и живительный дождь, не сбывались: солнце палило мучительно и немилосердно. Даже в обычно прохладной винтерфелльской богороще пожелтела трава и на четверть высох пруд. Отец рассказывал, что в древности эта богороща принадлежала Старкам. Теперь она находилась в городской собственности, как и руины их родового замка. Давно, в прошлой жизни, когда отец был жив и дела его шли в гору, он хотел вложиться в восстановление фамильного гнезда, но эти смелые мечты так и остались невоплощенными.

Санса тихо вздохнула. Пожалуй, она мучилась от жары сильнее всех присутствующих: скромное закрытое платье и длинный плащ с вышитым серым лютоволком были слишком теплым для лета. Но одеться легче значило нарушить традицию. Север издавна славился тем, что люди здесь, в отличие от южан, чтили обычаи старины. Свадьбы на Севере справлялись по всем правилам, ровно так же, как и столетия назад: молодожены приносили клятвы у сердце-древ, перед ликами старых богов, без септонов и каменных идолов.

— Традиции — все, что у нас осталось, — говорила мама, помогая расшить серебристый подол платья жемчугом. — Они вечные, а все остальное… Все проходит, доченька. Все проходит.

После смерти отца она изменилась, стала набожной и тихой. Санса боялась с ней спорить. Если честно, храмы семерых богов, светлые и сияющие, нравились ей куда больше, чем мрачные красные лики на деревьях. Но ее жених был истинным северянином, хоть и провел почти все детство и юность в Речных землях. О том, чтобы нарушить традиции, не могло быть и речи.

— Мне страшно, — призналась Санса, незаметно вытирая вспотевшие ладони о подол платья. Хорошо, что гости едва ли могли разглядеть ее за деревьями.

— Думаешь, мне не страшно? — Робб округлил глаза и улыбнулся так, как только он умел — легко и беззаботно. — Кажется, я забыл ту хрень, что мне придется говорить сейчас. Ладно, придумаю что-нибудь.

— Дурак, — Санса легонько ткнула его пальцем в бок. — Выгляни, они уже пришли?

По обычаю, невесте полагалось подойти к сердце-древу позже жениха.

— Ага, — Робб высунулся из-за раскидистого дерева и тут же спрятался снова. — Ждут тебя. Пошли? — он подставил ей свой локоть.

Сердце забилось часто-часто. Перед глазами все поплыло — то ли от жары, то ли от волнения, то ли от всего сразу.

— Может, еще тут постоим? — выдохнула Санса. — Еще немного.

Робб посмотрел на нее несчастным взглядом.

— Слушай, если бы я мог, то вышел замуж вместо тебя. Честное слово, — он сказал это так проникновенно, что Санса прыснула от смеха. — Нет, серьезно, вот что ты хихикаешь! Но я не могу. И заставлять тебя мне меньше всего хочется. Давай все отменим? Правда, давай.

Санса помолчала. Разумеется, она бы с радостью все отменила. Свое замужество она представляла вовсе не так — не впопыхах, не с незнакомцем вместо любимого жениха. Однако правда состояла в том, что выбора у нее не было. Санса прекрасно понимала: свадьба — ее первый и единственный шанс сделать для семьи хоть что-то. Другого не будет.

— Нет, — Санса покачала головой. — Не надо ничего отменять. Я… Я осознаю свой долг. Нам нужны деньги, у Болтонов они есть. Я не хочу, чтобы из-за моего упрямства дело нашего отца целиком оказалось в их руках. Достаточно того, что они контролируют часть акций.

Что значит эта фраза — «контролирует часть акций» — Санса не совсем понимала. О семейных делах она знала только, что отец вложился в проект одного своего друга-южанина и на этом прогорел. Кажется, речь шла о разработках месторождений на Драконьем камне, но наверняка она не знала — девушкам не следовало забивать голову такой скучной ерундой. Как бы то ни было, мистер Болтон, один из самых уважаемых людей на Севере, спас Старков от окончательного разорения, в обмен на эту самую часть акций.

После смерти отца выяснилось, что ситуация еще хуже, чем казалось. Долгов по кредитам накопилось так много, что даже проданного бизнеса не хватило бы, чтобы покрыть их, так сказал Робб. Однако мистер Болтон обещал помочь, взамен прося сущую мелочь — свадьбу. Если Санса выйдет замуж за его старшего сына, он заплатит по кредитам.

— Зачем ему это? — только и спросила Санса, услышав эту новость. — Болтоны могут купить нас просто так, пусть даже и с долгами, ты сам сказал.

— У Болтонов много денег, но не хватает авторитета, — мрачно ответил Робб. — У их семьи плохая репутация из-за ее прошлого… да и не только из-за него. Короче говоря, Русе Болтон очень хочет это исправить. Деньги тут не помогут, только выгодный брак.

Санса не стала долго раздумывать и сразу дала свое согласие. В самом деле, этого от нее все ждали. Возможно, если бы не скоропостижная смерть отца, все бы как-то наладилось само собой, и Сансе не пришлось бы выходить замуж за незнакомца.

Хотя, наверное, все сложилось бы так же.

Робб притянул Сансу к себе и мягко поцеловал в лоб. От него пахло отцовскими сигаретами и мятной зубной пастой.

— Спасибо тебе. Ты ужасно смелая, ты знаешь это? Мы со всем справимся вместе, — он снова улыбнулся. — Теперь пойдем, пока я окончательно не забыл все слова.

Высокие каблуки цеплялись за побитый временем красный бархат, которым покрыли дорожку, ведущую к сердце-древу. Смотреть на жениха, как и на его отца, было страшно, и оттого Санса разглядывала гостей. Со стороны невесты их собралось немного — родня и оставшиеся друзья семьи, да пара школьных подруг. Почти у самого сердце-древа стояла мама. Прошло уже больше года, но она так и не перестала носить траур по отцу. Рядом была явно недовольная Арья в длинном зеленом платье, — Санса сама его сшила, — и Бран. Рикон, как самый младший, остался с няней, и все утро ужасно негодовал по этому поводу. Джон не приехал — сказал, что отпуск не получил. Но Санса знала: ее самый честный брат солгал. Джон был резко против этого брака, единственный из всей семьи, и слышать не хотел никаких разумных аргументов. Санса злилась на него за это и вот уже месяц игнорировала письма.

— Кто идет предстать перед божьим ликом? — спросил мистер Болтон. Голос у него был одновременно вкрадчивый и равнодушный.

— Санса из рода Старков пришла, чтобы выйти замуж, — ответил Робб. Он явно нервничал, и оттого его голос чуть подрагивал.

«Это не он должен делать, — стремительно пронеслось в голове. — Не он, а отец».

Но у отца не выдержало сердце. Так, по крайней мере, сказали врачи.

— Кто пришел взять ее в жены? — спросил Робб, выдержав короткую паузу.

Санса резко подняла голову: не смотреть на жениха сейчас было бы неприлично.

«Зато не южанин. Зато свой».

— Домерик из рода Болтонов.

Домерик, темноволосый, с бледно-голубыми глазами, был очень красив. Санса видела его и прежде: они пересекались на официальных приемах и в гостях. Подобное случалось редко — до недавнего времени Домерик жил в Речных землях, лишь изредка навещая отца. Однако ради Сансы, сраженный ее красотой и манерами, он решил вернуться навсегда. Так, по крайней мере, утверждал мистер Болтон. Санса не очень-то ему верила: за все время знакомства они с Домериком едва ли сказали друг другу больше десятка формальных фраз.

— Кто отдает мне невесту?

— Робб из рода Старков. Берешь ли ты этого человека себе в мужья, Санса Старк?

Домерик был красив — вот и все, что Санса о нем знала. Впрочем, внешность не имела никакого значения. Даже если бы он был уродлив, как тысяча злобных карликов, Санса вышла бы за него, не раздумывая. Таков был ее долг.

— Беру.

Как будто Санса могла дать другой ответ. Гости разом захлопали, Домерик улыбнулся и протянул ей руку. Они вместе опустились на колени перед сердце-древом; настало время молчаливой молитвы. Санса знала, о чем полагается просить старых богов сейчас, но в голове все перепуталось, и она мысленно твердила только одно: «Пусть все будет хорошо, пусть все будет хорошо, пусть все будет хорошо».

О чем молился Домерик, Санса даже не догадывалась. Она вдруг подумала о тех Старках, что вступали в брак в этой богороще многие столетия подряд. Вряд ли бы им понравилось происходящее. Однажды случилось так, что предки ее жениха разрушили Винтерфелл и убили всех лютоволков, служивших тогдашним владельцам замка вернее, чем домашние псы. По крайней мере, так говорилось в семейных хрониках. Теперь огромные волчьи морды украшали лишь семейный плащ и старые обеденные блюда, которые отец наотрез отказался продать в музей.

От этих мыслей в глазах защипало, но Санса сдержалась и не всхлипнула. Она поднялась на ноги, и Домерик встал следом. Когда на плечи лег розовый болтонский плащ, куда более легкий, чем старковский, Санса не почувствовала ничего.

Гости снова захлопали. Обряд был завершен. Теперь следовало подать документы в департамент, регистрирующий браки, но мистер Болтон еще перед свадьбой заверил, что сам всем займется.

Эта предусмотрительность скорее настораживала, чем успокаивала. Иногда казалось, будто этот брак ему нужен гораздо сильнее, чем Старкам.

Перед глазами снова все поплыло от духоты, и рядом уже не было Робба, в которого можно вцепиться.

— Жарко, да? — шепнул Домерик, придерживая Сансу за локоть. Ладони у него были холодные. — Ничего, скоро сядем в машину, там прохладнее.

Домерик улыбался почти как Робб, и Санса почувствовала себя лучше. Он говорил с ней так запросто, словно они были давними приятелями.

— А у меня дико неудобные ботинки, — поделился Домерик. — Жмут ужасно. Если честно, я совсем не привык к такой одежде. Хотел прийти в кедах, но отец сказал, чтобы я не позорил семью. Хорошо, что скоро торжественная часть закончится. Получим подарки, поблагодарим гостей, поедим и пойдем отдыхать.

Санса кивнула и улыбнулась, против воли заражаясь чужой уверенностью.

***

Несмотря на обещание Домерика, скоро ничего не закончилось: поздравлениям и тостам не было конца. Почти все дарили деньги — кроме Фреев, решивших ограничиться комплектом постельного белья и набором вышитых скатертей. Половину из поздравителей Санса не знала — это были южане, гости мистера Болтона. Она улыбалась им, подавала руку и позволяла расцеловать себя в обе щеки. Но даже не пыталась запомнить их имена.

Подарок от родителей (в основном от мистера Болтона, разумеется) — небольшой уютный дом в пригороде — они получили еще до свадьбы. Прежде Санса пришла бы в восторг от перспективы стать настоящей хозяйкой; теперь же больше всего на свете ей хотелось вернуться домой, в свою спальню, родную и привычную.

«Нельзя, — строго сказала себе Санса, незаметно промокнув глаза тыльной стороной ладони. — Нельзя думать о доме. И реветь нельзя».

Затем настало время танцев. Как и полагается, Санса потанцевала со всеми — сначала с супругом, затем с обоими братьями и с Теоном Грейджоем, пропустившим церемонию у сердце-древа, потом с желающими из числа гостей и в конце снова с супругом. Ноги после долгого вальсирования ныли, но Санса была довольна. Хоть с чем-то она справилась достойно.

— Потерпи, еще немного осталось, — шепнул Домерик, когда они вернулись на свои места. От него слегка пахло вином. — Совсем скоро мы…

Он внимательно посмотрел ей за плечо и неожиданно осекся. Его раскрасневшееся лицо помрачнело.

— Ты что-то не рад мне, братик, — раздался за спиной громкий пьяный голос. — Не думал, что я приду, да?

Санса резко обернулась: прямо перед ней стоял Рамси, незаконнорожденный сын мистера Болтона. О нем ходили чудовищные слухи. Говорили, что он делает за своего отца самую гнусную, самую грязную работу — и делает с удовольствием. В чем именно состояла эта работа, Санса могла только догадываться, но так было даже страшнее. Еще болтали, что у него была жена, которую он довел до голодной смерти. По другой версии, он скормил ее собственным собакам бойцовой породы.

Одно время Санса боялась, что мистер Болтон передумает и решит выдать ее за Рамси, однако тот проявил милосердие.

— Не думал, — Домерик поднялся на ноги и раскрыл объятия. — Но я рад тебе.

— Да неужели, — Рамси криво ухмыльнулся и шагнул навстречу.

Братья крепко обнялись. Часть гостей с интересом наблюдала за происходящим, другая часть демонстративно отвернулась.

— Поздравляю, — Рамси отстранился и с силой хлопнул брата по плечу. — Позволишь потанцевать со своей женушкой?

— Не думаю, что это хорошая идея, — в глазах Домерика мелькнуло незнакомое холодное выражение. — Иди проспись, брат. Мы с тобой завтра поговорим.

Рамси недобро прищурился.

— Думаешь, я пьяный? Ты ведь именно так и думаешь, правда?

Он стиснул кулаки, и Санса почувствовала: сейчас начнется драка, и все будет испорчено. Иллюзия настоящего праздника и прекрасной свадьбы окончательно разобьется. Такого Санса не могла допустить.

— Я с удовольствием потанцую с вами, мистер Болтон, — она нервно улыбнулась и встала со стула. — Не нужно ссориться.

Рамси окинул ее оценивающим взглядом и присвистнул.

— Мне нравится эта девчонка. Пошли, раз такая смелая.

Он сжал ее ладонь так крепко, будто хотел сломать. Домерик молча смотрел им вслед.

Музыканты заиграли вальс на три четверти. Для пьяного Рамси двигался с удивительной грацией, почти ни в чем не уступая Домерику. Вот только прижимался он неприлично, вызывающе крепко.

— Знаешь, мне жаль тебя, — Рамси неторопливо, по-хозяйски погладил ее по спине. — Хочешь, скажу почему?

— Почему? — Санса боялась смотреть ему в глаза.

— Мой брат спит только со своей винтовкой, — эти слова определенно доставляли Рамси удовольствие. — Домерику ты не нужна.

Санса не знала, что полагается отвечать на такое. Ее старательно учили светскому этикету и хорошим манерам, но как реагировать на подобные грубые мерзости, никто не объяснял. Стараясь не заплакать от унижения, Санса послушно позволила вести себя в танце. Музыка доносились словно сквозь вату.

— Когда станет скучно, позвони мне, — Рамси провел пальцем по длинному ряду застежек на спине. — Повеселимся.

— Я замужняя женщина. Н-не думаю, что это случится, — дрожащим голосом ответила Санса, не понимая толком, что говорит.

Эти слова явно развеселили Рамси.

— Какая норовистая. Мне нравятся такие. Обязательно позвони мне, слышишь?

Остаток танца Санса не запомнила. Она пришла в себя, только когда музыка смолкла.

— Благодарю за танец, — пробормотала Санса, забыв, что благодарить вообще-то должны ее.

— Всегда пожалуйста.

Влажно чмокнув ее в щеку, Рамси отстранился и ушел нетвердой походкой. Полы его мятого пиджака колыхались. А Санса вернулась на место, чувствуя себя оплеванной. Казалось, будто все взгляды гостей — неодобрительные, насмешливые, злые — были направлены на нее. Ту, которую после танца бросили посреди зала, не потрудившись проводить к мужу. Щеки пылали от стыда.

— Он тебя обидел, так? — Домерик выглядел мрачным. — Что он тебе наговорил?

— Ничего, все в порядке. Твой брат был очень л-любезен, — Санса очень старалась выглядеть радостной. — Можно мне еще вина?

Домерик посмотрел на нее настороженно.

— Да, конечно. Позволь мне налить тебе.

Тем временем гости постепенно расходились. Робб ушел чуть ли не раньше всех, уведя с собой Арью, Брана и маму. Последнее время та быстро утомлялась, что было заметно всем, не только родне.

— Будь умницей, — шепнула мама, обняв на прощание.

Санса прекрасно понимала, что это значит. Будь послушной, будь ласковой, будь хорошей женой, помни все, чему тебя учили. От страха не оправдать чужие надежды перед глазами темнело, и даже вино не помогало успокоиться.

— Через десять минут за нами приедут, — сказал Домерик. — Все почти что закончилось.

Санса вздрогнула, когда он накрыл ее руку своей — не от отвращения, а от неожиданности. Это было слишком интимно, так, будто у них имелся некий общий секрет.

— Хорошо, — Санса коротко улыбнулась.

В первый раз за вечер ей подумалось, что ее брак будет не таким уж и ужасным. Хотелось сказать Домерику что-нибудь милое, по-настоящему приятное, но голова была тяжелой, и мысли путались.

— Знаешь, я… — осторожно начала Санса, однако ее перебили.

— Эй, прекрасная невеста! — все-таки иногда у Теона был неприлично громкий голос. — Смотри, кто к тебе пришел.

Санса обернулась: в дверях стоял высокий темноволосый мужчина в застегнутой на все пуговицы черной военной форме. За его спиной толпилось еще четверо в такой же одежде. В первые секунды Санса не узнала в вошедшем Джона, слишком уж хмурым и мрачным тот выглядел.

А потом Джон широко улыбнулся и сделал шаг навстречу.

Забыв про мужа, Санса вскочила с места, подбежала и крепко обняла его за шею. Так обычно делала Арья, и за эти вольности ей доставалось от мамы.

— Я думал, Грейджой подойдет к тебе и тихо позовет, — Джон был явно смущен таким теплым приемом. — Я не хотел привлекать внимание. Но, кажется, этот придурок ничего не может сделать нормально.

— Перестань, — отмахнулась Санса. — Как вообще ты здесь оказался?

— Мы немного дезертировали, — сообщил один из спутников Джона, очень красивый, с длинными темными волосами. — Кстати, это тебе, — он протянул Сансе букет синих роз. — Командир сказал, ты их любишь. Мы долго думали, чего бы еще тебе подарить, но, если честно, у нас не то чтобы большой выбор подарков.

— Я очень люблю такие розы, — она завороженно смотрела на яркие цветы, растущие только на самом Севере, за Стеной. — Спасибо вам, мне вовсе не нужно других подарков, и… Вы что, правда дезертировали?

Санса слышала, что дезертиров на Стене до сих пор казнят, и ее сердце сжалось от ужаса.

— Немного дезертировали, говорю же, — пояснил красивый таким тоном, будто это все объясняло.

— Немного? — Санса недоуменно нахмурилась.

— До утра, — пояснил другой, полный, с добрым лицом. — Мы решили, что если Джон пойдет один, и его поймают, то ему точно влетит. А если поймают пятерых, то…

— То нам всем пиздец, — встрял еще один, высокий и широкоплечий.

— Абсолютный пиздец, — подтвердил его лопоухий товарищ.

— Не ругайтесь, — красивый мрачно посмотрел на них. — Договорились же, никакой ругани при дамах. Ладно, командир, — он перевел взгляд на Джона, — мы тебя на улице подождем.

— Наши тебе поздравления, — полный пожал Сансе руку. — Очень приятно познакомиться.

Та в ответ сумела только кивнуть. Все происходило слишком стремительно.

— Я даже не спросила, как зовут твоих друзей, — посетовала Санса, когда спутники Джона ушли.

— Тот, что подарил тебе цветы, — Атлас, — ответил тот. — Два грубияна — Гренн и Пип. А Сэм подговорил всех бежать вместе.

— А ты, значит, командир? — Санса посмотрела на него насмешливо.

— Нет, — Джон смутился. — Атлас просто дразнится. Никакой я не командир.

— Передай им, что я очень благодарна за все, — Санса взяла его за руку. — За цветы и за то, что ты пришел.

Смешно, но в детстве они не ладили, особенно после того, как Санса узнала, что Джон — ее брат только наполовину. Однако потом сложилось так, что родители больше занимались Роббом, ведь он был старшим сыном, а с остальными детьми возились многочисленные няни и учителя — и Джон. Он играл с Арьей в разбойников, помогал Сансе с математикой, лазал с Браном по крышам и учил Рикона читать. В какой-то момент Сансе стало все равно, что Джон — ненастоящий брат; его уход в армию незадолго до смерти отца она оплакивала неделю. Служить на Стене и охранять северные рубежи страны было делом почетным и опасным, это все знали, но Санса упорно не понимала, зачем Джону рисковать собой, когда есть так много других, мирных занятий.

— Жаль, я не могу остаться с тобой надолго, — Джон сжал ее пальцы. — Хочу еще быстро зайти домой и всех повидать. Неизвестно, когда мне снова удастся выбраться, — он помолчал. — Познакомишь меня со своим мужем?

— Я понимаю, — заверила Санса, хоть ей и было немного обидно. — Пойдем, я вас представлю.

Санса за руку подвела Джона к праздничному столу. Кажется, Домерик не спускал с них глаз все то время, что они беседовали, стоя в проходе. Наблюдая, как брат и муж пожимают друг другу руки и немного скованно улыбаются, Санса чувствовала себя до странного счастливой.

— Останетесь ненадолго? — вежливо предложил Домерик. — За нами уже приехали, но мы могли бы задержаться.

— Нет, что вы, — Джон покачал головой. — Не хочу вам мешать. К тому же мне нужно вернуться в часть к утру, для этого придется поторопиться.

— Что ж, было приятно познакомиться, — Домерик снова пожал его руку. — Я буду ждать тебя в машине, дорогая.

Это «дорогая» было насквозь наигранным и фальшивым. Джон не мог этого не услышать.

— Он хороший, — сказала Санса, когда Домерик отошел от них на почтительное расстояние. Отчего-то она чувствовала потребность защитить его. — Правда, хороший. Мы пока мало друг друга знаем, но мы…

— Он —Болтон, — отрезал Джон. — И этого для меня достаточно. Эти люди ничего не делают просто так, и их помощь… В общем, ты уже знаешь, что я думаю о происходящем. Будь осторожна, хорошо?

Он посмотрел на Сансу внимательно и остро. По спине пробежал холодок.

— Ты так говоришь, будто он меня зарежет, — она дернула плечом.

— Не зарежет, — проговорил Джон. — Надеюсь, что действительно не зарежет.

Он помолчал и вдруг сгреб ее в крепкие объятия.

— Пиши мне, — шепнул Джон. — Пиши обо всем, что происходит. Даже если ничего не происходит, пиши. Хорошо?

— Да, — пообещала Санса, уткнувшись в плечо. — Я буду писать тебе.

Как будто она могла ответить что-то другое.

***

Синие розы пахли совсем не так, как обыкновенные — более холодно и спокойно. От них тянуло морозной свежестью, такой странной в душной летней ночи. Пожалуй, этот запах совсем не подходил к светло-персиковым стенам спальни.

— Думаю, мы отложим первую брачную ночь, что скажешь? — деловито предложил Домерик.

Он стоял у окна, повернувшись спиной, и Санса не могла разглядеть выражение его лица.

— Было бы хорошо, — мягко ответила она. Широкая кровать была совсем близко, и ужасно хотелось лечь и уснуть без снов. — Я очень устала, если честно.

«И мне страшно».

— Я тоже, — Домерик обернулся. В тусклом свете ночника его светлые глаза казались черными. — А еще мне хотелось бы познакомиться с тобой поближе, прежде чем мы станем мужем и женой по-настоящему.

Некстати вспомнились слова Рамси о том, что его брат спит исключительно со своей винтовкой. Глупо, конечно, но услышанное обнадеживало. Санса не чувствовала в себе готовности стать хорошей женой, особенно в постели. Наедине с Домериком было спокойно, хотя для брака этого, наверное, было недостаточно.

А может, Санса была романтичной дурочкой.

— Я не дарил тебе подарков, — неожиданно проговорил Домерик, подходя к старинному темно-коричневому комоду. — Наша свадьба состоялась слишком быстро, и у меня совсем не было времени поухаживать за тобой, как полагается. Я постараюсь исправиться.

Он достал из комода две коробки — одну совсем маленькую, другую побольше.

— Открывай, пожалуйста, — Домерик сделал свет поярче, сложил подарки на кровать и сам забрался на нее с ногами.

Санса кивнула, села напротив и начала распутывать ленты. В первой коробочке оказалось кольцо из темного золота, с ярким красным камнем.

— Это рубин, — пояснил Домерик. — Когда-то мой отец подарил это кольцо моей матери. Теперь оно твое.

Санса попыталась вспомнить, как умерла миссис Болтон, но так и не вспомнила. Спрашивать было стыдно.

— Спасибо большое, оно очень красивое.

Надев старомодное кольцо на средний палец, Санса с искренним удовольствием полюбовалась глубоким алым блеском.

— Открывай вторую коробку, там кое-что более интересное, — заговорщически сообщил Домерик.

Санса подчинилась. Во второй коробке обнаружился пистолет — дамский, судя по размеру, но без украшений, простой и черный. Этот подарок показался до крайности зловещим.

— Зачем это?.. — тихо спросила Санса.

— Просто чтобы ты чувствовала себя в безопасности, — Домерик явно ожидал другой реакции. — На всякий случай.

«Он любит оружие, так говорил Робб, — вспомнила Санса. — Разумеется, он решил, что меня порадует пистолет».

— Большое спасибо, — она выдавила из себя вялую улыбку. — Это очень полезный подарок.

Похоже, Домерик услышал в его голосе ложь.

— Послушай, — он придвинулся ближе, небрежно смахнув подарочную упаковку на пол, — ты теперь наша, Санса. Никто тебя не обидит, а этот пистолет… Он просто на всякий случай. Ничего не бойся, хорошо? Я смогу тебя защитить, — Домерик нежно поцеловал ее в лоб, почти как Робб с утра.

Как ни странно, Санса ему поверила, просто потому, что ей отчаянно хотелось кому-нибудь верить.

— А теперь ложись спать, — Домерик встал с кровати и потянулся. — Твоя ночная рубашка должна быть под подушкой.

Санса переоделась быстро. Не то чтобы она стеснялась Домерика, но… Но все-таки стеснялась. Тот, впрочем, демонстративно не смотрел в ее сторону.

— А ты?.. — осторожно спросила она, заметив, что Домерик даже не начал снимать одежду.

— У меня есть некоторые дела, — он виновато улыбнулся. — Простишь меня? Обещаю, что завтрашнюю ночь проведу с тобой.

— Прощу, конечно, — покорно отозвалась Санса, ощущая смесь обиды и облегчения.

— Вот и славно.

Кажется, другой реакции от нее и не ждали.

2. Завяжи мне глаза

На круглом кухонном столе, покрытом кружевной белой скатертью, лежала разобранная винтовка. Ритмично покачиваясь на стуле и что-то насвистывая, Домерик старательно начищал одну из деталей механизма. Черный пиджак и галстук валялись на полу неаккуратной кучей.

— Привет. Ты сегодня рано. Я не слышала, как ты пришел, — Санса робко улыбнулась.

— Не хотел тебе мешать, — брезгливо поморщившись, Домерик подвернул рукава некогда белой рубашки. — Посидишь со мной? Я почти закончил.

Санса кивнула и опустилась на соседний стул. Она все еще не понимала, как вести себя с мужем. Со дня свадьбы прошло уже две недели, но время, что они провели вдвоем, по-прежнему исчислялось часами и минутами. Домерик приходил — если приходил — когда Санса уже спала, а уходил с рассветом. Спрашивать, где он пропадает, было неловко. Наверное, это было как-то связано с семейными делами, которые не следовало обсуждать с женщинами. Санса знала только то, что у большинства богатых семей, что на Севере, что на Юге, имелся бизнес, о котором не полагалось говорить в приличном обществе. Обычно он имел отношение к оружию, наркотикам и борделям. Об этом ей по секрету рассказал как-то дядя Петир — кажется, просто для того, чтобы смутить.

— Но твой отец не такой, милая, — прибавил он. — Нет, совсем не такой. Нед Старк верит в закон и рассчитывает, что жалкие месторождения дешевых блестяшек обеспечат его семью. Отчаянный человек, что ни говори.

В его голосе звучала обидная издевка, и Сансе очень хотелось защитить отца, однако она понятия не имела, как это сделать. Хотя, может быть, дядя Петир был прав. Если бы отец был как все, если бы он не вкладывал семейный капитал в развитие северных месторождений драгоценных камней, то никогда не разорился бы. И, может, даже не умер.

От оружейной смазки на скатерти оставались жирные следы, но Домерика явно не заботили такие мелочи.

— Ты сегодня нарядный. Красивый костюм, — заметила Санса, просто чтобы не сидеть в тишине. Обычно Домерик носил старомодные широкие брюки, клетчатые рубашки и неизменные кеды.

— Важные дела, — он коротко улыбнулся. — Пришлось нарядиться, как на свадьбу.

На подвернутых пожелтевших манжетах виднелись красные пятна, как будто кто-то неаккуратно разбрызгал краску. Санса отвела взгляд: пожалуй, она не хотела знать подробности важных дел.

Повисло молчание.

— Когда я был маленьким, — внезапно проговорил Домерик, — отец завязывал мне глаза своим шарфом и заставлял собирать винтовку вслепую. С тех пор стрельба ассоциируется у меня с запахом его одеколона. Такой хвойный, земляной запах. Он до сих пор им пользуется.

— Мистер Болтон хорошо стреляет? — спросила Санса, хотя сказать хотелось другое: что это жестоко — заставлять маленького мальчика собирать оружие. Папа никогда так не поступал, ни с Роббом, ни с Джоном. У них были учителя, и стреляли они исключительно под присмотром профессионалов.

— Посредственно, — отозвался Домерик. — Отец предпочитает ножи. А я люблю огнестрел, с самого детства. Помню, как в семь утащил из отцовского кабинета револьвер и по книге учился разбирать и собирать его. Няня была в ужасе, когда обнаружила меня в гараже и с заряженным револьвером.

Он мягко рассмеялся, демонстрируя ровные белые зубы. Санса сидела, не дыша. Это был первый случай, когда Домерик откровенничал с ней, и было ужасно страшно сказать что-то не то, показать неправильную реакцию, отпугнуть. Говорят, хорошая жена всегда угадывает, чего хочет от нее муж. Санса была ужасной женой.

— В Речных землях есть закрытая школа военная школа, — продолжил Домерик. Он закончил чистить детали и бросил тряпку на пол, прямо на пиджак. — Я выпустился из нее три года назад. Помимо всего, из меня готовили снайпера. Жаль, что в последнее время стрелять мне удается только на полигонах и в зале.

Санса понимающе кивнула. По крайне мере, она надеялась, что ее нервный кивок выглядит именно так.

— Моя мама из Речных земель, — невпопад сказала Санса. — Там до сих пор живут мой дядя Эдмур и дедушка Хостер. Их не было на свадьбе, дедушка сильно болен и не выходит из дома, а дядя и его жена ухаживают за ним.

— Вот как, — отозвался Домерик.

Сансе стало неловко за собственное дурацкое многословие. Некоторое время они молчали.

— Знаешь, а завяжи-ка мне глаза, — неожиданно попросил Домерик.

— Что, прости? — Санса недоуменно нахмурилась.

Домерика, кажется, развеселило ее удивление.

— Просто хочу показать тебе, как я собираю винтовку.

— А, да, — Санса неловко поднялась со стула. — Конечно. Сейчас принесу что-нибудь.

***

Это было странно — завязывать Домерику глаза нежно-розовым шелковым шарфиком.

— Что это за запах? — Домерик с интересом принюхался. — Мне нравится.

— Мои духи, — Санса крепко затянула узел на затылке. — Там роза, ирисы и… И еще что-то, я не помню.

— Тебе подходит, — Домерик улыбнулся. — Пожалуй, и этот запах теперь будет ассоциироваться у меня со стрельбой.

Это комплимент, почти грубый, отозвался теплом внутри. Домерик слепо шарил по столу, аккуратно раскладывая детали по порядку.

— Поехали, — сказал он сам себе и начал собирать винтовку.

Это было красиво, почти как танец или игра на музыкальном инструменте. Домерик идеально знал свое оружие, и его руки двигались невозможно, нереально быстро. Санса не успевала отслеживать половину движений, хотя и смотрела, не отрываясь.

— Все, — Домерик положил на стол собранную винтовку и сдернул с глаз повязку. — Раньше выходило быстрее. Теряю квалификацию.

— Это… очень здорово, — искренне восхитилась Санса. — Я не знаю никого, кто умел бы так же.

— Думаю, твой брат Джон умеет, — Домерик ухмыльнулся. — На Стене это входит в обязательную программу подготовки, насколько мне известно.

Он помолчал и спросил вдруг:

— А ты совсем не умеешь стрелять?

— Девушкам не полагается стрелять, — заученно ответила Санса. — Так мне говорила мама, когда я пыталась увязаться за братьями на стрельбище. Вместо стрельбы меня учили пению.

— Чушь, — бросил Домерик, поджав губы. — Ужасная чушь и глупости. Когда к тебе в дом приходят вооруженные ублюдки, неважно, парень ты или девушка. Важно только одно — как хорошо ты стреляешь.

Санса почувствовала, как кровь прилила к лицу. Ей стало стыдно за свою никчемность и особенно за то, что муж явно разочарован в ней.

— Ладно, извини, я был резок, — Домерик протянул руку и мягко погладил Сансу по плечу. — Ты не виновата, тебя так воспитали, я это понимаю. И я удовольствием послушаю, как ты поешь. Просто… Да, я обещал, что смогу тебя защитить, и все же я не всегда рядом, и мне было бы спокойнее, если бы ты могла защитить себя сама.

Сансе очень хотелось спросить, от кого ей следует себя защищать, но слова застряли в горле.

— Не беспокойся, — Домерик словно бы услышал ее тревожные мысли. — Все будет в порядке, не слушай меня. Иногда я становлюсь параноиком, со временем ты привыкнешь.

Санса кивнула. Она безуспешно попыталась угадать, что от нее хотят услышать, а потом, поколебавшись, сказала первое, что пришло в голову:

— А ты можешь научить меня стрелять?

Домерик посмотрел на нее, словно не веря услышанному, и поспешно ответил:

— Могу, с удовольствием. Даже прямо сейчас могу, наверное. Который час?

— Было около восьми вечера, когда я спустилась на кухню.

— Отлично, — Домерик пружинисто поднялся на ноги, набросил на плечи поднятый с пола пиджак и перекинул винтовку через плечо. — Тренировочный зал еще открыт, поехали.

— Я только переоденусь, хорошо? — Санса разгладила складки голубого домашнего платья. — И причешусь.

— Ты прекрасно выглядишь, незачем переодеваться, — отмахнулся Домерик. — У нас не так много времени. Бери свой пистолет и поедем.

Он взял Сансу за руку и притянул к себе, заставляя встать со стула. Для худого и не слишком высокого молодого человека Домерик оказался удивительно сильным.

— Хорошо, как скажешь, — Санса улыбнулась. — Поехали.

Она хотела предложить Домерику переодеть рубашку с запачканными кровью манжетами, но не придумала, как сформулировать свою просьбу деликатно.

На улице заметно похолодало. В последнюю неделю погода стала привычно северной: небо заволокло серыми тучами, дул сильный ветер, время от времени дождило. Этот вечер выдался хоть и холодным, но сухим.

Санса села на место рядом с водителем. Сиденья машины были отделаны темно-красной кожей, что в сочетании с блестящим черным корпусом выглядело торжественно и одновременно зловеще.

— Красивая машина.

Домерик сел за руль и завел мотор.

— Мне тоже нравится. Выбрал за цвет сидений.

Он ухмыльнулся своим мыслям и включил радио. Передавали джазовый концерт, и, усыпленная тягучей музыкой, Санса немного задремала. Ей снился бескрайний темный лес, в глубине которого тут и там мелькали алые искорки.

***

Несмотря на поздний час, в тренировочном зале было людно. Кажется, Домерика здесь знали все: ему улыбались и жали руку, его хлопали по плечу и громогласно приветствовали. На пару мгновений Санса почувствовала себя лишней.

— Что ты тут забыл, а? Снова приехал посиять на нашем фоне, ушлепок мелкий? — с грубоватой доброжелательностью спросил огромный седовласый мужчина.

— Не угадал, Амбер, — Домерик ухмыльнулся, поправил на плече винтовку и обнял Сансу за талию. — Привез жену. Она хочет научиться стрелять.

— Вот это я понимаю — семейный досуг, — тот хохотнул. — Ладно, иди, ищи себе свободные мишени.

— Погоди прогонять, я у тебя кое-что спросить хотел, — Домерик жестом попросил Амбера нагнуться и спросил едва слышно:

— Ты моего брата не видел случайно? Второй день не могу его найти.

Санса медленно сглотнула. Несмотря на то, что со дня свадьбы они не виделись, Рамси по-прежнему пугал ее. Было бы чудесно, если бы он пропал навсегда. Или хотя бы надолго.

— Я не видел, но знаю того, кто мог видеть, — Амбер отвернулся и крикнул:

— Эй, Карстарк, сюда подойди. Дело есть.

Рядом тут же появился невысокий рыжий мужчина. Выражение лица у него было затравленное.

— Подождешь секунду, хорошо? — Домерик посмотрел на Сансу умоляюще. — Сейчас уточню кое-что, и мы пойдем стрелять.

Не дожидаясь ответа, он взял Карстарка под локоть и отвел в сторону. Судя по выражениям их лиц, разговор вышел не из приятных. Наконец Домерик хлопнул Карстарка по плечу и вернулся к Сансе.

— Все в порядке, — заверил он. — Рамси уехал на Переправу. Обещал вернуться завтра с утра.

Санса поморщилась. Переправа считалась мерзким местечком: заброшенная промзона с разбросанными по ней грязными барами и дешевыми мотелями.

— Ты ведь знаешь Теона Грейджоя? — вдруг спросил Домерик.

Санса кивнула.

— Ну да, разумеется, знаешь, он же лучший друг твоего брата. Он с ним уехал, — Домерик помолчал. — Впрочем, неважно. Пошли постреляем.

«А Робб тоже поехал с ними?» — мелькнуло в голове. Она хотело было задать этот вопрос Домерику, но вспомнила, что не далее как вчера виделась с братом у мамы. Скорее всего, сейчас Робб сидел дома и злился на Теона. Прежде они были не разлей вода, однако после смерти отца отдалились друг от друга. На расспросы Робб отшучивался, однако было видно, что его огорчает эта ситуация.

— Начнем с простого, — голос Домерика вывел из задумчивости. — Вот с этой мишени, она самая близкая.

Откровенно говоря, Санса бы так не сказала. От цели ее отделяло метров семь, если не больше.

— Давай сюда свою сумку. Теперь повернись вполоборота, ноги на ширине плеч, правую ногу вперед, — командовал Домерик. — Вот так, молодец. Пока привыкай, а я принесу патроны.

Вернувшись, он достал из сумки пистолет, зарядил и вложил Сансе в правую руку.

— А куда деть левую руку? — спросила та, чувствуя себя крайне неуверенно.

— Заложи за спину, лично мне так удобнее. Правую руку не напрягай. Пистолет должен быть продолжением тебя, понимаешь?

Санса понимала, но это совсем не помогало успокоиться и сконцентрироваться.

— Теперь мягко взведи курок, — Домерик подошел ближе, накрыл ее руку своей и поставил пальцы в правильную позицию. — Прицелься в центр мишени и нажми на спусковой крючок.

Это оказалось сложнее, чем на словах: какая-то внутренняя преграда мешала сделать так, как говорил Домерик. Рука дрожала.

— Не волнуйся, — дыхание Домерика обжигало шею. — Не волнуйся, сейчас я помогу тебе. Расслабь руку и доверься мне. Давай на счет «три», вместе.

Санса слабо кивнула.

— Раз, два… Три!

На спусковой крючок они нажали вместе — и, как ни удивительно, попали почти в самый центр.

— Умница! — Домерик притянул Сансу к себе и поцеловал в уголок губ.

Это напомнило о том, что за две недели они так и не поцеловались по-настоящему, ни разу, не говоря уж о большем. Разумеется, лучшей подруге Джейни Санса соврала, что все у них было — и было потрясающе.

— Для первого раза просто отлично, — Домерику явно нравилось быть учителем. — Теперь давай сама, а я послежу. Спину держи прямо! — он отвернулся и крикнул:

— Поработаешь сегодня до полуночи, Амбер?

— Нахуй иди, — пробасил тот. — Ключ тебе оставлю, сам закроешь.

Домерик рассмеялся, и Санса не удержалась от улыбки. Во второй раз стрелять было проще, а на десятый движения почти дошли до автоматизма. Правда, в цель Санса попадала через раз, и запястье нещадно ныло.

— Отдыхай, — Домерик заметил, что она устала, и забрал пистолет. В его больших ладонях он смотрелся, как игрушка. — Я тоже хочу пострелять из твоего пистолета, совсем отвык от коротких стволов.

— Наверное, я кажусь тебе ужасно неуклюжей, — грустно заметила Санса, наблюдая за тем, как ловко, словно бы совсем не прилагая усилий, Домерик без промаха палит по мишеням. Все остальные посетители почти разошлись, и она даже немного жалела, что это зрелище осталось без публики.

— Совсем нет, — Домерик помотал головой. — Ты кажешься мне очень смелой. Если честно, ты первая девушка, которая согласилась со мной пострелять.

— И многих ты просил об этом? — немного ревниво спросила Санса.

— Ну, совсем немногих, — Домерик явно смутился. — Хочешь попробовать пострелять из винтовки? Это сложнее, но лично мне нравится больше.

Санса улыбнулась, кивнула и, не удержавшись, погладила его по блестящим черным волосам. С винтовкой у нее вышло еще хуже, чем с пистолетом, но это больше не огорчало: Домерик искренне подбадривал ее и как будто бы даже гордился, несмотря на все промахи.

Они стреляли до половины первого ночи, пока руки не онемели от усталости и патроны, что оставил для них Амбер, не закончились.

— Хочешь сесть за руль? — предложил Домерик, когда они подошли к машине.

Санса помотала головой.

— Я не умею водить.

— Женщинам не полагается, да? — Домерик вздохнул. — Ладно, этому я тоже могу тебя научить.

Обратно они снова ехали под джаз.

— Чем ты занимаешься, пока меня нет дома? — спросил Домерик, пока они стояли на светофоре.

— Читаю, — ответила Санса, немного удивившись вопросу. — Навещаю родных, изредка встречаюсь с подругой. Пытаюсь наблюдать за тем, как готовит кухарка, и что-то запомнить. Завтра придет мастер отладить швейную машинку, тогда буду шить. Ничего интересного, как видишь.

— Думаю, со временем мы это исправим, — Домерик подмигнул ей.

Он водил рискованно, разгонялся до огромной скорости, и Санса вдруг поймала себя на том, что ей это нравится. Ровная дорога, свист ветра, запах позднего лета, далекие городские огни — все это сливалось в картину настолько живую и головокружительную, что хотелось улыбаться.

— Так здорово, — проговорила Санса негромко и прибавила, наткнувшись на недоуменный взгляд:

— Сегодняшний день, я имею в виду. Было здорово.

— Рад, что тебе понравилось. Надо будет повторять это почаще, — Домерик пригладил растрепавшуюся от ветра прическу. — Вот ведь, забыл резинку в зале.

— Тебе идет так, — отметила Санса. — У тебя очень красивые волосы.

Судя по тому, как дрогнули его руки на руле, комплимента Домерик не ждал.

— Спасибо. В детстве и в военной школе меня заставляли коротко стричься, и это бесило. Теперь вот отращиваю.

Санса понимающе кивнула и замолчала. То, как странно Домерик реагировал на ласковые слова, интриговало и будило в душе что-то незнакомое, смелое.

«Он мой муж, — думала Санса. — Он мой муж, и я вполне могу поцеловать его первой».

От одной только этой мысли щеки запылали, но она решила идти до конца. Когда Домерик затормозил у дома, поставил машину на ручник и потянулся, чтобы открыть дверь, Санса порывисто обняла его за плечи, развернула к себе и неуклюже поцеловала в губы. Прежде она целовалась только со школьными подружками и в шутку, не по-настоящему.

— Прости, — зачем-то прибавила она, забыв отстраниться.

Домерик смотрел на нее почти испуганно, и Сансе показалось на секунду, что она испортила все то хорошее, что между ними появилось. Хотелось извиниться снова, извиняться до тех пор, пока неуютное взаимное напряжение не пройдет.

— Не нужно, все в порядке, — хрипло сказал Домерик, погладил ее по щеке и коротко поцеловал в ответ. Он делал это не слишком уверенно — а может, так только казалось.

— Ты тоже меня прости, Санса. Стреляю я лучше, чем целуюсь.

Вместо ответа она прильнула к его губам снова, на этот раз смело запуская пальцы в распущенные густые волосы и пытаясь использовать язык, как учили когда-то подруги. Выходило очень мокро.

Через некоторое время Домерик деликатно отстранился.

— Я должен сказать тебе кое-что, — его лицо горело. — Кое-что важное. Во-первых, не нужно этого делать, если ты не готова.

— Я готова, — заспорила Санса, с трудом понимая, о чем идет речь.

— Хорошо, я понял, — Домерик нежно обхватил ладонями ее шею. — Но есть еще кое-что. Дело в том, что у меня самого не слишком много опыта. Вернее сказать, почти никакого и нет. Так вышло. Если тебя это не пугает, то… То я готов.

На миг Санса просто застыла, не зная, как отреагировать. Пожалуй, Рамси был прав: прежде Домерик спал исключительно со своей винтовкой. Но в другом он ошибся — Санса была ему нужна, это ясно читалось в потемневших глазах.

— Почему это должно меня пугать? — Санса ткнулась носом ему в висок. — Глупости. Ты мне очень нравишься, и я… Я правда хочу. Пойдем в дом.

Выйдя из машины, она взяла Домерика за руку и повела за собой. Сердце бешено колотилось в груди, страх смешался с восторгом от собственной смелости.

Переступив порог спальни, Санса игриво спросила:

— Поможешь мне раздеться?

Этот вопрос, как болтали опытные девчонки, сводил парней с ума — и, кажется, это было действительно так. Кивнув, Домерик начал расстегивать на Сансе платье, попутно целуя ее плечи.

— У тебя веснушки, — с восторгом заметил он. — Красиво.

— Ладно тебе, — Санса смутилась. Сама она недолюбливала эти рыжие точки, портящие ее идеально белую кожу.

Когда с платьем было покончено, она села на кровать, позволяя стянуть с себя чулки. Кровь стучала в ушах, во рту было сухо.

— Не волнуйся, — Домерик погладил ее по голому колену. — Если будет больно, я перестану. Только скажи мне, хорошо?

Санса кивнула. Она дала себе слово, что ни за что не скажет и вытерпит все до конца.

***

Было и в самом деле больно. То, что Домерик засовывал ей между ног, казалось просто огромным, но наверняка Санса не знала. Она закрыла глаза, чтобы не было так страшно.

— Ты в порядке? — время от времени негромко спрашивал Домерик.

Санса только кивала, стараясь не расплакаться. К счастью, терпеть пришлось не слишком долго. В какой-то момент боль достигла своего пика, а потом постепенно стихла. Внутри было влажно.

«Хоть бы я забеременела, — мысленно попросила Санса у всех богов, старых и новых. — Тогда это прекратится».

Она знала, что есть мужья, которые настаивают на близости даже с беременными, но Домерик, Санса почему-то была уверена в этом, был явно не из таких.

— Тебе ведь не понравилось, да? — тихо спросил Домерик, ложась рядом.

— С чего ты взял? — хрипло ответила Санса. Она надеялась, что в темноте не видны дорожки слез на ее щеках.

— Я знаю, — Домерик протянул руку и вытер влагу с ее лица. — Прости меня, я… Я совсем голову потерял. Больше этого не повторится. Я буду нежнее, или не будем делать этого вовсе. Мне не нравится причинять боль. Пожалуй, единственному в этой семье.

Санса вопросительно на него посмотрела. Что значит «единственному»? Даже жгущее ощущение между ног отошло на второй план.

— Не бери в голову, — Домерик придвинулся ближе и поцеловал ее в плечо. — Я обещаю, что в следующий раз, если ты захочешь, будет лучше.

Санса кивнула, внутренне надеясь, что следующий раз случится нескоро. Желательно — никогда.

***

На следующий день Домерик приехал домой на машине ослепительно белого цвета.

— Она твоя, — сказал он Сансе. — Садись за руль.

Отказываться было неудобно, и она подчинилась. Водить получалось еще хуже, чем стрелять: руль дрожал в руках, педалей было слишком много для двух не слишком сильных ног, но Домерик не отставал.

— Будем делать так каждый вечер, — сказал он твердо. — Пока ты не научишься.

— А если я никогда не научусь? — безнадежно спросила Санса.

Щеки горели от стыда и обиды: она умела отлично шить, она была красива и хорошо воспитана, а Домерик словно бы не замечал этого. Ему хотелось странного — чтобы его жена стреляла и водила машину.

— Обязательно научишься, — Домерик приобнял ее за плечи. — Впервые отец посадил меня за руль, когда мне было шесть, и лет до двенадцати у меня ничего толком не выходило, но в итоге я же научился. И у тебя все получится. Главное — практика.

«Но я не хочу! — хотелось выкрикнуть Сансе. — Не хочу этим заниматься, я не умею, я не приспособлена».

Но Домерик смотрел на нее с надеждой, и разочаровывать его не хотелось.

— Хорошо, — Санса выдавила из себя улыбку. — Как скажешь.

Но Домерик, кажется, почувствовал фальшь; его лицо стало грустным и усталым.

— Однажды ты будешь мне благодарна, — сказал он без злобы. — И поймешь, что это все ради тебя.

Санса не нашлась с ответом. Коротко кивнув, она вышла из машины и пошла к дому. Она ожидала, что Домерик пойдет следом, но он так и остался сидеть в машине.

Этой ночью Домерик снова не ночевал дома.

@темы: тексты, modern!AU, гет, ББ-2016, R, драма

---

На дне морском снег идет снизу вверх

[logastr]

Название: На дне морском снег идет снизу вверх
Автор: logastr
Иллюстраторы: Vincha (заглушки и иллюстрация), СЮРприз* (иллюстрация №1, иллюстрация №2) Екатерина Элвивуд (иллюстрация №1, иллюстрация №2)
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13
Размер: 16 500 слов
Пейринг/персонажи: Дейенерис, Джорах, Санса, Сандор, Роберт, Нед, Серсея, Джоффри, Б. Селми, Тирион, Джейме и др.
Саммари: все сюжетные совпадения с пьесой А. Н. Островского и оперой Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка» не случайны.
Предупреждения: АU, OOC, много пафоса, сказочной наивности и штампов.
Ссылки на скачивание: docx || epub || FB2

Вся от глаз до пят
Мехом поросла
Густым и мокро-волокнистым,
В каждой волосинке – ость.
Дай мне знак!
О, теперь я заставлю Тебя!
Медведь! Страшный гость.
Ел. Щварц

— Ох, как же я люблю зиму! — маленький Нед, весь раскрасневшийся с мороза, с горящими глазами вбежал в горницу, принеся с собой острый свежий запах снега.

— Тише, барагоза! — шикнула на него мать. — Малышку напугаешь! Да не целуй, не тискай ее холодными-то руками, застудишь!

Нед Старк, черноволосый и сероглазый наследник Винтерфелла, поспешно спрятал руки за спину. Его мать — южанка с длинной светлой косой едва ли не до пола, склонилась над младшей дочерью, родившейся под самую зиму, в темном бесснежном ноябре, и воркуя над ней, унесла в угол к колыбели, чтобы уложить.

Нед, не в силах сдержать все еще кипевшего в нем восторга, подскочил к старой женщине, сидевшей у окна и безучастно смотревшей в заиндевелое стекло.

— Бабушка, бабушка! Мы слепили крепость! Точь в точь — Красный Замок в Королевской Гавани!

Бабушка медленно повернула голову и посмотрела на внука. Каждый раз Нед смущался — ему казалось, что бабушка от старости забывает его и вспоминает, только встречая взглядом.

Она и вправду была так стара, что большую часть времени ее мысли словно бы бродили где-то не здесь. На самом деле она была бабушкой отца Неда, Брандона Старка и матерью его деда — Эддарда Старка, в честь которого назвали Неда и которого он совсем не помнил.

— Нед, — сказала бабушка и положила сухую руку на вихрастую голову мальчика, — замок в Королевской Гавани — сущее убожество! Лучше скажи, сильно ли зябко на дворе? Мороз щиплет уши и нос, или забирается за воротник? А может быть, пробирает до самых костей?

— Нет, — рассмеялся Нед так звонко, что снова разбудил сестренку в колыбели. — До костей не пробирает, у меня тулуп из волчьей шкуры!

Бабушка кивнула и удовлетворенно улыбнулась. Когда она улыбалась, морщины, почти полностью составлявшие ее лицо, собрались в ямочки на щеках, и внимательный наблюдатель, не такой как Нед, непременно понимал, что когда-то она была настоящей красавицей.

— Бабушка Санса, — сказал Нед, усаживаясь на лавку, устланную лоскутным половиком, — а расскажи что-то…

— Что же тебе рассказать? — спросила она, по всему видно, готовая к такому повороту, — про Грамкина, про Последнего Великана или про Драконов?

— Нет, расскажи про Длинную Зиму. Вот ведь я бы, кажется, так всю жизнь и катался бы на салазках, лепил бы с Рикардом и Лисичкой снежные замки, да отламывал бы ледяные сосульки с крыши сарая. Ан нет — уже снег липкий, рыхлый и ледяные накатанки на дорожках протерлись до земли. Скоро все потечет, и уж не покатаешься с горки, не пороешь снежных нор.

— Не боишься зимы?

— Нет, совсем не боюсь!

— А я боюсь, — вздохнула Санса. — Потому что помню…

***
В глубине Шепчущего леса, занесенного снегом так, что молодые ели, не успевшие за лето вырасти достаточно, полностью скрываются под снегом и там же погибают, очень тихо. Здесь нет зверья и птиц — те, кому удалось выжить за десять лет зимы давно перебрались поближе к человеческому жилью. Но и людей тоже нет в Шепчущем лесу. Людей в Вестеросе вообще осталось немного.

Говорят, лютоволки свободно заходят в главный зал Винтерфелла и ложатся у камина, не обращая внимания на уцелевших домочадцев лорда Старка. В Хайгардене прямо из окон замка видны поредевшие стада истощенных оленей, отчаянно раскапывающих снег в поисках еды. Лорд Мейс выпустил из зверинца любимого гепарда, в надежде, что тот сам прокормится, но тот даже не попытался охотиться — лег у ворот замка, подергивая взыбленной холкой и издох. На Трезубце лед стал таким толстым, что проделывать полыньи приходится по целым неделям, сжигая драгоценные дрова. А потом, чтобы забросить в получившуюся полынью сеть, приходится спускаться в темный синий колодец в два человеческих роста глубиной. И в сети эти с каждым разом попадается все меньше рыбы.

В Королевской Гавани дела обстоят лучше — некоторые смельчаки выходят рыбачить в не замерзшее устье Черноводной, несмотря на постоянный сильный ветер с моря. Море бушует. Шторм начался на третий год зимы и отъел у города уже почти половину, полностью разрушил внешнюю стену Красного Замка и сорвал вершину с Белой Башни. Гигантские волны под черными тучами бьются в берег неутомимо, словно насылаемые злой волей. По городу ходят слухи, что в клубах черных туч видели щупальца кракена. В Королевскую Гавань постоянно стекаются жители вымирающих городов и деревень, но даже лорду с сундуками полными золотом тут не уступят лучшего места в гостинице, не подадут молочного поросенка к столу. Зима стерла разницу между рыцарем и холопом, септоном и гулящей девкой. Люди тщетно молят о приходе весны Семерых, Старых Богов и огненного Рглора.

В Цитадели Староместа школяры и старые заслуженные мейстеры бьются только над одной загадкой — как заставить зиму отступить.

В самой середине Шепчущего леса, в сердце зимы, встретились двое. Один был высокий и худой, словно обтянутый кожей скелет. В глазницах его вытянутого черепа ярко горели синие нечеловеческие глаза. При каждом его шаге ледяной пронизывающий ветер сдувал снежные шапки с вековых елей, и тонкие зеленые иглы становились прозрачными и тонко звенели, словно далекие бубенцы.

Навстречу Ледяному Старцу шла Дева. Под ее невесомыми шагами на высоких сугробах не сдвигалось ни снежинки. От ее длинных золотых волос исходил аромат трав и цветов, а улыбка, сиявшая на прекрасном лице, согревала даже в такой лютый мороз.

Они встретились на круглой поляне. И лес кругом этого места весь обратился в сверкающий, чистейший лед.

— Привет тебе, муж мой, — сказала прекрасная голосом, звенящим точно капель, — довольно ли ты погулял?

Когда заговорил старик, казалось, что это ледяные деревья скрипят и трескаются.

— Неплохо. В этот раз не осталось ни уголка, ни единого дома, куда бы я не проник и не расположился, как хозяин. От края до края — всему я хозяин и господин. Слышишь, как звенит лес? Это моя музыка, моя песня!

По мере того, как слова выходили из его рта, черты его становились все более похожими на человеческие, словно людская речь меняла его.

— Слышу, — ответила Дева. — Но все-таки пора тебе уходить. Не вечно же тебе студить эту землю! — она провела благоухающей рукой по ближайшему стволу и он из ледяного снова сделался черным, мокрым и живым.

— Не уйду, Рейла! — вскрикнул старик, сердясь. Его лицо стало совсем человеческим, капризным, нервным. — Как я могу оставить её? Нашу дочь! Единственную девочку, которая у нас есть! Не смей даже предлагать мне это!

Рейла тоже изменилась — ее чудесные волосы сами собой собрались в косы, на виске засеребрилась седая прядка, а у губ появились скорбные складки.

— Я могла бы присмотреть за ней, Эйерис. Она и моя дочь тоже…

— Нет! Никогда! Ты распутная, распутная девка! Тебе бы только щебетать и прыгать с ветки на ветку, словно птахе. Ты не свила гнезда при жизни, ты кукушка, бросившая ее, едва она родилась!

Рейла не выдержала и отвернулась. Эйерис был безумным, страшным и несправедливым, но он был отцом ее дочери.

— Где она? — спросила Рейла, не оборачиваясь.

— В надежном месте, — проговорил Эйерис тихо. — Никто не найдет мою девочку посреди бушующего моря, на Драконьем камне.

Рейла обернулась, и удивленно посмотрела на мужа.

— Ты держишь ее в тюрьме?

— Она ни в чем не нуждается! — взвизгнул он. — Ей прислуживают кракены, водяные драконы и русалки!

— Она не слышит человеческой речи!

— Бури поют для нее колыбельные!

— Ей нужны подруги, песни и танцы, наряды и…

— Рыцари! Этого я и боюсь, почему ты не можешь понять! Сейчас она неуязвима, а стоит ей полюбить — любая искра обожжет ее, любой солнечный луч превратит в ничто! Не злись на меня, — он протянул руку и дотронулся до волос Рейлы…

Она отпрянула, словно он сделал ей больно. Снежный вихрь закружил по поляне, унося Эйериса, Ледяного Старца, Великого Иного.

— Спроси ее саму! Обещай, что спросишь ее саму! — успела крикнуть Рейла, прежде чем снова стать Вестницей Весны, Девой с ароматом любви в золотых волосах.

Когда снежный вихрь утих, в сердце Шепчущего леса снова воцарилось ледяное безмолвие. Тогда Дева пошла по поляне, прикасаясь к каждому заледенелому стволу, к каждой веточке, которые оживали под ее руками. Она не могла растопить лед, смягчить холод, дать умирающим под слоем снега корням напитаться соком, но она пробуждала в замершем лесу память о солнце и надежду…

***
В Узком море бушевал нескончаемый ураган. Когда Дейенерис вздумывалось посмотреть в окошко на игру ветров, она видела в бурных вихрях призраки когда-то утонувших кораблей, тени драконов и слышала в грохоте волн эхо давних сражений, о которых читала в старых книгах, пахнувших мышами и плесенью. На какое-то время эти видения занимали ее. Если же она не хотела следить за бурей, то звала водяного дракона Ирри, маленького и шустрого, словно котенок. Они играли с Ирри в прятки и догонялки, а вот в кайвассу Ирри играть не умел.

В кайвассу Дейенеис играла с русалкой, жившей во внутренней гавани Чертогов Драконьего Камня. Она приносила доску к самой воде, расставляла фигуры, а потом нагибалась и опускала лицо в ледяную зеленую воду, чтобы позвать подругу на русалочьем языке. Иногда та не отзывалась, плавала где-то так далеко и глубоко в море, вместе со своими соплеменниками, что не слышала зова. Но чаще Дени слышала ответный клекот и, через мгновение, тихая поверхность гавани взрывалась тучей брызг. Русалка взмывала вверх в этом фонтане, переворачивалась в воздухе и потом свечой уходила назад в воду.

Дени была очень привязана к Дрог уже за то, что она была похожа на человека, по крайней мере сверху. У нее было человеческое лицо с большими темными глазами, смуглая кожа, покрытая синей чешуей на плечах и груди, и черные длинные волосы, заплетенные в косу. Дрог умела играть в кайвассу, делать кульбиты в воздухе и переносить Дени с одного берега гавани на другой в считанные секунды, но на общем языке Дрог знала только «да» и «нет», а Дени плохо знала русалочий.

Дени чувствовала себя одинокой. Поэтому, когда отец, явившись в снежном вихре, спросил, не хочет ли она перебраться поближе к людям, она сказала «да», улыбнулась и, на всякий случай, кивнула.

— Что ты жаждешь получить от них, глупая? Они злы, трусливы и подвержены порокам. — Эйерис шагнул из ветра в горницу к дочери.

— Ах, папа! — Дени прильнула к отцу, который принял человеческий облик. — Мне нравятся их сказки, легенды, сказания о турнирах и рыцарях! Пусти меня к людям, пусти, миленький!

Эйерис покачал седой головой. Теперь он был больше похож на седовласого высокого короля, как их рисуют на картинах, чем на Ледяного Старца. Глаза его смотрели на дочь с нежностью, а рот в обрамлении белоснежной бороды, ласково улыбался.

— Дитя, не знаешь ты, какими опасными могут быть люди! Как они обманывают, как предают!

— Любят, папа! Любят!

— Вот это для тебя самое страшное, глупая девочка. Пока твое сердце спокойно, как здешняя гавань в Чертогах, тебе ничего не грозит — ни голод, ни холод, ни жажда, ни жара. Но только лишь стоит тебе полюбить, как всякий сможет обидеть тебя, огонь, жаркие солнечные лучи погубят тебя.

— Я не боюсь!

Эйерис погладил ее по волосам.

— Что ж, отпущу тебя, раз ты так этого хочешь. Там, среди людей, у меня нет такой власти, но мать — Эйрис нахмурился — твоя мать обещала присмотреть за тобой. Вот, она передала тебе подарок, — на раскрытой ладони, покрытой глубокими морщинами, он подал Дени дрожащий, покрытый капельками влаги, но все-таки живой цветок. На тонком светло-зеленом стебле подрагивала нежная желтоватая чаша, окруженная тремя снежно-белыми лепестками. От цветка исходил едва уловимый запах, но в нем Дени услышала и тепло солнечных лучей, и свежесть талой воды, и волшебную радость. Это был запах весны!

— Какое чудо! — воскликнула Дени и осторожно взяла цветок за тонкую ножку.

— Это еще не чудо, — фыркнул отец. — Чудеса тебе понадобятся там, среди людей. Запомни, Дейенерис, рожденная Бурей, три лепестка морозника — это три твоих желания.

— Любых?

— Не всех, только самых заветных, — ответил отец.

***
Старый рыцарь, казалось, не чувствовал холода. Он сидел посреди собственного замка в выстуженной, давно не топленой зале в высоком кресле, опираясь сухими руками на клюку и полуприкрыв глаза. Иней не был заметен на его седой бороде, но зато отлично виден на меховом воротнике шерстяного плаща. Он приходил в эту залу каждое утро после завтрака, садился в кресло и сидел до самого вечера, когда усталая ворчливая служанка по имени Шара подавала ужин. Каждый раз, когда она приходила в залу, сообщить об этом господину, она побаивалась, что тот уже умер и не поднимется на ее зов. Но всякий раз он едва заметно вздрагивал, слыша ее голос, потом медленно поднимался и брел, шаркая ногами, в столовую. Там он съедал приготовленную пищу, неизменно благодарил, хотя Шара и сама прекрасно знала, какая дрянь ее стряпня. Да и то, из мерзлой брюквы и овсянки не сделать ничего путного. Для хозяина Шара отрезала тонкий, с ее палец толщиной, шмат сала от окорока, привязанного под самым потолком кладовой. Сама перебивалась так, хотя старик и не заметил бы недостачи. Но Шара считала, что если она будет есть то же, что и хозяин замка, в мире, и без того вывернутом наизнанку, совсем не останется порядка.

Старый рыцарь когда-то был молод и силен. Его имя было прославлено в турнирах, а сам он носил белый, как снег за окном, плащ поверх серебряных доспехов с золотой отделкой, и стоял у трона, на котором восседал король. Шара никогда не была в Королевской гавани и не видела Железного трона, и в ее воображении он был точно таким, как то кресло в главной зале замка, в котором сидел старый рыцарь. Только из железа. «Как это король не примерзает задом к своему трону», — думала Шара, помогая рыцарю подняться.

Иногда, пока Шара вела старика наверх в спальню по узкой лестнице, он принимался рассказывать ей что-то про старых королей и про турниры и войны, про львов и драконов. Но все эти рассказы начинались не сначала и обрывались не концом, поэтому Шара не очень хорошо их запоминала. Однако усвоила, что старика когда-то называли «отважным», и он спас короля из плена. Какой-то из королей, Шара не могла запомнить, какой именно, подарил старику этот замок, но отобрал белоснежный плащ. И великую зиму старик доживал одиноко в холодном замке. Правда, Шара думала, что теперь и в Королевской Гавани едва ли теплее.

В то утро Шара заспалась, кутаясь в ветошь на своей лежанке в замковой кухне. Печь давно остыла, но вставать все равно не хотелось. В маленькое слюдяное оконце кухни едва проникал синий свет, по которому было не понять, наступило ли уже утро. Шара все-таки уговорила себя подняться, потому что спать в таком холоде все равно было невозможно. Стуча зубами, Шара натянула на голову толстую шаль, сунула ноги, уже обутые в меховые онучи, в огромные сапоги, надела рукавицы, взяла ведро, вздохнула и толкнула дверь во двор. Дверь подавалась с трудом, потому что за ночь ее порядком занесло снегом, и Шара успела немного согреться от усердия, пока, наконец, сумела вылезти наружу.

Свет все еще был голубовато-серым из-за низких облаков, но прямо посреди двора в свежем сугробе ее ждало нечто необычное. Ведро выпало у Шары из рук.

Девушка была одета в легкую белую шубу, расшитую золотом, серебром и драгоценными камнями. Легкие красные сапожки из мягкой кожи и пушистую шапочку. Ее белая кожа словно бы светилась, а большие глаза, яркого лазоревого цвета, смотрели на Шару удивленно.

Шара закрыла рот и поклонилась.

Девушка улыбнулась и повторила за Шарой поклон.

А потом произнесла голосом, подобным весенней капели:

— Приветствую тебя, добрая госпожа.

Шара так и обомлела.

— Какая ж я госпожа, м’леди… я кухарка и постирать ежели чего… А вы, м’леди, к м’лорду Селми? — Шара засуетилась, потому что принимать таких гостей старому рыцарю уже давно не приходилось.

— К милорду, — согласилась барышня. — И к вам, добрая госпожа.

— Так заходите, заходите в тепло, м’леди, — сказала Шара и попыталась пошире открыть занесенную снегом дверь.

Девушка проскользнула внутрь, и Шара позвала ее.

— Идите сюда, к печи. Озябли небось?

— Озябла? Нет, я не мерзну, добрая госпожа, — ответила миледи, но к печи все-таки подошла, с любопытством заглянула прямо в топку и протянула руки к углям.

— Ох, не ожгитесь!

Миледи отдернула руку и посмотрела на свои слегка покрасневшие пальцы.

Вот чудо расчудесное, подумала Шара, мне бы до кости прожгло.

— Погодите, миледи, — сказала она, — я отведу вас к милорду, да заодно снесу ему, да и вам, завтрак. Гостей мы не ждали, так что не обессудьте.

Шара принялась собирать нехитрую снедь на изрядно засаленный поднос, но краем глаза все поглядывала на удивительную гостью. В тепле щеки девицы едва-едва порозовели и она сделалась еще прекраснее. Только, видать, не в порядке ее головушка, подумала Шара, видя, с каким любопытством леди разглядывает кухонную утварь, сковороды и котелки, сложенные на полках.

Милорд сначала не расслышал слова Шары о важной гостье, расслышав — не поверил, и только увидев девицу, стоявшую в дверях залы с широко раскрытыми от восторга фиолетовыми глазами, привстал в своем кресле:

— Приветствую вас, госпожа, в моей одинокой обители.

Гостья поклонилась:

— Здравствуйте, милорд.

— Позвольте узнать, из какого благородного дома вы происходите. Глаза мои уже не те, и я никак не могу признать вас. Чья вы дочь?

Миледи улыбнулась чуть грустно.

— Я сирота, милорд. И буду дочерью тому, кто захочет этого. Хотя бы вот вам? Примите ли вы меня?

Милорд покачал седой головой, стряхивая старческую истому, и, к изумлению Шары, сам поднялся из кресла навстречу девице.

— О, я почту за честь, миледи. Но как зовут вас?

— Дейенерис.

Старик раскрыл объятия и девица с радостью припала к груди своего названного отца.

***
Король Роберт Баратеон, первый своего имени, сидел на троне из сплавленных мечей в огромной медвежьей шубе, которую, несмотря на холод, царивший в Тронном зале, распахнул на широкой груди. Лицо короля было красно от вина, которым он согревался и от гнева.

— Проклятая зима! В лесу не осталось дичи даже для короля, в гавани бушует непрекращающийся шторм, мой народ мрет быстрее мух-однодневок, а я могу только сидеть тут и слушать вой ветра между колонн.

Верховный мейстер Пицель покачал седой головой:

— Мейстеры цитадели рассчитали, что зиме осталось недолго, ваша величество.

— Мейстеры цитадели — жалкие растяпы или лгуны! — загремел король. — Полгода назад ты говорил мне тоже самое, и где, где она, твоя весна, а?

— В расчетах допустима некоторая погрешность… — ответил мейстер, но в его голосе не было уверенности.

Оруженосец поднес королю кубок, вновь наполненный горячим вином, и поэтому Роберт только махнул на мейстера рукой.

Сделав добрый глоток, он оставил Пицеля в покое и поискал кого-то глазами среди собравшихся перед троном придворных.

— Где десница? — проревел он, так и не найдя искомого. — Где мой Старк?

Лорд Варис склонился перед королем в поклоне:

— Десница встречает торговые обозы, ваша милость.

— Что за глупость? Разве некому встретить обозы, что десница короля должен морозить свой зад по такой погоде?

Лорд Варис был лыс, тих и говорил мало. По происхождению он был южанином, поэтому в вымерзшей парадной зале, его голос звучал совсем слабо. Но всякий знал, что именно лорд Варис, а не великиий мейстер Пицель, владеет самой правдивой информацией обо всем, что творится в замерзшем королевстве. Даже те, кто презирали лорда Вариса и называли за глаза Пауком, не могли не признавать его пользу.

— Милорд Десница считает, что такой долгой и суровой зимой забота о хлебе насущном есть забота о благосостоянии короны, ваша милость, — ответил он королю.

Роберт поморщился:

— И он прав, как всегда, проклятый Нед Старк. Седьмое пекло, когда я позвал его в десницы, я думал, что снова верну былые деньки, когда мы были молоды и умели веселиться. А вышло, что я вижу друга не больше, чем когда он сидел на своем стылом Севере. Опять недовольное лицо Серсеи, опять скука…

— Мы можем устроить скромный праздник, чтобы потешить себя и подданных в эти суровые дни, ваше величество, — медовым голосом подсказал Мастер над монетой Петир Бейлиш.

— Праздник… — произнес король неуверенно. — Небольшой турнир с общей схваткой, ярмарка, представления кукольников?

— Из Дорна с этим обозом должны привезти бочки с красными апельсинами в меду…

— К неведомому апельсины! — воскликнул Роберт. — Вино, пусть и дорнийская кислятина, лишь бы пьянила! Решено! Нед будет недоволен, но праздники в такую стужу нужны не меньше теплых шуб.

***
Нед Старк действительно был недоволен задумкой короля. Припасов в Королевских хранилищах было достаточно, и время от времени удавалось их пополнять, но кто знает, сколько еще продлиться эта зима? Нед попытался возражать, но он по опыту знал — когда Роберт Баратеон принял решение, остановить его сможет разве что разъяренный вепрь.

Нед Старк сдался и приказал разослать гонцов и воронов, буде те дожили до этого времени, с вестью о празднике, который по настоянию королевы Серсеи решили назвать «Праздником Зимы», словно бы в насмешку над древним девизом Старков.

Когда же дошло до дела, выяснилось, что у Десницы и королевы очень разнится взгляд на то, какой праздник можно назвать «скромным».

Потребовалось больше, гораздо больше всего — дерева для постройки павильонов, дров и угля для отопления дворцовых помещений, в которых приходилось размещать гостей, припасов, чтобы кормить рабочих, снаряжения для охотников, которых послали за свежей дичью и рыбой, и это еще только самое начало… И самое главное, все это требовало денег, денег, денег. Нед Старк проводил ночи и дни в ненавистном для него обществе Мизинца, пытаясь вникнуть в его объяснения.

— Дорнийцы хотят мяса за свое вино и апельсины, но мы не можем просто отдать им оленину, которую привезут ваши северяне, — говорил Мизинец вкрадчиво.

— Почему? — Нед старался держаться в рамках приличий, но презрение к этому человеку сводило челюсти.

— Потому что, мой лорд, — отвечал Мизинец, все также улыбаясь, словно бы не замечая гнева Десницы, — часть этого мяса мы пустим на королевский праздник, а часть — продадим в Простор. На вырученные деньги мы купим мяса в Королевской гавани, и продадим его дорнийцам.

— Но зачем? Если можно просто…

— Потому что для дорнийцев оленина слишком хороша, ваша милость, и если вы отдадите ее, нам нечего будет подать к королевскому столу на празднике. Кроме того, казна получит налоги с двух торговых сделок вместо одной, и останется в выгоде.

Нед Старк нутром чувствовал, что этот пройдоха обманывает его, что немалая часть денег прилипнет к его изящным маленьким ручкам, унизанным перстнями, словно у женщины, но возразить ему было нечего, и он молчал, соглашаясь с доводами Мизинца, а по ночам долго ворочался без сна в постели, пытаясь найти ответ на вопрос, как он, лорд Винтерфелла и Хранитель Севера, мог оказаться тут, в Королевской Гавани, среди интриганов, пауков, обманщиков и развратников.

Единственное, что его утешало во всей этой истории с праздником, — искренняя радость его дочери Сансы. Она сразу же, вместе с подругой Джейни Пуль, принялась придумывать наряды для праздника и выбирать украшения. Десница Нед Старк не одобрял такие глупые расходы, но Сансе он редко мог отказать — она напоминала ему оставшуюся в Винтерфелле жену…

Нед любил Кэт и скучал по ней. И по своим оставшемся в Винтерфелле детям — Роббу, Брану и малышу Рикону. Младшую дочь Арью он тоже взял с собой к королевскому двору, но на Перешейке она сбежала, повздорив с принцем. Почти неделю ее искали в ледяных торосах, в которые превратился Перешеек, но так и не нашли. Эта потеря камнем лежала на сердце Неда. Иногда дочь снилась ему. Замерзшее синее личико, почерневшие губы и глаза, глаза его Арьи, смотревшие на него с укором. «Почему, почему ты не защитил меня?» — спрашивала она, едва шевеля мертвым ртом, и ее слова отдавались болью в сердце. Потом она превращалась в серую лютоволчицу, предводительницу огромной стаи. С клыков ее, острых как сталь, капала кровь, она смотрела на Неда холодными синими глазами, но не бросалась на него, а убегала прочь. В такие ночи Нед просыпался и больше уже не мог сомкнуть глаз.

Старшая Санса стала ему вдвое дороже, когда он потерял Арью, хотя они и не были похожи. У младшей был волчий нрав, а старшая была тиха и покорна. Она была обручена с принцем и выглядела счастливой, несмотря на то, что тоже скучала по дому, братьям, матери и даже по пропавшей сестре. Наряды и развлечения, вот что занимало ее золотую головку — в этом она хорошо пришлась к пышному двору королевы Серсеи.

***
Дейнерис нравилось все в замке сира Барристана. Если бы ее спросили, она бы перечисляла, наверное, целый день, и все еще не подошла бы к концу списка. Ей нравилась старая печь в кухне, полыхающая теплом, когда Шара кормила огонь в топке дровами и торфом. Сквозь печную заслонку иногда вырывался сноп искр, походивший на огненных мух, и Дейенерис громко смеялась, ловя их в ладони. Ей нравилась Шара, которая хмурила седые брови на ее игры, и качала головой, но ни словом не упрекала ее и иногда смеялась и сама, скрипя, словно не смазанная дверь кухни. Дейенерис любила главную залу замка, где по стенам были развешаны старые гобелены с картинами битв и прекрасных дам в длинных платьях. Гобелены были затянуты инеем, но Дени подносила рот к самой ткани и ее дыхание на секунду-другую делало картину цветной и яркой. Дени полюбила и старого рыцаря, который по словам Шары, словно помолодел после того, как Дени поселилась в их замке. Он больше не засыпал над тарелкой с едой, а его рассказы о былых подвигах стали, наконец, начинаться началом и заканчиваться концом. Дени любила старую облезлую кошку, что жила в конюшне, в которой, когда-то бывало и пять прекрасных жеребцов, а теперь осталась одна исхудавшая лошадка. Кошка грелась у лохматых лошадиных копыт, но, познакомившись с Дейенерис, стала то и дело пробираться в замок, и устраиваться у той на коленях.
Но больше всего остального Дейенерис любила перелистывать огромную, потрепанную книгу сказок и легенд Вестероса, которую сир Барристан хранил в своей спальне. В ней тоже рассказывалось о былых временах и подвигах, но все эти рассказы были еще краше, еще волшебнее, чем то, что рассказывал старик. В ней была история о прекрасном рыцаре Ланцелоте, который, будучи совсем юным, победил на королевском турнире и завоевал сердце прекрасной Гвиневры. Она дала ему ленту от своего платья и он победил всех других участников — и огромного рыцаря Быка, и сурового рыцаря Драконьего пламени, и опытного и хитрого рыцаря по прозвищу Змей.

— Эта лента была волшебной? — спросила Дейенерис у сира Барристана. — Что значит «завоевал сердце»?

Сир Барристан улыбался и гладил ее по волосам тяжелой рукой.

— Ты совсем еще дитя, девочка моя.

— Как мне хотелось бы побывать на рыцарском турнире! — мечтала Дени. — У меня нет волшебной ленты, но я бы была рада просто посмотреть на состязание рыцарей. Ведь это так интересно! А еще на турнире бывают менестрели, циркачи, фокусники и глотатели огня!

— На дворе зима, дитя мое, — отвечал ей сир Барристан, — да еще такая суровая, какой не помню даже я, а я уж прожил достаточно. В такую зиму королевству не до праздников…

Дени тяжко вздыхала, но грустить слишком долго она не умела — бежала по замковым ступенькам вниз, на кухню к Шаре, чтобы та рассказала ей свои, другие сказки.

Сказки Шары были не похожи на истории в книге сира Барристана. В них волки говорили человеческими голосами, а медведи жили в лесу в бревенчатом доме, словно люди. В них мышка помогала девочке обмануть ведьму, а оборотень становился человеком, после того, как прекрасная царевна целовала его.

Дени понимала, что эти истории — выдумка, в отличие от рассказов сира Барристана, но они ей нравились не меньше!

Однажды у ворот замка сира Барристана остановилась закрытая повозка, запряженная четверкой лошадей и сопровождаемая четырьмя воинами, показавшимися Дени сошедшими с гобеленов в большой зале рыцарями и принцами. Только потом она поняла, что это всего лишь домашняя стража леди Холлард, которая заехала к ним по пути в Королевскую Гавань.

Шара сбилась с ног, принимая гостей. Дени старалась ей помочь, но, кажется, больше мешала. На стол они подали кур, которые когда-то, может быть даже еще летом, были закопчены и залиты жиром в деревянной бочке. Теперь Шара их разогрела, натерла чесноком и травами и подала на стол. Хлеб она тоже испекла свежий, правда с изрядным добавлением отрубей, а сам сир Барристан достал из винного погреба четыре бутылки старого дорнийского вина, слегка подкисшего, но еще вполне годного. Гости привезли с собой сухих колбас и свеклы, так что получился настоящий пир. Особенно по мнению Дени.

Дени представили как внучатую племянницу сира Барристана. Леди Холлард посмотрела на нее сперва хмуро, но потом улыбнулась.

— А знаете, милорд, — сказала она сиру Барристану, после пары бокалов вина, — я ведь отправилась в этот путь по такому морозу только с одной надеждой — найти подходящую невесту моему сыну Флориану. А, что скажете? Даже и приданого не потребую — и она подмигнула Дейенерис, так что ей стало не по себе.

Сир Барристан в ответ пробурчал что-то маловразумительное, но леди надула губы. Впрочем, из их разговора Дени поняла, что в Королевской Гавани, куда направлялись леди с сыном, несмотря на зиму состоится рыцарский турнир.

— Король Роберт очень великодушен и щедр, — сказал сир Барристан, когда услышал эту новость. — Быть может, мы тоже отправимся на праздник, чтобы моя внучка могла посмотреть на Флориана на ратном поле.

На эти слова леди Холлард надулась еще больше. Видно она сама, несмотря на материнскую любовь, оценивала шансы своего отпрыска не слишком высоко.

Когда гости ушли в отведенные им комнаты, сир Барристан спросил у Дени, не хочет ли она, и в самом деле, выйти замуж за Флориана.

Дени вспомнила большие бледно-голубые глаза юноши и глуповатую улыбку на пухлом лице.

— Нет, не хочу. Его зовут как героя из сказки, но сам он похож на старый тюфяк, набитый сеном, на котором спит Шара.

Сир Барристан рассмеялся:

— У тебя острый взгляд и язык, дитя, но если мы и в самом деле отправимся в Королевскую Гавань, то тебе следует научиться сдерживать свой нрав.

— А мы отправимся на турнир? — Дени не могла поверить своему счастью.

— Сынок леди Холлард тебе не пара, дитя мое, но прятать такое сокровище в глуши я тоже не могу. Так что придется мне встряхнуть свои старые кости и оседлать Сивку. Леди любезно согласилась дать тебе место в своей повозке.

Это известие показалось Дени настоящим чудом! Конечно, таким, какие случаются в книгах о рыцарях, а не в сказках Шары.

Повозка леди Холлард тоже казалась Дени чудесной, хотя собачий мех, которым она была обита изнутри изрядно повытерся, и в щели немилосердно дуло. Тем не менее, подушки на сиденьях, набитые сеном, пахли приятно, а свечи в серебряных подсвечниках, приделанных к стенкам повозки, горели теплыми волшебными огоньками, тени от пламени плясали на лицах леди и Флориана, делая даже их похожими на таинственных героев — грамкинов или троллей.

По пути раз или два они делали остановки в небольших замках, делились взятой с собой провизией и новостями взамен на ночлег под крышей. Каждый новый замок казался Дени лучше и краше предыдущего: у одного были подъемные ворота, правда давным давно вмерзшие в каменную арку и не опускавшиеся, а посреди другого высилась узкая башня, с вершины которой были видны окрестности на несколько лиг кругом.

Но больше всего Дени понравился ночлег в заброшенной и заметенной по самые окна снегом мельнице. Посреди нее лежал огромный каменный жернов, который они использовали как стол для скудного ужина. Деревянные стены мельницы промерзли насквозь, и скрипели и трещали под ночным ветром, когда путники устроились на ночлег. Дени всю дорогу до самой Королевской Гавани вспоминала эту деревянную мельницу.

Когда же они прибыли в столицу через Драконьи ворота, Дени больше не могла усидеть в повозке и напросилась в седло к сиру Барристану, который поворчал сначала, но потом согласился.

— Ой, сколько людей! — то и дело восклицала Дени. — Какие они хорошие! Это принц? — спрашивала она у сира Барристана, — указывая на толстого тирошийца в цветной, вывороченной наизнанку шубе, обшитой парчой и красными коралловыми бусинами. Его синяя борода была расчесана в виде трезубца.

— Нет, дитя, — смущаясь, отвечал сир Барристан. — Это всего лишь купец. Принц выглядит совсем не так.

Дени увидела настоящего принца совсем скоро — как только они устроились в гостинице и отправились в Красный Замок, чтобы разузнать подробности о турнире.

Сир Барристан говорил, что у него еще остались старые связи, благодаря которым Дени представят королеве. Быть может, величество захочет усадить такую красавицу на турнире поближе.

Красный замок был огромен. Огромен и выстужен. От его каменных стен веяло холодом, и хотя самой Дени мороз не доставлял неудобств, она видела, что улыбки на лицах людей гаснут сразу же, как только они отворачиваются, что веселье в этом замке — словно тепло от каминов и печей — не держится слишком долго.

Королева приняла их в своих покоях, золотых с красным. В красный бархат была одета и сама королева. Ее платье было расшито золотом и изумрудными камнями, а меховая мантия, в которую она куталась, переливалась в свете множества свечей, как золотой закат.

Дени поклонилась, и королева улыбнулась ей, но в этой улыбке был холод, была горечь, и совсем не было тепла.

У бархатного кресла, на котором сидела королева, стоял прекрасный златоволосый юноша, высокий и гибкий, как тростник. Сир Барристан шепнул Дейенерис, что это принц Джоффри, сын короля и наследник престола. Принц внимательно посмотрел на Дени большими зелеными глазами и сказал что-то королеве.

— Мы рады видеть вас при дворе, — произнесла королева мягким голосом, в котором, Дени это слышала, гремела гроза. — Принц Джоффри приглашает вас присоединится к его невесте, леди Сансе, дитя.

Рядом с королевой сидела высокая юная красавица, с рыжей косой, уложенной вокруг головы, высокими скулами и голубыми глазами. Она улыбалась Дени гораздо приветливее.

— Вы только сегодня прибыли в столицу? — спросила она, когда Дени улыбнулась ей в ответ.

— Да, только сегодня, с моим названным батюшкой сиром Барристаном Селми, — ответила Дени.

— О, Барристан Отважный, о его подвигах поют в песнях, — сказала девушка и едва заметно покраснела, что сделало ее еще привлекательнее.

Высокий широкоплечий рыцарь с изуродованным лицом, стоявший позади нее громко хмыкнул.

— Он рассказывал мне кое-что, — ответила Дени. — О турнирах. Вы ведь пойдете на турнир…

— … леди Санса, — подсказала девушка. — Если угодно будет моему батюшке, лорду Эддарду Старку, деснице короля.

Леди Санса попросила обожженого рыцаря принести кресло для Дейенерис и поставить рядом с ней. Тот снова хмыкнул, но подчинился. В его огромных руках тяжелый стул из красного дерева выглядел легче пушинки.

Череда гостей, прибывших ко двору, и представлявших своих дочерей королеве, все не заканчивалась. Даже у Дени в конце концов закружилась голова и зарябило в глазах от цветных платьев, гербов, блеска драгоценностей и гула голосов. Леди Санса всякий раз, как перед ними представали новые гости, наклонялась к Дени и рассказывала о гербах и семейных связях, но Дени запомнила очень мало. Больше всего ей понравилась пухленькая и румяная леди Лоллис Стокворт, хотя Санса и двух слов о ней не сказала. А леди Маргери Тиррел, роза Хайгардена, сопровождаемая своим братом сиром Лорасом, совсем Дени не запомнилась. Хотя Санса, похоже, была от нее в восторге. Или от ее брата. Сир Лорас и впрямь был замечательным: стройный и улыбчивый, он то и дело встряхивал каштановыми кудрями, и звонко смеялся шуткам милорда Ренли, брата короля.

Наконец, перед королевой присела в поклоне (очень изящном, гораздо лучше, чем получилось у Дени) последняя на сегодня гостья, и королева, попрощавшись со всеми до завтра, ушла в свои покои.

Леди Санса взяла Дени под руку, и они вместе вышли в галерею со стрельчатыми окнами.

— Я надеюсь, мы станем подругами, Дейенерис, — сказала Санса. — Вы понравились моему возлюбленному жениху, принцу Джоффри, значит понравитесь и мне.

— Я хочу быть вашей подругой, миледи, — ответила Дени. Она говорила правду, но что-то в словах Сансы показалось ей странным. Словно чистая льдинка на поверхности воды подернулась трещинами.

— Это очень хорошо, — сказала Санса, — Хотите, я покажу вам платье, которое сшили мне специально к этому турниру? Сама королева выбирала материал и фасон.

Дени кивнула. Мимо них гости расходились по своим комнатам и почти все приветливо улыбались леди Сансе. «Какая она милая, как ее все тут любят. — думала Дени. — Вот бы и мне быть хоть чуть-чуть на нее похожей».

— Вас хорошо устроили? — спросила Санса. — Теплы ли комнаты?

— Да, да, — заверила ее Дени, — у сира Барристана мы топили двумя поленцами в день, и то я не мерзла, а здесь камин раскалили до красна углем.

Санса улыбнулась, и Дени не выдержала и поцеловала ее в румяную щеку.

— Ах! — только и успела воскликнуть леди Санса. — Ах, дитя! — Дени на секунду подумала, что она рассердится, но та только рассмеялась.

В комнатах леди Сансы тоже было натоплено. На столике у камина стояла тарелка с лимонными пирожными, кувшин с вином и высокие серебряные бокалы. Дени осторожно взяла один и попробовала налитое туда вино. Оно было сладким и немного пощипывало язык.

Еда у сира Барристана была простой и вкусной, но никогда еще Дени не пробовала такого сладкого вина и не ела лимонных пирожных. Она попыталась вспомнить вкус еды, которую ела в волшебных чертогах своего отца, но ничего так и не вспомнила — вся ее прежняя жизнь словно подернулась водяной пеленой, снежным туманом…

— Вот оно, — сказала Санса, — когда служанка принесла платье.

Дени обернулась. Платье было великолепным. Голубое с серебряной отделкой, оно переливалось в подрагивающем свете свечей, как драгоценный камень.

— Какая красота! — воскликнула Дени и подбежала поближе.

— Только осторожнее, — сказала Санса. — Не испачкайте его в креме от пирожных, милая Дени, — она подала Дени свой платок.

Дани вытерла пальцы и принялась разглядывать платье.

Юбка у него была широкая, из плотной расшитой тафты, а лиф таким узким, что Дени засомневалась сначала, сможет ли Санса его надеть.

— На плечи я накину плащ из серого бархата, а башмачки будут атласными, видите? — Санса показала Дени пару изящных башмачков с лентами и бисером, лежавших в специальном футляре.

Башмачки были очень красивы. Дени они показались сделанными из чистого морского льда.

— Когда я буду танцевать с моим возлюбленным принцем Джоффри, их будет видно из-под подола юбки, — произнесла Санса.

— Вы называете его возлюбленным, миледи Санса, — сказала Дейенерис. — Что это значит?

— Это значит… — начала Санса, но потом запнулась и умолкла. Молча, она взяла свои туфельки из рук Дени и осторожно убрала их в коробку. — Я просватана за Джоффри, — сказала она совсем тихо, — и когда прилетит белый ворон из Цитадели, я выйду за него замуж в великой септе Бейлора.

И Санса тяжело вздохнула.

— А у вас, милая Дени, — сказала она, помолчав, — есть наряд для праздника?

Дени ахнула. У нее-то, у нее не было ни одного платья, кроме того, в котором она появилась перед замком сира Барристана. Раньше, когда она еще жила в чертоге своего отца на Драконьем Камне, ей и вовсе не приходило в голову задумываться о таком, Шаре она казалась сказочной принцессой в любом наряде, а сир Барристан ничего не понимал в женских украшениях. Теперь Дени вспомнила, как леди Холлард, мать Флориана, недовольно поджала губы, когда увидела маленький сундучок с поклажей, который взяла с собой Дени в Королевскую Гавань. У нее самой к повозке были привязаны три огромных сундука и только теперь Дени поняла, что в них было…

Ей вдруг стало грустно — она видела, как богато была одета королева и все придворные дамы, и — она вспомнила и ужаснулась — какими презрительными взглядами они окидывали ее простой белый наряд.

Санса заметила ее замешательство и поспешила утешить.

— Если вы хотите, то мы можем подобрать для вас что-нибудь из моих нарядов, — сказала она, поцеловав Дени в щеку. — У меня есть чудесное салатовое платье из которого я уже выросла.

Дени поблагодарила леди Сансу, но все равно весь вечер была печальна.

Ночью Дени никак не могла уснуть. Едва она закрывала глаза, как видела леди Сансу в ее великолепном, расшитом самоцветами и серебром платье, она кружилась, словно снежинка на ветру, хрустально звенели небеса. Леди Санса улыбалась, но глаза ее — плакали.

А в полночь Дени проснулась и достала из маленькой хрустальной шкатулки цветок морозника.

— Ах, мама, — прошептала она, оторвав лепесток и поднося его к губам, покрывая поцелуями, — пусть и у меня будет платье для праздника, не хуже, чем у леди Сансы и королевы.

@темы: тексты, гет, ББ-2016, PG-13, романс

---

Черная петля

[BIG_ICE_BANG]

Название: Черная петля
Автор:  Lelianna
Бета:  Frau Lolka,  belana
Гамма:  lady snark
Иллюстратор:  redraccoon (заглушки, арты «Ты стал моим, а я твоим», «Тварь»),  Горацио (арт «Рамси Сноу»)
Размер: макси, ~ 24500 слов
Пейринг/Персонажи: Рамси Сноу/Теон Грейджой, Парни Бастарда и другие обитатели Дредфорта
Категория: слэш
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: прошло несколько месяцев после победного возвращения из разграбленного сожженного Винтерфелла с трофеями и пленниками. Самый ценный пленник сломлен, забыл свое имя и служит Рамси, который управляет Дредфортом, пока его отец с войском находится в Речных землях. Однажды Рамси замечает, что каким-то магическим образом снова и снова переживает один и тот же день. Он пытается разорвать замкнувшийся круг и с яростью обнаруживает, что раздобыть единственное средство спасения — невыполнимая задача. Тем не менее, Рамси не готов сдаваться.
Предупреждения/примечания: канон AU, таймлайн — период пребывания Теона Грейджоя в Дредфорте до возвращения Русе Болтона на Север; использование идеи о магической петле времени; графичное описание насилия, нон-кон (изнасилование, оральный секс), жестокость
Ссылки на скачивание: АО3, форматы mobi, epub, pdf, html

"— Зло у него в крови, — сказал Гловер. — Он бастард и рожден от насилия, что бы там ни постановил мальчишка-король.
– Если снег бывал когда-нибудь черен, так это он, – подхватил лорд Виман".

Танец с драконами

Рамси I

Рамси открыл глаза и, отдернув красный полог балдахина, с хрустом потянулся. Несмотря на ранний час, в комнате было светло — лучи утреннего солнца пронизывали ее насквозь. Со двора доносился звонкий лай, заглушающий все остальные звуки. Рамси вытащил из-под кровати ночной горшок, поставил его на скамью у окна и, облегчаясь, принялся наблюдать, как Костяной Бен поочередно облачает поскуливающих от нетерпения гончих в ошейники и защитные корсеты.

По коже пробежали мурашки от радостного предвкушения грядущей охоты. Вчерашним утром один из лесничих заметил в роще следы крупного кабана, а затем возле Лосиного ручья обнаружил примятый кустарник и взрыхленную землю — ночное лежбище зверя, — и Рамси немедленно отдал приказ своим ребятам готовиться к охоте.

Он часто выезжал в лес вместе со своими подручными, но обычно привозил в замок мелкую добычу: подбитых зайцев, куропаток и уток, а один раз — мелкую лисицу. Последний раз Рамси загонял кабана, когда еще отец был в Дредфорте и у них гостил Роджер Рисвелл. В охоте участвовало тридцать человек, вооруженных рогатинами, луками и копьями. Они преследовали зверя четыре дня, пока наконец собаки не окружили его возле корней векового дуба. Вепрь распорол брюхо нескольким псам, был разъярен и смертельно опасен. Отец отдал Рисвеллу право добить зверя, и тот ударом копья прикончил его, получив лавры победителя и почести на пиру по возвращении в замок.

Рамси предпочитал охоту иного рода, но мысли о погоне за опасной лесной тварью будоражили кровь так же сильно, как и приготовления к травле двуногой дичи. Зверя ведет инстинкт, а человека — разум. Гораздо интереснее играть с теми, кто имеет хоть каплю смекалки, как, например, деревенская девка Джейни, которая едва не обвела его вокруг пальца. Она нашла издохшего и почти сгнившего барсука, обмотала ноги обрывками его шкуры и сделала крюк, спустившись по ручью. Правда, ума у нее хватило лишь на то, чтобы побежать из леса к собственной деревне, поэтому, когда стало ясно, что собаки потеряли след, Рамси направил погоню именно туда. Среди ячменного поля он настиг беглянку и подарил ей чистую смерть за хорошую охоту.

Он очень редко проигрывал и почти никогда не упускал добычу, хотя давал своим пленницам фору в несколько часов. Два месяца назад он позволил Вонючке и его девке бежать по лесу всю ночь напролет и выехал из Дредфорта лишь когда взошло солнце. Несмотря на это, Рамси догнал обоих слишком быстро и охота закончилась. Он был весьма разочарован, но девка сопротивлялась так смело и отчаянно, а Вонючка пялился на него с таким животным ужасом, что Рамси оттаял и решил, что травля завершилась удачно.

«Кира, — вспомнил он имя той девки, натягивая бриджи. — Швырялась в меня камнями, а затем пнула коленом в живот, сучка».

Когда они вернулись в замок с кожей Киры в седельной сумке, Вонючка тоже лишился кусочка шкуры — Рамси освежевал его указательный палец на левой руке, а затем…

От накативших воспоминаний сладко заныло внизу живота. «О Боги, как же он орал и умолял о пощаде!»

В дверь постучали, послышался голос одного из его оруженосцев Фреев:

— Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания.

Оба, Большой и Малый Уолдеры, кряхтя под тяжестью ведер, зашли в комнату.

— Милорд Рамси, пожалуйста, возьмите меня на охоту! — снова начал ныть Уолдер Малый, круглолицый крепыш с толстым брюхом.

Он был высок для своих лет и слишком нахален. Вчера он несколько раз подходил к Рамси с этой просьбой, пока не получил затрещину.

— Закрой рот, — беззлобно ответил Рамси, плескаясь над тазом с водой. — Это охота на вепря, а не лесная прогулка. Ты еще мал для таких развлечений.

Он часто брал с собой оруженосцев поохотиться — Уолдер Малый радостно загонял зайцев и научился правильно свежевать их тушки, однако Рамси не хотел, чтобы мальцы-Фреи участвовали в травле кабана, потому что эта охота была смертельно опасной. Не хотелось бы лишиться какого-нибудь Уолдера из-за дурацкой случайности — подвернувшей ногу лошади или вепря, внезапно выскочившего из укрытия. К тому же мальчишки только бы испортили весь азарт преследования зверя.

После завтрака из ячменных лепешек, ветчины и масла, оруженосцы, держа рты на замке, облачили Рамси в одежду для охоты. Поверх плотного шерстяного дублета с эмблемой дома Болтон на груди Уолдер Большой застегнул на Рамси колет из вареной кожи, прошитый кольчужными кольцами, затем зашнуровал теплые сапоги и натянул перчатки на подставленные руки. Уолдер Малый надел на него пояс с ножнами: на левой стороне висел фальшион, на правой — кинжал и свежевальный нож, с которым Рамси никогда не расставался. Затем оруженосец осторожно стянул его волосы в хвост на затылке и набросил на плечи длинный плащ из волчьих шкур. Рамси сам застегнул на плече пряжку, сделанную из волчьих клыков.

— Вон отсюда, — негромко приказал он, оглядев себя в бронзовое зеркало.

Неплохо, очень неплохо. Парни уже должны дожидаться его во дворе в полной готовности — с оружием, оседланными конями, запасами еды и вина в седельных сумках и девочками, повизгивающими от нетерпения. Сегодняшним вечером всех ждет пир с жареной веприной. А затем он прикажет привести к себе Вонючку и, возможно, даже угостит его куском дичи, если тот будет вести себя хорошо.

Рамси переполнял боевой пыл. Распахнув дверь пинком, он сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Все были на месте: Костяной Бен, сдерживающий свору собак; Деймон с блестящим от сала кнутом; хмурый Алин рядом с Молчуном; Живодер, отпускающий глумливые шуточки над золотушным Диком под хихиканье Лутона.

Расстроенный Малый Уолдер подвел к нему рыжего коня и бережно вручил охотничий рог.

— Удачной вам охоты, милорд, — поклонился он, и Рамси небрежно потрепал его по щеке рукой в перчатке.

Он вскочил в седло Кровавого и затрубил в рог, что было сил. Из окон выглядывала челядь, караульные выстроились в две шеренги, пропуская кавалькаду всадников. Как только гончие перебежали мост и устремились в поле, Рамси, не утерпев, погнал коня галопом, дрожа от возбуждения. За ним с гиканьем помчалась свита. Деймон-Станцуй-Для-Меня орал, свистел и улюлюкал громче всех.

Осенний лес сковали ранние заморозки: лужицы воды покрылись тонкой корочкой льда, земля была твердой, а воздух свеж и напоен ароматом опавшей листвы и хвои. Собаки уверенно взяли след кабана и скрылись в чаще. Рамси, то и дело понукая Кровавого, гнал на звук надсадного лая девочек, преследующих добычу. Низкие ветви страж-деревьев то норовили хлестнуть по лицу острыми иглами, то вцепиться в волосы, но Рамси привык к бешеной скачке в лесу и твердо вел коня, вовремя замечая поваленный ствол, овраг или черную рытвину среди пожухлой травы.

Спускаясь с пригорка в лощину, поросшую молодыми деревцами, он увидел на другом склоне стаю девочек и удирающего от них кабана. Матерый бурый зверь с огромными желтыми клыками мчался напролом через кустарник, выбрасывая из-под копыт ворохи красных листьев.

Несомненно, охота была близка к завершению. Рамси резко осадил Кровавого в лощине и, оглянувшись, обнаружил, что его парни порядком отстали. Где-то вдалеке доносились крики и лошадиное ржание. «Ленивые болваны! Их обогнал бы даже Вонючка!», — Рамси раздраженно фыркнул и поднес к губам рог. Он трубил в него до тех пор, пока на пригорке не показались Деймон и Костяной Бен на взмыленных конях.

— Иные вас дери! — рявкнул Рамси. — Девочки уже почти загнали вепря! Какого пекла вы там копаетесь?!

Костяной Бен вдруг нахмурился.

— Милорд… — он поднял руку вверх, призывая прислушаться. — Собаки замолкли!

Рамси напряг слух — и впрямь, лай девочек стих, как будто кабан за считанные мгновения успел разделаться со всей стаей и скрыться.

— В чем дело? — спросил он. — Бен, почему они молчат?

К Деймону и Бену наконец присоединились остальные. У всех на всех лицах читалось недоумение — видимо, их тоже озадачили внезапно затихшие собаки.

— Может, пока вы трубили в рог, м’лорд, девочки загрызли кабана до смерти? — несмело предположил Желтый Дик.

— Болван! — бросил Рамси, а Костяной Бен сказал, что только взрослый лютоволк способен перегрызть горло кабану.

Рамси напряженно вслушивался в звуки леса: карканье ворон, шорох листвы на ветру, тихий шум овражного ручья, хруст веток под копытами коней, переступающих с ноги на ногу. Ни лая, ни рычания, ни поскуливания. Он был готов поклясться всеми Богами, что пока трубил в рог, не слышал лая девочек, окруживших кабана. К тому же вряд ли бы тот сумел за короткое время задрать целую дюжину собак, чьи животы и шеи защищали жестяные пластины, обшитые тканью.

— Бен, какого пекла молчат собаки? — повторил Рамси, и тот обеспокоенно пожал плечами.

— Милорд… я не знаю, — он спустился в лощину и поравнялся с Рамси.

Засунув в рот пальцы, Бен громко свистнул и вспугнул двух соек со старого вяза. Собаки не отозвались, и псарь свистнул еще раз — так протяжно, что у Рамси зазвенело в ушах. Деймон скривился и яростно заскреб пятерней в засаленных волосах.

— Хватит! — крикнул Рамси. — У меня сейчас голова лопнет от твоего клекота! Девочки не могли уйти далеко, они бежали прямиком через лощину и почти настигли вепря. Я видел его собственными глазами и уже давно бы заколол, если бы не стал дожидаться вас! Дубины убогие! Вы что, первый раз уселись в седло?!

— Уж больно шибко бежал ваш конь, м’лорд, — подобострастно сказал Дик. — За вами в лесу никто не может угнаться.

— Коли вы, милорд, видели девочек недавно, то мы их сейчас найдем, — уверенно сказал Бен.

Рамси, подавив раздражение, ударил в бока Кровавого:

— Все за мной! Не отставать!

Он взобрался по склону, перепрыгнул через заросли кустарника и, миновав редкую рощицу, оказался на небольшой лужайке. От увиденной картины Рамси настолько опешил, что рванул поводья изо всех сил и Кровавый, встав на дыбы, захрипел и пустил розовую пену. Подоспевшие парни ошеломленно остановились чуть позади него.

Зеленую лужайку пересекал небольшой прозрачный ручей. Несколько серых валунов торчали из травы, будто оброненные игральные кости великана. На одном из камней сидела грузная приземистая старуха в бурых лохмотьях. Лицо с обвисшими брылами усеивали бородавки, из-за глубоко запавшего рта кончик носа почти касался подбородка.

Вокруг нее на траве лежали собаки — вся дюжина — положив морды на вытянутые лапы, они смотрели на безобразную каргу, словно щенята на суку-мать.

— Куда делся кабан? — выкрикнул Рамси. — И что ты сделала с собаками, тварь?!

Та прошамкала в ответ:

— Ни приветствия, ни доброго слова… экая неучтивость! Почему бы тебе не уважить старую леди как полагается? Или ты способен только на оскорбления?

— Что?! — Рамси не поверил собственным ушам.

«Эта уродливая жаба смеет насмехаться надо мной?!»

— Что ты там мямлишь, паршивая тварь?! Я твой лорд, старая сука! На колени, живо!

Старуха покачала головой, тряся темными брылами. Глубоко посаженные глаза были измазаны какой-то желтой дрянью, и Рамси представил, как поочередно вонзает острие кинжала в эти закисшие гляделки.

Костяной Бен снова свистнул, подзывая собак, но те и ухом не повели, продолжая преданно смотреть на старуху.

— Да она ведьма! — испуганно прошептал Лутон.

Молчун открыл безъязыкий рот и что-то прореготал, словно мул на случке.

— Заткнитесь все! — Рамси почувствовал, как от злости разгорается лицо. — Ты, мразь! Если сейчас же не встанешь на колени, я спущу с тебя твою дряхлую шкуру и заставлю сожрать целиком, кусок за кусочком!

— Черная кровь, черные мысли, — забормотала старуха, покачиваясь на камне. Ее обрюзгшее жирное тело тряслось, как студень. — Черные дела, черные замыслы, черное прошлое, черное настоящее и черное будущее. Одно лишь имя у тебя белое, бастард из черного замка, но и его ты скоро перекрасишь.

От ярости у Рамси перехватило горло. Он попытался вдохнуть, но бешеное исступление словно каменным жерновом сковало его ребра. Рот искривился в судороге, напряглись все жилы, и задеревенел живот. Такие приступы в последнее время случались с ним все чаще. Нужно было немного подождать, когда клокочущий гнев наконец стихнет и позволит ему дышать, а затем перескочить ручей и одним ударом срубить башку старой уродины.

— Ведьма, ведьма! — вновь закричал Лутон.

— С такой чернотой внутри ты обречен блуждать во тьме по кругу целую вечность, — нараспев говорила старуха, продолжая раскачиваться. — Ходить в черной петле до самой смерти! Никто никогда не полюбит тебя, черный бастард! Никто никогда не оплачет твою смерть, черный бастард! Ты никому не нужен, одна лишь черная ненависть окружает тебя, словно ночная мгла. Черная тварь пожирает твое сердце и душу. Расстанься со своей тварью, черный бастард, только так ты сможешь избавиться от своих оков и разорвать петлю.

Приступ яростного безумия миновал. Рамси, выхватив из ножен фальшион, в три прыжка пересек поляну и оказался рядом со старой каргой. Он взмахнул мечом, и клинок со свистом рассек воздух — старуха исчезла, а вокруг Кровавого с заливистым лаем запрыгали девочки.

Рамси быстро огляделся: старуха не могла скрыться — жирная неповоротливая жаба не пробежала бы и десяти футов. Он видел ее мгновение назад, и удар фальшиона должен был снести ее голову. На деревьях, что окружали поляну, не шелохнулся ни один лист, не было слышно и топота удирающих ног, лишь девочки продолжали весело скакать вокруг его коня, словно хвастаясь пойманной добычей. Рамси огрел плеткой двух особо назойливых собак, и те, поджав хвосты, заскулили.

Его парни так и стояли на другом конце поляны: на лице Лутона и Молчуна застыл ужас, Костяной Бен недоуменно глядел на пустой валун, где только что сидела старуха, а Желтый Дик что-то бормотал, поднеся к губам амулет, сплетенный из сухих веток и какой-то дряни.

Деймон, хлестнув коня, перепрыгнул ручей и остановился у валуна.

— Где эта сука? — спросил Рамси, медленно обводя взглядом своих подручных.

— Я же говорил, что она ведьма, — сказал Лутон. — Она навела порчу на собак и напустила на нас морок!

Молчун испуганно кивал в такт словам Лутона, а Дик все что-то шептал себе под нос и нацеловывал свой омерзительный амулет. «Забить бы тебе его в глотку, болван!»

Костяной Бен спешился и, подозвав девочек, наконец-то успокоил их. Он внимательно осмотрел каждую — глаза, клыки, животы и лапы, — и произнес:

— С ними все в порядке, милорд. Не знаю, что на них нашло.

— Так, — Рамси облизнул пересохшие губы. — Она не могла просто исчезнуть. Старая карга спряталась где-то поблизости и сейчас посмеивается над нами. Мы разделимся. Бен, пусти двух собак по ее следу. Остальные продолжат преследовать кабана.

Он показал на глубокие отпечатки кабаньих копыт во влажной земле у ручейка, который пересекал поляну.

— Деймон, Алин и Живодер, принесите мне голову этой старой суки, и я щедро вознагражу вас, — сказал он. — Все остальные — за мной! Продолжим охоту на вепря. Сегодня вечером мы должны вернуться в Дредфорт с двумя трофеями. Если упустим хотя бы один — я буду очень разочарован. Вы ведь не хотите разочаровать своего милорда, олухи?!

Они блуждали в лесу до глубокого вечера. Собаки то брали след кабана, то теряли его, а затем побежали вдоль лесной речки и в сгущающихся сумерках вывели охотников к той самой пресловутой поляне.

Там, привязав лошадей к деревьям, Деймон, Кислый Алин и Живодер уныло сидели на валунах вдоль ручейка. Они, отводя глаза, наперебой принялись говорить, что собаки так и не сумели встать на след исчезнувшей старухи. Девочки крутились на поляне, словно потерянные щенки, и не желали идти дальше, несмотря на команды, понукания и удары плетью. В конце концов, пока Живодер возился с потерявшими разум собаками, Деймон и Алин пустились вскачь по лесу — они прочесали округу в две лиги, но не нашли ничего, кроме объеденного трупа лани, которую, видимо, загрыз сумеречный кот.

Рамси молча выслушал их сбивчивый рассказ, чувствуя, как в груди разливается ледяная чернота. Он проиграл. Его обвела вокруг пальца какая-то жирная старая жаба. Она испортила ему охоту и ушла от возмездия. Он не сумел догнать кабана, а его болваны не смогли поймать старуху. Он проиграл.

«Я упустил добычу. Иные всех дери, как же так вышло?! Эта сука заплатит мне за все, она дорого заплатит! Я отыщу ее логово, где бы она ни пряталась от меня. Завтра. Я поймаю ее завтра. А затем мы продолжим охоту на вепря».

Не дослушав Деймона, он сделал знак следовать за ним в Дредфорт, и понурые парни молча последовали приказу. Даже девочки притихли — они бесшумно трусили рядом с Беном, низко опустив головы и хвосты.

Чем ближе становились зубчатые башни Дредфорта, тем сильнее досада и гнев охватывали Рамси. Он чувствовал, что еще немного и кипящая ярость перехлестнет через край, заставив его голову лопнуть, как перезревшую тыкву. Он почти ничего не видел и хрипло дышал, до боли стискивая в кулаке поводья. Перед глазами стояло лицо старой уродины — она ухмылялась беззубым ртом и кричала «Бастард! Бастард из замка!» Если бы не эти болваны, Деймон и Алин, он бы уже срезал бородавчатую кожу с ее жирной хари и забил бы окровавленный ком прямо ей в глотку.

Во дворе, несмотря на поздний час, его встретили не только караульные с конюхами, но и оруженосцы. Он, не глядя, бросил поводья Кровавого в руки Уолдера Малого и направился в главный замок. У дверей Рамси задержался и, подозвав Деймона, приказал:

— Штоф горячего вина с пряностями в мои покои. И приведите ко мне Вонючку.

Вонючка I

Он скорчился на гнилой соломе, поджав ноги к животу и обхватив себя руками. Ладони он засунул под мышки в тщетной надежде хоть как-то согреться — ему все время было холодно. Холод, темнота и крысы, которые ночью пробегали по лицу и пробовали на зуб оставшиеся пальцы, были его единственными друзьями. Как только в его камере оказывался кто-то еще — появлялась боль, поэтому он боялся любых шагов, которые так гулко раздавались по коридору.

Он сразу замирал и, затаив дыхание, прислушивался к ним. «Не меня, только не меня, нет, прошу!» — в других камерах тоже были узники, и к ним тоже приходила боль: кто-то начинал выть и просить пощады прямо в своем застенке, а кого-то вытаскивали в коридор и волокли в пыточную под истошные вопли.

Когда шаги останавливались у его двери, он словно на миг терял сознание, не чувствуя собственное тело. Если приоткрывалась нижняя створка, он тут же приходил в себя с радостным облегчением: стражник принес ему воду и объедки! Это значит, что он останется в камере, его никуда не заберут, и не будет ни боли, ни страданий. Он медленно полз к двери и на всякий случай беспокойно прислушивался к удаляющимся шагам. Затем, вытянув руки, он бережно ощупывал пол рядом с узкой створкой. В железную кружку, прикованную к стене, стражник наливал воду, и нужно было действовать очень осторожно: несколько раз он случайно опрокидывал ее — вода уходила в щели между камнями, и ему приходилось довольствоваться двумя-тремя жалкими глотками, что оставались на дне. Муки жажды были страшнее голода, это он усвоил в первые недели своего заточения. Когда он находил кружку, полную драгоценной воды, то пододвигал ее к камню, чуть выдвинутому из стены, — он хорошо знал это место, — и если она стояла там, то оставалась в сохранности. Потом он тщательно шарил по полу в поисках еды и порой находил ее: краюху хлеба, ком прокисшей ячменной каши или даже куриные кости с остатками мяса.

Еду давали не всегда, и он поначалу пытался делать запасы, пряча маленькие кусочки хлеба или комочки застывшей каши. Но когда он проваливался в забытье на охапке сырой соломы, крысы отнимали у него эти крохи, поэтому приходилось съедать все сразу. Он дробил куриные кости об камни, высасывая из них костный мозг до последней толики, а затем долго перекатывал во рту осколки.

Сейчас в темнице было тихо: никто не причитал, не стонал и не звал на помощь, словно милорд разом избавился от всех узников, ободрав с них кожу и прибив окровавленные тела к крестовидным столбам. «Если и так, они заслужили это, — хмуро подумал Вонючка. — Нужно вести себя как подобает, и милорд ничего не заберет у тебя. Рамси никогда не станет наказывать без причины».

В тишине послышался нарастающий звук шагов: по коридору шли двое, и один из них гремел связкой ключей.

«Это плохо, очень плохо», — заволновался Вонючка.

Липкий страх пополз по телу, заставляя конечности цепенеть. Он задышал ртом — прерывисто и часто, как издыхающее животное. «Не меня… только не меня… молю! Пожалуйста! Я ничего не сделал! Я ни в чем не виноват! Только не меня…»

Ключ заскрежетал в замке, и Вонючка заскулил, втянув голову в плечи. Он закрыл лицо руками, бормоча: «Прошу… смилуйтесь…». Дверь отворилась, и свет дымного факела ослепил его.

— Свет… не надо… — просипел он, зажмурившись.

— Смердит, как покойник в нужнике, — послышался голос Деймона. — Поднимайся, Вонючка!

Он затрясся, вжимаясь спиной в стену. Деймон часто порол его кнутом по приказу милорда, но ведь сейчас Вонючка ничего не сделал! Не нарушил правила! Он провел здесь уже целую вечность — в компании крыс, холода и темноты, милорду не за что наказывать его, он ничего не сделал! Ничего!

— Я ничего не сделал! — захныкал он, ерзая на соломе. — Прошу…

— Давай быстрее, от твоей вони блевать тянет, — Вонючка узнал голос Кислого Алина.

— Если не встанешь сам, я помогу тебе. Кнутом, — сказал Деймон, и Вонючка быстро пополз к ним на четвереньках.

Алин подхватил его за шиворот и поставил на ноги, а затем с клекотом прочистил горло и сплюнул на пол.

— И впрямь воняешь, как протухший мертвец из нужника, — сказал он.

Вонючка наконец приоткрыл веки, слипшиеся от слез — свет нестерпимо резал глаза. Кроме Кислого Алина и Деймона, который держал факел и связку ключей, в полутемном коридоре никого не было.

— Пошел, — подтолкнул его в спину Алин, и Вонючка едва не упал.

С отрезанными пальцами на ногах было сложно удерживать равновесие, а в последнее время он и вовсе передвигался по камере ползком либо на четвереньках.

— Прошу… я ничего не сделал… — забормотал он, медленно продвигаясь вперед, припав к стене. Голова кружилась, и подкашивались колени. — Куда… куда вы меня ведете?

Деймон и Кислый Алин шли следом.

— Милорд Рамси потребовал привести тебя, — ответил Алин.

— У его милости сегодня был неудачный день, — хохотнул Деймон, и внутри Вонючки все оборвалось.

В неудачные дни милорд творил страшные вещи. Он менял правила игры. Он не слушал мольбы, оправдания, просьбы о пощаде, не видел слез и заломленных рук. Казалось, милорд вообще ничего не слышал и не видел — он смотрел сквозь Вонючку остекленевшим взглядом и заставлял терпеть невыносимую боль. В один из неудачных дней Рамси едва не убил его. Если бы не мейстер, который две недели залечивал то, что сотворил с ним милорд, Вонючка бы умер в ужасных муках, истекая кровью. «Потом он сказал, что я заслужил это своей дерзостью… Он сказал, что наказание было мне во благо и он был вынужден сделать это… Но я помню, что тогда у Рамси просто был неудачный день».

Он вцепился в стену руками и остановился, дрожа всем телом. Он знал, что просить о пощаде бесполезно: все парни Рамси были жестокими ублюдками — им, как и их хозяину, очень нравилось, когда жертвы молили о милосердии. Он помнил это, но язык помимо его воли начал лопотать:

— Пожалуйста, не надо… умоляю, я ничего не сделал, прошу! Пощадите…

Сапог Деймона врезался ему в зад, и он полетел на пол, обдирая колени и локти. Боль пронзила тело, и на секунду Вонючка понадеялся, что, возможно, сегодня Рамси наконец-то убьет его.

Увы, но даже в самый черный день своей жизни болтонский бастард никогда не позволит умереть своей любимой игрушке. Рамси ломал его и снимал оболочку, слой за слоем, добираясь до сердцевины, а затем — когда от человека, который прежде называл себя принцем винтерфелльским, осталась лишь пустая шелуха, он наполнил ее новым содержимым.

«Вонючка-Вонючка, трусливая сучка». Теперь это его настоящее имя и суть. Он даже не мужчина, а всего лишь Вонючка, дерьмовая кучка. «Помни, кто ты есть на самом деле!» — прозвучал в голове шепот милорда.

— Идиот! — ругнулся Алин. — Если этот тухляк что-то себе сломал, милорд с тебя шкуру спустит!

Вонючку грубо вздернули на ноги, и Деймон, недовольно фыркая, ощупал его конечности и ребра.

— Все цело, — бросил он. — Придется тащить его. Сам он будет брести в покои милорда до утра.

Они подхватили его под руки и шустро понесли по коридору — босые ноги Вонючки волочились по камням, царапая кожу до крови.

Правила-правила-правила… Даже в неудачные дни болтонского бастарда («Милорда! Милорда!») нельзя было забывать о правилах. Они были простыми: не поднимать глаза; не говорить без разрешения; помнить, что ты Вонючка, Вонючка-трясучка; никогда не улыбаться — милорд ненавидит, когда ты улыбаешься, даже подобострастно. Служи и повинуйся, знай свое место, и тебе никто не причинит вреда. Однако в неудачные дни Рамси играл совсем в другие игры.

«Бастард отрежет тебе еще один палец, — думал он, пока его с руганью волокли по винтовой лестнице на третий этаж башни. — А если назовешь его бастардом, он обдерет тебе кожу с лица. Милорд. Его милость. Милорд Рамси. Только не Сноу. Его милость Рамси… знай, кто ты есть, выполняй все его приказы, и возможно даже сегодня тебе удастся сохранить оставшиеся пальцы».

Кислый Алин и Деймон поставили его на пороге комнаты, в которой он досконально знал каждый предмет — вплоть до мельчайших царапин и трещин, а также застарелых потеков крови. Дверь поспешно закрылась за спиной Вонючки, и он услышал дробный грохот сапог, словно парни Рамси решили пробежаться по лестнице наперегонки.

Он опустился на колени, успев бросить торопливый взгляд на милорда. Тот сидел в кресле, обитом красной кожей, и крутил в руках ножку серебряного кубка.

«Плохо… очень плохо». Рамси был в бешенстве — это было видно по немигающему взгляду блеклых глаз, похожих на две грязные льдинки, по искривленной нижней губе и пузырькам слюны, скопившейся в уголках рта. Рамси молчал, и это тоже было плохо, очень плохо.

Уставившись в расстеленную на полу волчью шкуру, Вонючка привычно забормотал:

— Простите меня, милорд, простите… умоляю, что бы я ни сделал, проявите милость.

Рамси молчал и пристально смотрел на него — даже не поднимая глаз, Вонючка чувствовал, как взгляд милорда уперся в его голову, втянутую в плечи. Нужно было говорить дальше, нужно было просить о пощаде — Рамси часто повторял, что ему нравится, как Вонючка упрашивает и умоляет, — однако от ужаса все слова застыли у него в горле.

«О Боги, что ему нужно от меня на этот раз?»

— Подойди ко мне, — последовал тихий приказ, и Вонючка мгновенно повиновался.

Он на четвереньках подполз к креслу милорда и застыл в футе от его широко расставленных кожаных сапог. В руках Рамси не было ножа, но Вонючка знал, что тот всегда носит на поясе кинжал и свежевальный клинок с крючком на конце. «Сейчас он поставит кубок на стол… а затем предложит поиграть в игру «Выбери палец». Что ж, на правой руке у него целых четыре пальца — если милорд предложит выбрать, пусть снимает кожу с безымянного.

От этих мыслей глаза обожгло слезами, он невольно всхлипнул, и Рамси, не глядя, сильно пнул его в лицо. Вонючка упал навзничь, кровь заполнила его рот — острые края сломанных зубов поранили щеку изнутри. Ушибленная скула горела огнем. Он тут же поднялся, не дожидаясь, когда Рамси прикажет ему встать, сглотнул кровь и вновь заговорил:

— Простите мою дерзость, милорд, я не хотел, прошу… молю вас…

— Заткнись, — сказал милорд, и Вонючка оборвал себя на полуслове.

Некоторое время они молчали — как ни старался Вонючка сдерживать дыхание, ему казалось, что прерывистое сипение раздается на всю комнату и за этот мерзкий звук Рамси жестоко накажет его. Стук сердца громко отдавался в ушах.

Милорд перехватил кубок одной рукой, а второй достал из ножен кинжал. Вонючка сглотнул набежавшую кровь и, поперхнувшись, с трудом справился с кашлем.

Рамси метнул кинжал вниз — клинок пролетел справа от Вонючки и, прорезав волчью шкуру, вошел в дощатый пол почти на треть. Он вздрогнул и покосился на дрожащую рукоять из желтой кости. «У тебя на правой руке осталось четыре пальца». Он мог бы выдернуть кинжал и перерезать себе горло…

«Это очередная игра милорда. Мы уже играли в такую. Он опять испытывает тебя!» — Вонючка снова уставился на серый мех, в котором утопали сапоги Рамси.

— Я сегодня должен был добыть кабана, — вдруг сказал тот. — Если бы не эта старая сука, сейчас бы мы пировали, запивая вином мясные ломти. Когда ты в последний раз ел кабана, Вонючка?

— Я… я не помню, милорд, простите… это было очень давно, — ответил он.

Он пытался предугадать следующие слова или действия Рамси, но в неудачные дни тот вел себя очень непредсказуемо.

— Давно, говоришь, — повторил милорд.

Больно схватив Вонючку за волосы, он подтянул его вплотную к себе и запрокинул голову.

— Да, м-м-милорд, — одними губами промычал Вонючка, чувствуя, как из уголка рта побежала кровь.

Сейчас Рамси смотрел ему прямо в глаза, и, как бы ни страшил его взгляд, ни в коем случае нельзя было отворачиваться. В эту игру они тоже играли когда-то, она обошлась Вонючке в три крестовидных шрама на плече.

— Это было очень давно… — прошептал он, боясь случайно моргнуть. — На пиру в Винтерфелле, когда приезжал мертвый король.

Сказав это, он невольно сжался, чувствуя, что перешел опасную грань. У Вонючки не было прошлого — он не мог пировать в Винтерфелле в одном зале с ныне покойным королем Баратеоном.

— Когда приезжал мертвый король… — усмехнулся Рамси. Почему-то эта фраза очень развеселила его, хотя Вонючка не мог понять причину веселья. — Говорили, что он сдох, когда кабан распорол ему брюхо.

— Да, милорд.

— Говорили, его нутро так протухло, что ему пришлось подыхать в одиночестве. Даже замковые мейстеры сбежали от него.

— Да, милорд. — Кажется, воспоминание о Роберте Баратеоне пошло на пользу. Рамси начинал вести себя как обычно, и на душе Вонючки полегчало. Сейчас нужно соглашаться с каждым его словом и постоянно добавлять «милорд».

— Интересно, а что если бы кабан распорол мое брюхо? Что, если бы мои кишки стали вонять также, как у дохлого короля? Ты бы ухаживал за мной, Вонючка? Ты бы не бросил своего милорда?

— Милорд, что вы! Конечно, я бы сидел у вашей постели день и ночь, если бы вы только позволили… я бы выходил вас, милорд, клянусь!

«Говори твердо! Говори уверено! Так, чтобы он поверил. Стоит ему усомниться в твоей преданности, он снова накажет тебя!»

— Но, милорд, вы бы не позволили кабану вас ранить. Вы бы убили его прежде, чем он накинулся на вас, — сказал он.

— Все верно. Истинная правда, мой драгоценный Вонючка. — Рамси все также держал его за волосы, но хватка ослабла и боль, стягивающая затылок, ушла.

Он отпил из кубка и скривился:

— Вино совсем остыло, будь оно проклято!

Рамси отхлебнул прямо из штофа, а остатки вылил на лицо Вонючки — вино пахло гвоздикой, лимонником и перцем. Он быстро облизал губы, и во рту появился восхитительный, давно забытый вкус. Правда, щека все еще кровоточила изнутри, и сладкая пряность теплого вина быстро сменилась солоноватой горечью.

Красные капли стекали по лицу и шее, струйки вина приятно согревали кожу, и Вонючка на миг блаженно прикрыл глаза.

— Вместо того чтобы наслаждаться победой, я сижу здесь с тобой и пью остывшее вино. Выпей же вместе со мной, мой Вонючка.

Прохладное вино из кубка полилось в послушно открытый рот. Правда, в кубке оставалось совсем немного, и вскоре на язык Вонючки упали распаренные остатки душистого перца и гвоздики. Он быстро разжевал пряности и проглотил их.

Рамси отпустил его волосы, однако Вонючка не смел опустить запрокинутую голову без разрешения.

Несмотря на то, что он выпил всего несколько глотков вина, в животе разлилось тепло. Последний раз, когда Вонючка пробовал вино, он был еще Теоном Грейджоем. Это была какая-то кислая мерзость, которую тот хлебал в ожидании штурма Винтерфелла гарнизоном Касселя.

«Вонючка никогда раньше не пил вина!» — одернул он себя. Принц винтерфелльский по имени Теон Грейджой и по кличке «Перевертыш» давно умер в подвалах Дредфорта.

Рамси мягко погладил его по грязной шее с выступающим кадыком и встал с кресла. Он прошелся по комнате, разминая плечи — Вонючка с тревогой следил за ним. Кинжал все также торчал в нескольких дюймах от его правой руки.

— Я разыщу эту старую жабу, — невпопад сказал Рамси, остановившись у темного окна, — и прикажу случить ее с козлом. А затем отрежу ей губы и язык. Заставлю сожрать их. Сырыми. Завтра мы найдем ее, она не сможет прятаться от меня в лесу вечно.

Вонючка вцепился в волчий мех, стараясь подавить дрожь. Милорду может прийти в голову мысль случить с козлом и его, сделай он одно неверное движение или скажи неверное слово. В глубине души он сочувствовал «старой жабе» — судьба несчастной женщины была предрешена. Милорд никогда не упускал в лесу двуногую дичь.

Рамси повернулся к нему:

— Я вижу, ты веришь в мой успех, Вонючка! Так и быть, когда мы привезем старую каргу в замок, я позволю тебе посмотреть на ее казнь. Потеха будет знатная.

«Вонючка-Вонючка, жалкая кучка… Кивни, просто кивни ему и скажи «спасибо»!»

— Спасибо, м-милорд, — выдавил он из себя. — Вы очень добры!

Рамси подошел к нему и ласково потрепал по щеке, липкой от вина.

— Вот и славно! Мой отец всегда говорил, что решения нужно принимать на свежую голову. Завтра мы поймаем эту суку и отыщем кабана. Охота будет удачной, и я угощу тебя мясом, Вонючка. У тебя ведь еще остались зубы, чтобы жевать?

— Конечно, милорд. Я очень рад, что вы…

— Мясо еще нужно заслужить, сучка! — перебил его Рамси. — Подай мне кинжал.

«Нет-нет-нет-нет-нет! Ведь все шло так хорошо…» Вонючка попытался выдернуть кинжал правой рукой, но лезвие засело слишком глубоко, и лишь с третьей попытки, обхватив обеими руками рукоять, он наконец вытащил клинок и протянул его Рамси, держа в вытянутых ладонях словно драгоценное подношение.

Тот взял кинжал и присел на колено. Склонившись, он повел носом у основания шеи Вонючки и глубоко вдохнул, издав довольный смешок, а затем полоснул лезвием по лохмотьям, которые когда-то были холщовой рубахой. Клинок распорол не только ветхую ткань, но и кожу на спине, оставив длинную глубокую царапину. Вонючка стиснул остатки зубов — иногда милорду нравились его крики боли, а иногда приводили в бешенство. Сейчас, как ему казалось, лучше было перетерпеть.

Рамси толкнул его, и он снова оказался на четвереньках.

— Скажи мне, Вонючка… — медленно протянул Рамси, поглаживая его спину, на которой не было живого места от свежих и затянувшихся рубцов.

Их оставили плеть, кнут, нож и даже зубы милорда. Вонючка хорошо помнил, как и когда получил каждую рану, удар или укус.

— Тебе ведь нравится то, что я с тобой делаю? — Рамси стянул его штаны до колен.

— Конечно, милорд! — тихо ответил он.

Слезы текли по его лицу — то, что собирался сделать с ним Рамси, было болезненным постыдным унижением, но в сравнении с ободранным пальцем эта пытка казалась милостью.

— Я не слышу, что ты там бормочешь, Вонючка! Повтори!

Он дернулся и не удержался от стона — Рамси запустил ногти в царапину и резко провел по ней.

Кровь побежала по спине, и Вонючка прикусил губу, чтобы не закричать в голос. Затем он ощутил, как скользкие пальцы милорда тычутся между его ягодиц и усилием воли заставил себя расслабить мышцы.

— Так тебе это нравится?! — три пальца, смоченные кровью, оказались внутри.

Они двигались резкими толчками, намеренно причиняя боль. Вонючка-Вонючка, милордова сучка.

«Конечно. Как может не нравиться очередная рана на спине и член внутри задницы! Т-ш-ш-ш… Осторожно! Он может подслушать твои мысли! Помни, кто ты есть и делай то, чего он хочет от тебя. Говори ему только то, что он хочет услышать!»

— Конечно, милорд, — повторил он громче. — Мне это нравится, ведь я ваш Вонючка. Я принадлежу вам. Прошу, не останавливайтесь, милорд!

Последние слова он почти выкрикнул. Бурые пятна — смесь крови, слез и вина, усеивали волчий мех, в который вжимались его сведенные пальцы.

— Конечно мой, — нежно произнес Рамси. — Ты это хорошо запомнил, мой славный Вонючка.

Он взял его сзади, как обычно — грубо, заставив сильно прогнуться в пояснице. Затем Рамси толкнул его, и когда Вонючка упал, тяжело навалился сверху, продолжая двигаться.

Вонючке не хватало воздуха, казалось, что Рамси сейчас раздавит его или сломает ребра. Болела изрезанная спина, горели внутренности, но он знал, что скоро все закончится. Эту боль можно было перетерпеть. Закусив жесткую волчью шерсть, он глухо стонал сквозь нее. Учащенное дыхание Рамси раздавалось прямо над ухом. Вонючка молил Богов, чтобы тот поскорее кончил, и наконец болезненные толчки прекратились — по взмокшему от пота Рамси прошла судорога. «Мой… только мой…» — прошептал он и укусил Вонючку за плечо до крови.

Затем Рамси перевернул его, и он немедленно прошептал:

— Спасибо, милорд!

«Боги, неужели это закончилось?» Что ж, для неудачного дня болтонского бастарда он отделался очень легко — всего лишь два новых шрама и очередное унижение, о котором знали только они двое.

— Мой верный лживый Вонючка… — Рамси провел языком по его шее, а затем по щеке до крепко зажмуренных влажных ресниц. — Вкус у тебя, как у стухшего сыра. И благодарность твоя такая же тухлая.

— М-милорд… — его снова охватил ужас. — Простите, милорд… но я… я очень рад, что сумел доставить вам удовольствие. Это радует меня, и именно за это я благодарю вас.

Рамси насмешливо смотрел на него, приподнявшись на локте.

— Прекрати трястись, — сказал он. — Я доволен тобой. Ты заслужил свой завтрашний кусок мяса.

«Рамси доволен!» Это означало, что сейчас его вернут обратно в камеру к старым добрым друзьям — темноте, холоду и крысам. Возможно, тюремщик уже бросил на пол ломоть черствого хлеба и наполнил кружку водой. Возможно, милорд не забудет свое обещание и пошлет ему завтра на ужин обглоданные кабаньи ребра с остатками мяса.

— Хочешь остаться здесь со мной? — неожиданно предложил Рамси, и Вонючка тревожно глянул на него.

«Это новая игра? Новое искушение? Чего он хочет?»

Рамси ухмыльнулся:

— Не бойся, Вонючка. Никакого подвоха нет. Сегодня я позволю тебе выспаться на волчьих шкурах. Или ты предпочитаешь вернуться в подземелье?

— Как вы прикажете, милорд, — пробормотал он, сбитый с толку.

Губы Рамси влажно блестели.

— А что выбираешь ты? — он легко коснулся пальцем его щеки.

Мысли Вонючки заметались. Если он ответит неправильно… если он ошибется… если он скажет что-то не то… Его бросило в холодный пот.

— Ну же, Вонючка? Что ты выбираешь? — палец Рамси спустился к его подбородку.

— Я хочу остаться с вами, милорд! — выпалил он и замер, затаив дыхание.

Вместо ответа Рамси приподнял его лицо и поцеловал в губы.

— Можешь лечь прямо здесь, — шепнул он. — Завтра кто-нибудь из Фреев отведет тебя обратно в камеру. А пока что… — он снова поцеловал его, на этот раз в уголок рта, — сладких снов, мой вонючий дружок.

Хотя в покоях Рамси было тепло, он закутался в остатки лохмотьев и свернулся в клубок на шкуре, привычно обхватив себя руками. Рана на спине все еще сочилась кровью, и немного подтекало сзади, но он не обращал внимания на ноющую боль. Вонючка украдкой следил, как раздевается Рамси, расшвыривая одежду куда попало, и вешает на спинку кресла перевязь. Фальшион и свежевальный нож остались внутри ножен, а кинжал валялся на полу.

«Когда он заснет, можно взять кинжал… или его меч… а затем вонзить клинок ему в сердце».

Похоже, это была очередная игра милорда. Он вновь искушал его, проверял его преданность. Но на этот раз Вонючка не поддастся. Рамси и так забрал у него слишком много: три пальца на руках и четыре на ногах, и кое-что еще... Если он схватит меч или кинжал, то лишится руки. Милорд как-то раз пообещал ему это — ободрать правую руку до локтя. Словно завороженный, он смотрел на тусклое лезвие, не слыша, как Рамси рухнул в постель и как его размеренное дыхание сменилось храпом.

Он все глядел на кинжал, но смелости хватило лишь на то, чтобы протянуть руку и проверить его остроту. Вонючка-Вонючка, трусливая сучка… В комнате милорда горел очаг и не бегали крысы. Боль постепенно стихла, и он уснул, зарывшись носом в окровавленную волчью шерсть.

Рамси II

Он с хрустом потянулся и протяжно зевнул. Отдернув красный полог, он не увидел Вонючки, который должен был спать, скорчившись на расстеленной шкуре. Нахмурившись, Рамси поднялся и быстро оглядел комнату — да, никаких следов Вонючки. «Как он посмел выйти без разрешения! Кто его выпустил?» — он подхватил с пола бриджи и рубаху. Затягивая шнуровку на поясе, Рамси оборвал завязки и, бормоча ругательства, откинул крышку сундука с одеждой. Железная защелка осталась в руке, и он раздраженно швырнул ее в угол.

Раздался осторожный стук, а затем голос кого-то из Фреев:

— Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания.

Он резко распахнул двери, и оба Уолдера вошли в комнату, кряхтя под тяжестью ведер.

— Милорд Рамси, пожалуйста, возьмите меня на охоту! — заныл Уолдер Малый.

— Какая охота, идиот?! — заорал на него Рамси. — Где Вонючка?!

Уолдер Большой отшатнулся, расплескав воду, а Малый поставил ведра на пол и удивленно пожал плечами:

— Вероятно в темнице, милорд, где ему самое и место.

Рамси оттолкнул его и, перепрыгивая через ступеньки, выбежал во двор. В главном зале служанки, сметавшие старую солому с пола, проводили его изумленными взглядами. «Сучки!» — он подтянул спадающие бриджи.

У псарни Костяной Бен обряжал девочек в корсеты из жестяных пластин, обшитых плотной тканью. Рядом на скамье из бревен сидели Живодер, Лутон и коротышка Дик. Они жевали хлеб с ветчиной, и Живодер с набитым ртом интересовался, действительно ли хрен у Дика такой же желтый, как и его лицо.

— Что здесь происходит? — сквозь зубы спросил Рамси.

Девочки радостно заскулили, приветливо размахивая хвостами. Бен уронил собачий корсет, изо рта Лутона вывалился ком хлеба с ломтем ветчины.

— Доброе утро, милорд, — недоуменно начал Бен, покосившись на бриджи Рамси, — мы готовимся к охоте, как вы приказали вчера. Я снаряжаю собак, Алин с Деймоном на конюшне, а…

— Иные тебя дери, к какой охоте?

Парни таращили на него глаза, и Рамси вспомнил, что стоит во дворе босиком в одних штанах, придерживая рукой порванную шнуровку. Холодный воздух щипал его кожу, стылые камни неприятно леденили ступни.

— К охоте на кабана, милорд, — сказал Бен. — Четт Одноухий нашел его лежбище, и вы решили поохотиться. По вашему приказу я не кормил девочек со вчерашнего дня. Мы давно не загоняли дичь, они соскучились по лесу.

Бен погладил вьющуюся у его ног Хелисенту. Ведя за собой оседланных коней, к псарне подошли Деймон и Кислый Алин. Они так уставились на Рамси, что он пожалел о забытом в комнате кинжале. «Воткнуть бы его в ваши тупые гляделки!»

— Охота была вчера! — рявкнул он. — Вчера, болваны! Мы упустили зверя, и какая-то старая жирная карга испортила собак! Она сбила их со следа и сбежала. Мы должны отыскать эту суку, а уж потом продолжим выслеживать кабана.

Все смотрели на него как на умалишенного, и Рамси охватил гнев.

— Что вы прикидываетесь идиотами?! Разве не ты, Лутон, орал вчера, что старая карга — ведьма?! Разве не ты, — он ткнул рукой в Деймона, — упустил эту тварь в лесу?! Вам что, память отшибло?

— Милорд, — покачал головой ошарашенный Деймон, — милорд… Но вчера мы не выезжали в лес. Мы провели в замке весь день. Может… может вам сон приснился? Об охоте и ведьме?

Рамси медленно оглядел своих подручных. Они стояли с выпученными глазами, разинув рты. Похоже, эти болваны и впрямь верили, что никакой охоты не было. Но он отчетливо помнил все до мельчайших подробностей… Бешеная скачка среди деревьев, звонкий лай, а затем тишина и странная поляна с уродливой ведьмой… Рамси помнил, как они молча возвращались в Дредфорт с пустыми руками и как ярость клокотала в нем, требуя выхода. Он хотел отыграться на Вонючке, но тот сумел позабавить его и гнев утих, поэтому он позволил ему выпить вина и остаться на ночь в покоях…

Вонючка! Нужно осмотреть его! На нем должны остаться свежие отметины: следы зубов на плече и порез от кинжала. Когда он вчера срезал с него лохмотья, нарочно задел кожу поглубже, чтобы Вонючка запомнил эту ночь. После любовных игр он всегда оставлял ему на память какую-нибудь метку, а иногда и не одну. Если события вчерашнего дня всего лишь сон, на Вонючке не будет новых ран.

Шлепая босыми ногами по холодным ступеням, он вбежал в подземелье и на ходу вырвал у караульного ключи. Камера Вонючки была последней, и, хотя факел светил ярко, он попал в замочную скважину только с четвертого раза. Дверь открылась, Рамси окатила вонь испражнений и тухлятины. В дальнем углу Вонючка сжался в комок, закрывая глаза ладонями с прореженными пальцами.

— Нет! Прошу вас! Пожалуйста, не надо! — скулил он.

Рамси выволок за волосы упирающегося пленника в коридор и запрокинул его лицо с зажмуренными глазами. На Вонючке была та самая рубаха, которую он вчера разрезал кинжалом. Грязное лицо покрывали старые синяки и поджившие царапины. Он грубо повернул хнычущего Вонючку и разорвал на нем рубаху до пояса. На испещренной шрамами и рубцами спине не было свежего пореза, а на плече — следов укуса.

«Проклятье, Деймон был прав! Всего лишь сон…» Он успокоился, с сожалением вспомнив, как сладок был вчера Вонючка, распластанный на волчьей шкуре. Что ж, сегодня вечером он может повторить все в подробностях, после того, как вернется в замок с кабаньей тушей.

Он отпихнул ногой Вонючку и медленно побрел по коридору темницы. Сон… всего лишь сон… Рамси часто видел сны, но первый раз в жизни спутал сон с явью. В этом было что-то неправильное, какой-то подвох, ловушка… Беспокойство копошилось в нем, словно крот в глубоком закутке норы, и он никак не мог понять, почему на душе так тревожно.

Рамси подумал о странной поляне, где вчера во сне они столкнулись со старой ведьмой. Он знал лес как свои пять пальцев, но не мог припомнить круглую лужайку с узким ручейком, похожим на водяную тропку, и разбросанными в беспорядке огромными серыми камнями. Куда впадал этот ручей? В одну из проток Рыдающей? Откуда в лесу взялись валуны, которым самое место на курганах Бараньих лбов?

Он решил отменить охоту и выехать в лес без свиты. Ему хотелось отыскать ту загадочную полянку в лесу. Кто знает, может его сон окажется пророческим, и за ручьем на сером валуне будет сидеть та самая жирная старуха в бурых лохмотьях. Он не станет угрожать ей, а всего лишь поговорит. Если же она снова начнет нести всякую чушь про черных бастардов, он молча подъедет ближе и отрубит ей голову.

Его парни сгрудились у загона с собаками, что-то горячо обсуждая вполголоса. Кони фыркали и переминались с ноги на ногу, девочки в корсетах повизгивали от нетерпения.

— Охоты не будет! — крикнул Рамси. — Я поеду в лес один.

— Но милорд… — развел руками Бен. — Что, если вы вспугнете вепря? В одиночку вам с ним не справиться.

— Корми собак и не смей мне указывать, что делать, псарь, — ответил Рамси. — На сегодня все свободны. Можете взять мех вина и забавляться с прачками. Все вон со двора!

Испуганные Фреи облачили его в одежду для верховой езды и проводили до конюшен. Малый Уолдер подвел к нему Кровавого:

— Удачной вам прогулки, милорд.

Рамси не ответил и пустил коня вскачь. Башни Дредфорта остались далеко позади, а он все гнал галопом, словно уходил от погони. Он будто заново переживал события призрачного вчерашнего дня: боевой пыл охоты, ветви страж-деревьев, карканье ворон и стылый воздух, пахнущий палыми листьями и хвоей.

Показался гребень холма, на котором Рамси увидел во сне убегающего кабана и преследующих его девочек. Спустившись в лощину, он придержал Кровавого — как тогда, — и тот захрипел, скосив черный глаз. Его бока, покрытые пеной, тяжело вздымались.

Здесь. Это произошло здесь. Рамси хотел, чтобы его парни видели, как он наносит смертельный удар кабану, окруженному собаками, поэтому остановился и затрубил в рог, чтобы свита поторопилась. Рамси спешился, похлопал коня по шее и замер, прислушиваясь. Как и вчера, вокруг раздавались только звуки леса — шорох листьев на ветру, карканье ворон, вскрики сойки и журчание ручья. Он пошел на шум ручья, ведя за собой Кровавого, — это оказался родник, бьющий из склона лощины. Он пенился как взболтанный эль и, стекая по зеленому ковру из моха, снова уходил под землю. Рамси стянул перчатку и, набрав пригоршню ледяной воды, обтер раскрасневшееся лицо. Кровавый потянулся губами к роднику, но Рамси дернул уздечку — вода была слишком холодной для разгоряченного коня.

Он вернулся на то место, где во сне трубил в рог и дожидался своих отставших болванов. Перед глазами был пологий подъем с чахлыми молодыми деревцами, клонящимися к земле. Сердце Рамси забилось в азартном предвкушении: он увидел знакомые заросли кустарника, а за ними — небольшую рощу. «Если пройти ее, то окажешься на той самой поляне!»

Рамси сглотнул и вскочил в седло. Оставив позади кустарник и редколесье, он оказался в густой чаще ясеней и вязов. Недоуменно покружив среди старых деревьев, покрытых лишайником, он вернулся назад в лощину и попробовал снова отыскать лужайку с ручьем, на этот раз пешком.

Продравшись сквозь колючий кустарник и пробежав рощицу, он снова очутился среди древних вязов. Рамси выругался: только сумасшедший мог так отчаянно разыскивать призрачную лужайку. Что ж, зато теперь он окончательно убедился, что все вчерашние приключения были всего лишь красочным сном.

Зря он отменил охоту на кабана. Сегодня вечером они бы пировали жареной веприной.

Рамси вернулся в лощину и уселся на землю возле пенящегося родника. Шум бегущей воды успокаивал и усыплял. Казалось, неведомый лесной дух что-то нашептывает ему, стремясь заворожить, затянуть в сон, в котором не будет ни старых ведьм, ни упущенной добычи, ни черной ярости поражения — лишь текучая, веющая холодом водяная петля. Он просидел до вечера в дремотном забытье у стылого ключа и вернулся в Дредфорт, когда небо начало темнеть, усталый и замерзший.

Уолдер Малый принял поводья коня, а Деймон подошел к нему с мехом вина, который Рамси, не отрываясь, осушил почти до половины.

— Милорд, вы даже не притронулись к хлебу и мясу, — посетовал Уолдер Малый, и Рамси тотчас ощутил звериный голод, грызущий нутро, — он ничего не ел со вчерашнего вечера.

— Неважно выглядите, милорд, — сказал Деймон. — Вы совсем обессилели, неужели в одиночку преследовали вепря?

— Нет. Обычная прогулка. — Рамси вновь отхлебнул из меха, чувствуя, как в животе разливается тепло. — Найди Одноухого и вели ему отправляться в лес. Если он завтра отыщет новые следы или кабанье логово, я дам ему пять оленей.

— Слушаюсь, милорд!

В главном зале Рамси занял отцовское кресло с высокой спинкой, навершие которой венчала вырезанная из дерева человеческая голова без кожи. Лицо с искусно выточенными мускулами, жилами и потеками крови беззвучно кричало, выпучив лишенные век глаза.

Рамси жадно смел с тарелок все, что поднесла ему челядь: густую баранью похлебку с ячменем в выпотрошенной ковриге хлеба, жаркое из свинины, бараньи ребра, половину каплуна и пирог с черникой. Он запивал еду кубками кислого дорнийского вина, а после трапезы, развернувшись к очагу, долго смотрел в пляшущие языки пламени. Откинувшись на спинку кресла, Рамси незаметно для себя провалился в сон.

Открыв глаза, он с недоумением огляделся. Рамси прекрасно помнил, как заснул в главном зале, когда сытая усталость не позволила ему встать и добраться до своих покоев. Однако сейчас он лежал под красным балдахином в собственной постели, закутанный в одеяло. Голый.

Неужели кто-то осмелился перенести его сюда, пока он спал? Раздеть догола и положить на кровать? Да что они о себе возомнили, жалкие твари?! Хотели выслужиться перед ним? Что ж, сейчас они получат свою награду. Получат сполна! Рассвирепевший Рамси откинул одеяло и рванул красный полог с такой силой, что одна из опор балдахина треснула.

Во дворе раздавался оглушительный лай девочек, и Рамси бросило в жар. Он медленно приблизился к окну и выглянул наружу: у псарни Костяной Бен надевал на собак защитные корсеты.

Гнев Рамси испарился без следа. Иные всех дери, что здесь творится? Почему Бен снова готовит собак к травле кабана?

В дверь постучали, и раздался голос одного из Фреев, скорее всего Уолдера Малого:

— Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания.

— Пошли вон! — выкрикнул Рамси.

— Но милорд… а… а… как же охота? — плаксиво отозвался Уолдер Малый.

Рамси распахнул дверь и пинком спустил его с лестницы. Ведра, вывалившиеся из рук мальчишки, окатили горячей водой его кузена, который побелел от страха и вжался в стену.

— Хочешь последовать за ним, щенок? — спросил Рамси, и коротышка Фрей опрометью помчался вниз, где во весь голос ревел Уолдер Малый.

Рамси неторопливо оделся и, прихватив кинжал, спустился в главный зал. Там стояла суматоха: служанки с причитаниями сгрудились вокруг Уолдера Малого, который протяжно стонал, время от времени подвывая. Рядом с ним суетился стоящий на коленях мейстер Утор, раскладывая на чистом полотне деревяшки для лубка и серебристые инструменты. Одна из служанок держала в руках таз с водой.

Когда служанка с тазом увидела Рамси, который стоял у лестницы, скрестив руки, она быстро нагнулась и что-то прошептала мейстеру. Тот оглянулся и смерил Рамси хмурым взглядом. Все стихли, и даже мычащий Фрей умолк. «Ну давайте, скажите хоть что-нибудь! Первый, кто откроет свой паршивый рот, лишится языка».

Но все молчали, а затем мейстер вернулся к своим инструментам, и Уолдер Малый, хныча, попросил дать ему еще макового молока.

Рамси медленно пересек зал и вышел во двор. Он направился к псарне, откуда продолжали доноситься заливистый лай и повизгивание.

Костяной Бен затягивал шнуровку на спине рыжей Джейни. Рядом с загоном на скамье из бревен сидели Живодер, Лутон и Желтый Дик. Жуя хлеб с ветчиной, Живодер подначивал золотушного Дика под хихиканье Лутона:

— Скажи, а хрен у тебя такой же желтый, как и твое унылое лицо? Нет? Не верю. Может, покажешь за пару звезд? Да не ломайся ты как девка на первой случке!

Лутон коротко всхохотнул и тут же зашелся кашлем, поперхнувшись хлебом. Девочки окружили Рамси, приветствуя его радостным лаем. Хелисента принялась лизать ему руки, Серая Джейни вилась вьюном у его ног.

Бен поднял голову и его глаза полезли на лоб.

— Доброе утро, милорд… Вы чем-то недовольны? Что-то не в порядке? — он тревожно оглядел собак. — Я все приготовил, как вы велели… Я…

— Что ты приготовил, Бен? — тихим голосом спросил Рамси. — Собак к охоте? Потому что вчера лесник Четт Одноухий нашел следы вепря, и я решил добыть его?

— Да, милорд, — ответил Бен. Он перевел взгляд на обнаженный кинжал в руке Рамси и сглотнул. — Милорд, но… я все сделал, как вы велели…

— Скажи, что мой вчерашний день был всего лишь сном, — Рамси медленно пошел на него, и Бен, упав на тощий зад, попятился к загону, с ужасом глядя на лезвие кинжала. — Скажи, что я провел весь день в замке и не выезжал в лес. Скажи, что вчера ты проверял снаряжение девочек, а не сношал какую-нибудь сучку на псарне!

— Милорд… но вы действительно провели весь вчерашний день в замке! — воскликнул Бен.

— Да неужели? — холодно переспросил Рамси и полоснул кинжалом его горло.

Бен захрипел, захлебываясь кровью. Он попытался зажать рану обеими руками, а затем рухнул спиной на землю. Из рассеченного горла продолжала хлестать кровь, глаза слепо уставились в серое небо. Рамси стряхнул красные капли с клинка и повернулся к Живодеру. Тот, выпучив глаза, растерянно смотрел на тело Бена, окруженное собаками. Одна из девочек принялась лакать из кровавой лужи.

Посиневший Лутон все сипел и кашлял, стараясь выплюнуть ком, застрявший в глотке. Скатившись с бревен, он встал на четвереньки, задыхаясь и мотая головой. Рамси решил, что следующей жертвой станет именно он. «Ты все равно сейчас сдохнешь, Лутон, ведь ты не можешь даже вдохнуть. Я облегчу твои страдания». Рамси вонзил кинжал ему в затылок, а затем вытащил лезвие с отвратительным хрустом. Лутон дернулся и ткнулся лицом в камни. Его тело некоторое время сотрясалось от кашля или предсмертных судорог.

Живодер наконец пришел в себя и вскочил, намереваясь убежать, но Рамси опередил его. Он распорол ему брюхо от края до края, воткнув кинжал под ребра до рукояти. Живодер отпрыгнул и заковылял к дверям псарни под женские визги и вопли караульных. Пройдя несколько шагов, он упал на колени, а затем завалился набок и умер, подтянув ноги к окровавленным внутренностям, которые вывалились из широкой раны на животе.

Хелисента облизывала глотку мертвого Бена, остальные собаки ринулись к Живодеру.

Рамси, перехватив поудобнее кинжал, огляделся в поисках следующей жертвы. Сильный удар по голове сбил его с ног. Перед глазами вспыхнули белые искры, и он потерял сознание, не успев увидеть того, кто предательски напал на него сзади.

@темы: слэш, мистика, тексты, ББ-2016, NC-17, драма

---

На Северо-Запад

[BIG_ICE_BANG]

Название: На Северо-Запад
Автор:  Любава21
Бета:  Уйка,  Lelianna
Иллюстратор: арт —  Горацио (арт 1, арт 2)
коллаж, клип —  Любава21
Размер: макси, 22 650 слов
Пейринг/Персонажи: Станнис Баратеон/Давос Сиворт, Ренли Баратеон, эпизодически Давос Сиворт/Мария Сиворт
Категория: джен, слэш, фоном канонный гет
Жанр: драма, приключения, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Преканон. После почти года осады Штормовой Предел пал. Мейс Тирелл занял замок, а Станнис оказался в темнице. Он ни на что не надеется и ждет казни, но помощь приходит с неожиданной стороны
Примечание: 1. все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними
2. Фик написан на ASOIAF BIG BANG 2016
3. Несмотря на морское оформление, моря там довольно мало
4. В клипе использованы: музыка Сплин — "Северо-запад", видео — "Игра престолов", "Хозяин морей", "Белая королева"
В коллажах использованы капсы из сериала и фото актеров, так что возраст персонажей в фике и в иллюстрациях несколько разнится
Ссылки на скачивание: текст pdf | doc | txt | html | epub | fb2 | mobi | клип

Глава 1. Штормовой Предел

Станнис сидел, прислонившись к холодной стене подвала. Чувствовал он себя отвратительно: голова гудела, на затылке пульсировала болью шишка, к тому же тошнило не то от голода, не то от удара по голове. Однако все это отходило на задний план при мыслях о поражении. Почти год он удерживал Штормовой Предел с горсткой людей. Почти год бессонных ночей, голода, унижения и душевных терзаний. Пытка неизвестностью и постоянной близостью смерти. Сколько раз за этот год Станнис отчаивался и был готов сдаться? Но поражение настигло его именно сейчас, когда неожиданная помощь появилась из ниоткуда, подарив осажденным шанс продержаться до прибытия подмоги.

Мейс Тирелл взял замок. Разумеется, ему никогда не удалось бы этого сделать, решись он на штурм, однако среди осажденных нашлись предатели, открывшие ворота. Несколько сотен измотанных голодом людей Станниса оказались против целой армии. Разумеется, они пытались сопротивляться, но с тем же успехом можно было просто сложить оружие. Станнис едва успел вытащить меч и ударить пару раз, прежде чем его оглушили.

Конечно же, Станнис винил себя. Это не он открыл ворота, но разве не его обязанность, как лорда замка, знать настроение своих людей и предвидеть предательство? Возможно, ему следовало быть строже и держать дисциплину. Возможно, напротив — дать послабление: увеличить паек, раз уж появилась еда, и позволить людям больше отдыхать, поскольку сражаться все равно не приходилось. А может, все было предопределено, и Станнис в любом случае ничего бы не добился. Но, так или иначе, замок был взят, Мейс Тирелл сидел в великом чертоге, а Станнис — в темнице.

Он поднялся на ноги и прошелся по камере — три шага до забранной решеткой двери, четыре обратно — не самое просторное помещение в замке. Но, по крайней мере, его не заковали в цепи и не бросили в самые глубокие подвалы, где не было ничего, кроме темноты и холода, а такие здесь имелись, Станнис точно знал. Факел горел прямо напротив его камеры, но и солнечный свет проникал в нее сквозь маленькое зарешеченное окно у самого потолка. По скудному свету можно было понять, что сейчас день. В окно виднелся кусок стены, настолько маленький, что Станнис не смог определить, какой именно башне он принадлежал, хотя знал родной замок как свои пять пальцев.

Станнис подошел к решетке и осмотрелся. Судя по всему, в темнице он оказался в одиночестве — камеры, которые он смог разглядеть, пустовали, и тишину нарушали лишь его дыхание да потрескивание факела. То ли его людей заточили в другом подземелье, то ли просто-напросто казнили. Вряд ли оставляя Станниса одного в тюрьме, Тирелл выказывал уважение знатному пленнику, скорее наоборот — решил сломить его дух. Что ж, в таком случае он плохо знал Станниса.

Станнис не представлял, как долго находился в темнице. Получив удар по голове во время короткой схватки, он очнулся уже здесь, однако непохоже, что он пролежал без сознания много времени. Свет становился все бледнее, и камера медленно погружалась в темноту — наступала ночь. За прошедший день к нему так никто и не пришел. Тирелл решил, что он не достоин его внимания? Или о нем просто забыли? Последние полгода Станнис почти смирился с тем, что однажды умрет от голода. Когда появился контрабандист с едой, Станнис подумал, что возможно и не умрет. Когда армия Тирелла ворвалась в замок — что умрет, но не от голода. И вот он снова вернулся к первому варианту.

В том, что рано или поздно за ним придут, Станнис не сомневался. В отсутствие Роберта он был лордом Штормового Предела, фактическим правителем и наследником Штормовых Земель. Однако подобные мысли не приносили спокойствия, а скорее наоборот — внушали опасения. Его казнь была на руку всем. Во-первых, это стало бы уроком Роберту — потеря родового замка и смерть младшего брата должны сломить его. Правда, Станнис сомневался, что Роберт станет о нем горевать, да и потеря Штормового Предела его скорее разозлит, но захватчики могли думать по-другому. Во-вторых, Тиреллы наконец избавятся от строптивого мальчишки, который почти год противостоял им, а заодно и от сильного соседа. В качестве наследника и заложника им вполне подойдет Ренли. Пока он маленький, за него станет править лорд Тирелл, а когда подрастет, его женят на какой-нибудь девице из Тиреллов. Таким образом, Хайгарден окончательно приберет к рукам Штормовые Земли. Станнис, правда, не помнил, была ли у Мейса Тирелла дочь, но даже если и нет, Ренли еще слишком мал, а лорд Тирелл вполне способен зачать дочь. На худой конец могла сгодиться и одна из бесчисленных племянниц. Ко всему прочему, вырастить из Ренли лояльного короне подданного гораздо проще, чем перековать из уже взрослого Станниса.

Странно, но страха от подобных мыслей Станнис не почувствовал. Гораздо сильнее он боялся предстать перед Робертом и оправдываться за павший Штормовой Предел. Возможно, ему повезет, и его казнят раньше. Станнис вернулся на прежнее место и попытался устроиться на холодном полу. Ни тюфяка, ни соломы, ни даже отхожего ведра ему не оставили, и пришлось мочиться в угол. Солнце зашло, а луна то ли еще не показалась, то ли скрывалась за тучами. Камера погрузилась в темноту, и лишь тени от факела плясали на стенах. Станнис сжался на полу, подтянув колени почти к самому подбородку, и попытался заснуть. В животе урчало, но к этому ощущению он успел привыкнуть, а вот пронизывающий до костей холод, оказался для него неприятным сюрпризом. Несмотря на усталость и головную боль, сон не шел. Попробуй уснуть, когда твой замок занят врагами, в животе пусто, а под боком холодный камень. От досады Станнис начал мысленно повторять историю дома Баратеонов.

Кажется, он все-таки уснул, потому что, когда открыл глаза, в камере царила ночная мгла, а факел на стене прогорел. Голова была тяжелой, и веки словно слиплись друг с другом. Но едва Станнис понял, что именно его разбудило, как сон мигом выветрился из головы. На лестнице слышались шаги. Тихие, осторожные, но отчетливо различимые шаги. Похоже, о нем все-таки не забыли. Вряд ли его казнят прямо сейчас, ночь не лучшее время для казни, по крайней мере, для казни предателя короны. Наверняка Тирелл казнит его на глазах у всего замка, а сейчас ему предстоит простой разговор. О чем они вообще могут говорить, если Штормовой Предел и так захвачен? Должно быть, Тирелл хочет предложить ему прощение в обмен на клятву верности. Формальное предложение, конечно. Они оба прекрасно знают, что Станнис откажется. Зато это даст Мейсу Тиреллу право его казнить. Станнис поднялся на ноги. По крайней мере, он встретит Тирелла с поднятой головой.

Шаги звучали все ближе, но в них было что-то странное. Незнакомец ступал мягко и осторожно, словно боялся оступиться или привлечь к себе внимание. Солдаты так не ходят, лорды тоже. Может, к нему отправили слугу, чтобы покормить? Станнис выжидающе смотрел в сторону лестницы. Огонь факела осветил коридор, и какая-то фигура появилась из-за поворота. В слепящем свете Станнис не сразу смог различить, кто это, но когда все же узнал гостя, его удивлению не было предела. Это оказался не стражник, не солдат, не кто-то из Тиреллов или их прислуги.

Перед Станнисом, держа в одной руке факел, а в другой — сверток плотной ткани, стоял контрабандист, прибывший в Штормовой Предел с грузом лука и рыбы всего несколько дней назад. Давос — так он представился. Вот уж кого Станнис ожидал увидеть в последнюю очередь. Будь он на месте контрабандиста, сидел бы сейчас в самом дальнем углу и не высовывался. Штормовой Предел не был его домом, а Станнис — лордом, чтобы сражаться за него. Однако из всех людей, находящихся в замке, Станниса навестил именно он. Станнис даже подумал, уж не перешел ли контрабандист на службу к Тиреллу, но вряд ли Мейс Тирелл был таким дураком, что поверил контрабандисту, помогавшему его врагам. Даже если бы тот переметнулся, Тирелл, как минимум, приставил бы к нему солдат.

Пока Станнис перебирал в голове разные варианты, контрабандист вынул из держателя потухший факел и пристроил на его место свой. Сверток он бросил на пол. Подойдя к камере Станниса, он слегка поклонился и вежливо поздоровался.

— Милорд, — произнес он таким тоном, будто бы Станнис сидел на высоком месте, а не был заперт в темнице.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил Станнис вместо приветствия. — Тебя послал Тирелл? Редвин?

— Меня никто не посылал, — контрабандист говорил все так же спокойно, совсем не обращая внимания на тон Станниса. — Боюсь, что упомянутые милорды вообще не имеют понятия о моем здесь присутствии. И если вы не будите кричать, то и не узнают. На входе стоит стражник, и я не ручаюсь, что он не услышит наш разговор.

— Не услышит, — заверил его Станнис, но голос все же понизил. — Но ты не ответил на вопрос. Зачем ты здесь?

Контрабандист полез в карман плаща. Станнис решил было, что он принес ему еду, но в руках у того оказались тонкие железные прутики, один прямой, второй изогнутый на конце.

— Я здесь, — контрабандист подошел вплотную к камере и сунул прутики в замок, — чтобы освободить вас, милорд.

Станнис недоуменно смотрел, как тот орудует в замке. Он знал, что замок можно открыть не только ключом, но и отмычкой, но видел такое впервые.

— Знаете, я ведь не вор, — говорил контрабандист, сосредоточенно поворачивая отмычки, как будто слова помогали его занятию. — Я только перевожу товар. Не спорю, попадается и краденое. И уж если в руки приплыл хороший сундук с хорошим замком, то ключа к нему, как правило, не прилагается. Вот и пришлось научиться открывать их, то бишь замки, подручными средствами.

Замок щелкнул, контрабандист усмехнулся и повернул отмычки, словно ключ, а затем потянул дверь на себя. Решетка отворилась. Контрабандист освободил проход, вернулся к брошенному свертку и принялся его разворачивать. Станнис же замер, как вкопанный. Он смотрел на распахнутую дверь и не делал ни шагу. Контрабандист обернулся к нему и недовольно нахмурился.

— Вы если собираетесь оставаться, так скажите сразу. Не ровен час, стража нагрянет, и вы уж простите, но составлять вам компанию у меня нет ни малейшего желания.

— Зачем ты здесь? — сжав зубы, повторил Станнис.

Наверное, следовало поспешить, пока и вправду не появились стражники, но в чудесное спасение верилось с трудом. Станнис счел бы происходящее злой шуткой Тирелла, нежели настоящим побегом из темницы. «Однако когда этот самый контрабандист с луком и рыбой приплыл спасать твой замок, ты ему поверил, — заметил Станнис про себя. — Почему бы ему не сделать это еще раз? Только теперь он спасает не замок, а тебя».

— Хочу вывести вас отсюда, милорд.

— Это я уже понял, — прервал его Станнис. — Я хочу знать, зачем это понадобилось тебе.

Контрабандист вздохнул. Кажется, он не ожидал, что главной проблемой в освобождении пленника станет сам пленник. Но Станнис просто не мог слепо броситься очертя голову непонятно за кем и непонятно почему. Возможно, если бы контрабандист не стал его слушать и просто пошел вперед, Станнис последовал бы за ним, но тот все же решил объясниться.

— Видите ли, милорд, — начал контрабандист, — я родился и вырос в Королевской Гавани — городе королей и столице государства. Но так же мне приходилось бывать и в других городах по всей стране, от Дорна до Стены. Я много чего видел, еще больше слышал. Поверьте мне, я знаю, на что способен король Эйерис, не зря прозванный Безумным. А ваш брат… В народе его называют защитником и освободителем. Не дать вас казнить — мой скромный вклад в борьбе вашего брата с Безумным Королем.

— Так уверен, что меня казнят?

— А для кого ж еще строят плаху на главном дворе?

Станнис поморщился. Все-таки его подозрения подтвердились. Похоже, у него просто не было выбора, кроме как идти с контрабандистом. Он сжал кулаки и сделал несколько шагов вперед, переступив порог камеры. Едва он оказался снаружи, как все сомнения развеялись — Станнис принял решение и не собирался поворачивать назад.

— Возьмите, милорд, — контрабандист протянул ему сложенный кусок ткани, оказавшийся потрепанным плащом.

— Пару дней назад ты говорил, что рассчитываешь на вознаграждение, контрабандист, — проворчал Станнис, натягивая плащ. Ткань была грубой, холодной и, кажется, даже сырой, но продрогший Станнис был рад и этому.

— Пока вы в темнице, я точно не получу награду, — усмехнулся контрабандист. — А так и милорду Роберту помогу, и глядишь, деньжат подзаработаю. Кстати, мое имя — Давос.

— Я помню твое имя, — шепотом сказал Станнис.

— Я был бы вам благодарен, если бы вы звали меня по имени. Оно, знаете ли, безопасней, чем «контрабандист». Да и приятней.

Станнис хотел ответить, что ему плевать, что там приятней контрабандисту, но в его словах был здравый смысл. Если их поймают, то лучше бы Давосу притвориться обычным слугой, выполнявшим свой долг перед лордом.

— Идемте, — Давос снял факел со стены. — Моя лодка в гроте, но я не так хорошо знаю замок, как вы, и, боюсь, не найду безопасную дорогу. Но если вы укажете путь, я смогу вас вывести. Один раз я уже это проделал, а теперь, когда замок взят, не думаю, что лорд Редвин станет пристально следить за морем.

Звучало разумно, и даже если на деле все обстояло сложнее, Станнис был уверен, что у них есть шанс выбраться. Однако его беспокоила судьба Ренли и участь солдат гарнизона Штормового Предела.

— Что с моими людьми? — спросил он.

— Солдаты пытались сопротивляться, но почти сразу же сдались. Их поместили в восточную башню. И в этом вам повезло, потому что там хорошая охрана, а здесь всего пара стражников на входе, я проскользнул мимо них без труда. Видимо, лорд Тирелл не считает вас опасным пленником. Что же касается слуг, — Давос пожал плечами, — их дело служить — не вам, так лорду Тиреллу.

— А мой брат?

— Слышал, он в своих покоях, — ответил Давос. — Не волнуйтесь, милорд, за ним хорошо присматривают. Не думаю, что лорд Тирелл станет плохо обращаться с ребенком.

Станнис тоже так думал. Мейс Тирелл, конечно, гордый и самовлюбленный лорд, но не жестокий, и вряд ли он будет отыгрываться на Ренли за побег Станниса. Однако Станнис уже потерял замок, а вместе с ним и расположение Роберта, терять еще и брата он не собирался.

— Мы идем за Ренли, — сказал он.

— Милорд, — Давос, похоже, не поверил собственным ушам. — Разумно ли это?

— А разумно провозить еду в осажденный замок мимо сотни кораблей? — возразил ему Станнис.

— Уверен, мальчику здесь ничего не угрожает, — не сдавался Давос. — А мы лишь потеряем время, и рискуем нарваться на стражу. Я понимаю ваш порыв, окажись я в подобной ситуации, непременно бы отправился за своими сыновьями — но подумайте хорошенько. В бегах с маленьким ребенком будет сложнее и опаснее, причем в первую очередь мы подвергаем опасности жизнь вашего брата.

Все это Станнис прекрасно понимал и сам. Он не был уверен, что им не придется сражаться. По правде сказать, он вообще ни в чем не был уверен и очень смутно представлял, что намеревается делать, если ему все-таки удастся благополучно покинуть Штормовой Предел. И какое бы решение он не принял, оно в любом случае влекло за собой смертельный риск... Но в то же время, он понимал, что просто не сможет оставить Ренли среди врагов. Да, пока он в безопасности, но кто знает, как все обернется завтра или через месяц. Если с Ренли что-то случится, а его не будет рядом, Станнис себе этого не простит.

— Мы идем за моим братом, — повторил он.

Видимо, тон его голоса убедил контрабандиста, поскольку тот не стал спорить, должно быть, понял, что это бесполезно. Он только кивнул и указал факелом на коридор.

— Тогда идемте поскорее, лучше бы нам управиться до рассвета.

Он направился было к лестнице, но Станнис его остановил.

— Здесь есть другой выход. Он длиннее, но там мы точно никого не встретим.

Давос кивнул и последовал за ним. В проходе не было лестницы, но пол уходил вниз под небольшим наклоном. Пожалуй, контрабандист оказался прав, им действительно повезло, что Станнис оказался в западной башне. Когда ему было лет десять, мейстер дал ему книгу о строительстве Штормового Предела — в основном сказки и легенды, но Станниса это заинтересовало. Позже он перерыл всю библиотеку, стараясь найти серьезные труды без волшебных выдумок и баллад. Он не нашел ничего, что касалось бы непосредственно постройки крепости, зато обнаружил немало книг, подробно описывавших сам замок. Трудно сказать, почему Станнису приглянулась именно западная башня, возможно оттого, что в фолианте о ней было множество красивых рисунков, но он не только прочел ее от корки до корки, едва не заучив наизусть, но и самолично облазил всю башню, желая сопоставить описанное в книге с реальностью. Сейчас он уже не так хорошо помнил все ходы, подвалы и потайные комнаты, однако общих представлений ему хватало, чтобы уверенно идти по запутанным коридорам.

Сначала они двигались вдоль камер. Подвал заканчивался тупиком, но только на первый взгляд. За последней камерой в стене скрывалась неприметная дверь. За ней оказалась лестница, ведущая вниз в такой же подвал, разве что в нем было темнее и холоднее. Они прошли три этажа, и если Давос и удивлялся, почему они спускались вниз, хотя покои Ренли располагались на верхних этажах, то виду не подавал. Станнис помнил, что если двигаться все время вниз, то окажешься в подземельях куда страшнее его недавней темницы. Вместо камер там стояли железные и каменные клетки, в которых человек мог поместиться, только согнувшись и подобрав под себя ноги. Вдоль стен висели пыточные орудия, и бурые следы на них явно свидетельствовали, что когда-то их использовали по назначению. Помнится, в детстве эти подвалы произвели на Станниса неизгладимое впечатление, хотя он никогда не был пугливым ребенком. Однако сейчас он не собирался спускаться так глубоко. Там, где заканчивались обычные камеры и начинались пыточные, находился старый туннель, который соединял между собой все башни и темницы. Им не пользовались — он был проложен слишком глубоко, да и не так часто в Штормовом Пределе оказывались пленники, многие обитатели замка даже не знали о существовании туннеля — но пройти по нему было вполне возможно. Оканчивался проход крутой винтовой лестницей, которая, если Станнис ничего не напутал, должна была вывести их прямо к покоям Ренли.

Лишь поднявшись по лестнице, Станнис позволил себе остановиться и отдышаться.

— Должен признаться, — подал голос Давос, — что из оружия у меня с собой лишь нож, да и тем я привык резать веревки, а не глотки.

Об этом Станнис тоже подумал. Идти в арсенал было слишком опасно, а пытаться отобрать оружие у кого-то из стражников — еще опаснее. Станнис неплохо дрался врукопашную, но сейчас, ослабленный голодом и измотанный осадой, вряд ли смог бы одолеть даже безоружного бойца, что уж говорить о стражниках с мечами и в доспехах. Оставалось надеяться, что охраны будет немного и Станнису удастся подобраться незамеченным.

Он осторожно выглянул из-за угла и осмотрелся. Коридор был пуст. Станнис ошибся, и они все же вышли не в том месте? Нет, он отчетливо видел знакомую дверь в покои Ренли, широкие портьеры, занавешивавшие окно напротив, за которыми Ренли так любил прятаться, резные ставни за портьерами. Но почему нет стражи? Неужели Мейс Тирелл настолько глуп, что оставил мальчика без присмотра? Или же его переселили в другую комнату? Если так, то их дела плохи. Без Ренли он все равно не уйдет, а поиск его новых покоев грозил растянуться на всю ночь.

Все оказалось гораздо проще. Стражник все-таки нашелся, но он был не один. Благодаря этому у Станниса появился шанс проскользнуть незамеченным. В противоположном конце коридора, почти скрываясь за поворотом — поэтому Станнис его сначала и не заметил — стоял стражник. Вернее, не совсем стоял... Он двигался, не сходя с места, прижимая к стене другую фигуру, судя по длинному платью — служанку. Чем именно они занимались, было ясно с первого взгляда. Станнис сперва хотел спасти девушку от насилия, несмотря на опасность поднять переполох, однако присмотревшись, понял, что помощь служанке не требовалась. Девушка обвивала руками шею стражника и сама подавалась ему навстречу. Станнис отвернулся. Будь его воля, повыгонял бы всех этих шлюх к Неведомому. Но замок принадлежал Роберту, а тот поощрял подобных любвеобильных девиц.

— Идем, только очень тихо, — шепнул Станнис.

Давос кивнул. Идти тихо у него получалось гораздо лучше, но, к счастью, на этом коротком пути Станнис не оступился, а дверь не скрипнула, и они с Давосом благополучно оказались в комнате Ренли. Внезапно Станнис понял, что чувствовал контрабандист, когда он отказался выходить из камеры. Все-таки Ренли ребенок, и воспринимает все совсем не так, как взрослый. Что, если он начнет капризничать, или откажется идти со Станнисом, или поднимет переполох? Скверные варианты, но выбора у Станниса все равно не было. Он осторожно присел на край кровати и шепотом, чтобы не испугать брата, позвал:

— Ренли.

Тот лежал неподвижно, с головой укрывшись одеялом.

— Ренли, — позвал Станнис чуть громче и потянул край одеяла.

Сначала показалась лохматая макушка, потом уткнувшаяся в подушку мордашка. Глаза были крепко зажмурены, пожалуй, даже слишком крепко для спящего.

— Я знаю, что ты не спишь, — раздраженно сказал Станнис, хотя совсем недавно собирался обращаться с братом спокойно и мягко.

Ренли приоткрыл один глаз, пристально оглядел комнату, убедился, что рядом действительно Станнис и сел на кровати. Сонным он совсем не выглядел.

— Мы будем отбивать замок? — серьезно поинтересовался он.

— Нет! — Станнис с трудом подавил раздражение.

Боевому настрою брата он даже не удивился. Баратеоны никогда не были трусами.

— Значит, мы сбежим? — предположил Ренли.

— А мальчик сообразительный, — усмехнулся за спиной Станниса Давос. Наверняка он хотел добавить «не то, что старший брат», но благоразумно промолчал.

— Да, — кивнул Станнис. — Мы сбежим, и…

— Соберем армию и отобьем Штормовой Предел обратно! — восторженно заключил Ренли.

Если бы все обстояло так просто, если бы у него были люди, чтобы собрать эту армию… Станнис открыл рот, чтобы попытаться объяснить Ренли, насколько все сложно, но Давос его опередил.

— Именно так, милорд. А теперь скорее собирайтесь, у нас мало времени.

— Я собрался, — гордо ответил Ренли и, спрыгнув на пол, полез под кровать.

Под удивленными взглядами Станниса и Давоса, он вытащил пухлый сверток. На поверку это оказался кусок простыни, в который была завернута всякая всячина.

— Здесь все самое нужное: одежда, перчатки, еда.

«Игрушки и картинки», — закончил про себя Станнис. Может Ренли и правда собрал свои вещи, но, зная его вкусы, там окажутся в лучшем случает красивые шелковые рубашки и летние сапоги. Станнис прошелся по комнате, открыл ближайший сундук и начал доставать одежду.

— Берите вещи добротные, но простые, — посоветовал ему Давос. Сам он между тем осматривался и, не стесняясь, рылся в сундуках, иногда добавляя тот или иной предмет в сверток Ренли. — Без эмблем, из простой ткани, без золота и вышивки.

Станнис одевал Ренли, стараясь натянуть на него побольше вещей. Лишнее всегда можно снять и выбросить, а вот недостающее будет неоткуда взять.

— Мне сказали, что ты умер, — рассказывал Ренли, пока Станнис облачал его в теплые штаны и завязывал шнурки на куртке. — Но я не поверил. Потом вечером мне сказали, что ты в темнице и завтра тебя казнят. Наверное, они хотели, чтобы я расстроился, но я не расстроился. Я же знал, что ты сбежишь. Я только не знал, возьмешь ли ты меня с собой, но на всякий случай собрал вещи и не стал засыпать.

— Вы все сделали правильно, — Давос перекинул через плечо увесистый узел. Что он вообще туда насовал? Что ценного могло быть в комнате Ренли? — А теперь нам пора. Если рассвет застанет нас на воде, считай, что все было напрасно.

Станнис аккуратно приоткрыл дверь. Сколько времени они провозились? Закончил ли стражник? Станнис прислушался, но ничего не услышал. Он высунулся в коридор и осмотрелся. Ни стражника, ни служанки не наблюдалось. Будь он на месте Мейса Тирелла, такого бы не произошло. Впрочем, Станнис должен радоваться, что солдаты Тирелла не настолько дисциплинированы, как его гарнизон.

— Все спокойно, — объявил Станнис, вернувшись в комнаты. — Иди сюда.

Он поднял Ренли на руки. Какой же тот был тяжелый. Он что, отъелся за день, или это Станнис растерял все силы?

— Я сам могу пойти, — обиделся Ренли.

— Можешь, но медленно.

— Я могу и быстро, — не унимался Ренли.

Станнис решил с ним согласиться. Может, Ренли и не сможет идти слишком быстро, но и он долго его не удержит.

— Давайте его мне, — вмешался Давос и легко пересадил Ренли себе на руки. Его веса он, кажется, даже не почувствовал.

Станнис этому слегка позавидовал, но возражать не стал. В конце концов, так действительно будет быстрее, да и безопасней для Ренли.

Уходили они не через подвал, а по восточной лестнице. Это было очень опасно: днем восточная лестница была местом оживленным, да и по ночам там регулярно проходили патрули и сновали слуги. Но Станнис почему-то был уверен, что им никто не встретится. Может, его опьянила сопутствующая им до этого момента удача, а может он просто боялся близящегося рассвета и выбрал самый короткий путь к гроту, где находилась лодка контрабандиста. Когда они добрались незамеченными до подземного причала, Станнис подумал, не вознести ли хвалу богам. Но он сдержался: не боги вели их, а его знания и умения Давоса.

Штормовой Предел стоял на скале, и все ее подножие пронизывали подземные гроты. Некоторые из них соединялись ходами с замком. Одним из таких и воспользовался Давос, чтобы провезти лук и рыбу. Почему его лодка до сих пор находилась здесь, Станнис не знал. Может, о ней забыли на радостях, а может, контрабандист специально вернул ее сюда прежде, чем отправиться вызволять Станниса.

Давос усадил Ренли в лодку, следом сгрузил тюк с вещами и взволновано посмотрел на виднеющееся между скал небо.

— Успеваем? — спросил Станнис.

— Вроде, — пожал плечами Давос. — Главное — миновать корабли, пока не рассвело, и будем надеяться, капитаны поостудили свой пыл, а их дозорные не так тщательно следят за морем.

Станнис забрался в лодку и устроился рядом с Ренли. Давос столкнул ее на воду и присоединился к ним.

— Поблагодарите богов, — тихо сказал он, взирая на небо, затянутое плотными облаками. — Они к нам сегодня благосклонны.

Станнис только хмыкнул: он не верил в богов, а в то, что они могут быть благосклонны к нему — тем более.

— Я их поблагодарю, — отозвался Ренли и склонил голову в молитве.

Они шли через залив. Станнис почти ничего не видел в ночной темноте и даже представить не мог, как Давосу удавалось отыскивать верный путь. Ренли уснул, уткнувшись Станнису в бок, и тихонько посапывал. Сам же Станнис полулежал в лодке, опершись о тюк с вещами. Его клонило в сон, но едва он смыкал веки, как начинало казаться, что весла ударяются о воду слишком громко, где-то рядом раздаются голоса и ветер становится слишком сильным. Станнис вздрагивал и открывал глаза. Лодка все так же бесшумно скользила в непроглядной тьме. В конце концов Станнис решил, что лучше прекратить попытки заснуть — все равно ничего не получится.

До утра он не проронил ни слова. Единственное, что он видел — фигуру Давоса, мерно работавшего веслами. Наверное, Станнису следовало думать о будущем: что он собирался делать дальше, куда идти и как выбираться из сложившейся ситуации, но в голове звенела пустота. На самом деле довольно приятное ощущение — ни о чем не думать и не волноваться.

— Поспите, милорд, — шепнул Давос.

Небо начало бледнеть, а ночная тьма — рассеиваться. За спиной контрабандиста проступали силуэты кораблей.

— Нас не заметят? — едва ворочая языком, спросил Станнис.

— Не думаю, еще немного и мы скроемся за скалой.

— Куда мы вообще плывем?

— В порт, там остался мой корабль. А уж там решим, куда дальше.

Станнис устало кивнул и откинулся на жесткое дно лодки. Усталость и напряжение последних суток взяли свое, и он все-таки уснул, правда, ненадолго.

Глава 2. Порт

Когда Станнис открыл глаза, солнце едва показалось над горизонтом. В горле пересохло, ужасно хотелось пить, еще сильнее — есть. Вряд ли ему удалось поспать больше нескольких часов. Лодка стояла на отмели в небольшой впадине, окруженной скалами. Станнис понятия не имел, где они находятся, но главное — в заливе не просматривались вражеские корабли. Контрабандист возился на берегу, Ренли все еще спал на дне лодки, заботливо укрытый плащом.

Станнис поднялся на ноги и едва не упал: голова закружилась, а лодка под ногами закачалась. Схватившись за выступ скалы, он все-таки выбрался на берег.

— Где мы? — хрипло спросил он и тут же закашлялся.

Давос протянул ему бурдюк с водой. Станнис жадно сделал несколько глотков и с трудом заставил себя оторваться, несмотря на желание осушить все разом. Он помнил, что после изнурительной жажды нельзя пить много воды — так же, как после долгого голодания нельзя сразу наедаться досыта. К тому же, он не знал, сколько воды у них осталось, и когда представится возможность пополнить запасы.

— Дальше по берегу — порт, — ответил Давос. — Отсюда не видно, но если сесть на весла, то прибудем до полудня. Если же пойти по берегу, — он пожал плечами: — к вечеру, может, раньше.

— И чего мы ждем?

— Я думаю, — Давос поймал недовольный взгляд Станниса и пояснил: — Видите ли, мой корабль не в порту, он стоит на якоре немного севернее, прячась за скалами. И если мы хотим добраться до него, то в порт лучше не заходить, а двигаться по берегу.

Нотки сомнения звучали в его голосе.

— Ты что, не уверен, стоит ли везти меня на свой корабль? Или не уверен, что корабль еще на месте?

— О нет, в своем корабле я уверен, — заверил его Давос. — А вот в команде… Они, конечно, хорошие и верные ребята, но у любой верности есть свои границы. Что они сделают, когда за вашу голову объявят награду? Я не могу ответить на этот вопрос. Поэтому лучше бы вам с братом переждать в порту, пока я буду решать дела с командой.

Станнис нахмурился. Перспектива прятаться под носом у Тиреллов ему не нравилась. Особенно, если те объявят награду. В то, что Мейс Тирелл попытается скрыть его побег, Станнис не верил. Если бы он оставил Ренли в замке — возможно. Но Тиреллу необходим хоть кто-то из Баратеонов для законного управления землями, а значит, погони не миновать. Оставалось только надеяться, что вести о побеге разойдутся не слишком быстро, и у Станниса будет хотя бы несколько дней форы.

Однако сразу в порт они не отправились. Укрывшись от солнца в тени скал, они перекусили черствым хлебом и занялись приготовлениями. Станниса восхищало то, с какой тщательностью Давос все продумал.

— Для начала забудьте о том, что вы благородные лорды, — объявил он. — Чем меньше вы отличаетесь от остальных, тем меньше привлекаете внимания. И уж простите, но милордом я вас называю в последний раз.

Станнис кивнул. Он не был настолько гордым, чтобы требовать соблюдения этикета, тем более, когда это могло стоить ему жизни. Он переоделся. Сапоги на нем были самые простые, из просмоленной парусины, а пояс заменяла веревка. Все кожаное в Штормовом пределе просто-напросто съели. А вот от дублета, скромного, но расшитого оленьими рогами, пришлось избавиться. Станнис остался в изрядно потрепанной за год осады рубахе и плаще, врученном ему Давосом еще в темнице.

— Уверен, что в простой одежде меня не узнают? — с сомнением спросил Станнис. — Я все-таки сын лорда этих земель.

— Даже если нам и попадется человек, который когда-то вас встречал, вряд ли он опознает Баратеона в нищем парне. Это только кажется, что милорда должны знать в лицо, на самом деле люди больше обращают внимание на одежду, лошадей, знамя, на худой конец — примечательные детали внешности, вроде лысины или сломанного носа. Одень короля в лохмотья, и никто не признает в нем короля. Конечно, иной человек может сложить два и два и сделать правильные выводы, но для этого ему нужны ум и время. А мы не станем слишком долго засиживаться на одном месте.

Давос пристально его оглядел, но ничего подозрительного не заметил. Золотых украшений или фамильных перстней Станнис не носил, а оружие у него забрали.

— Жаль, — сказал Давос. — Какое-нибудь захудалое колечко нам бы пригодилось.

— Какой прок от колец, когда ты подыхаешь с голоду?— проворчал Станнис.

— В окруженном замке, конечно, никакого, но тут их можно продать, а на вырученные деньги купить еды и заплатить матросам.

— У тебя что, нет денег на еду?

— У меня есть несколько должников, — без особой уверенности сказал Давос. — И пара знакомых, которые могут дать в долг. А вот весь мой корабельный запас еды сейчас в Штормовом Пределе.

Похоже, Станнис его переоценил. Никакого особого плана у Давоса не было, и весь побег строился на удаче, знании потайных ходов в скале и надежде на сомнительных приятелей.

— У меня есть дракон, — неожиданно подал голос Ренли.

— Нам сейчас не до игр, — огрызнулся Станнис, раздумывая, высказать ли все, что думает о контрабандисте или сдержаться, ведь все-таки он обязан ему жизнью.

— Да нет же, у меня есть настоящий дракон, — не унимался Ренли. — То есть, конечно, не настоящий, а золотой.

Ренли принялся развязывать свой узел. Сверху оказались вещи, сложенные Давосом — несколько плащей, пара рубашек и еще какие-то предметы гардероба, схваченные не то за компанию, не то впопыхах перепутанные с чем-то нужным. В центре оказался маленький сверток, собранный Ренли, разбирать который было куда интересней. Для начала там обнаружилась парадная желтая рубашка с кружевами. Затем маленький мягкий пуфик. Просидев ночь на дне лодки, Станнис подумал, что это не такая уж бесполезная вещь. Дальше, как он и ожидал, нашлись игрушки: тряпичный заяц изрядно потрепанного вида, деревянный олень, вырезанный в прошлом году Робертом, и короткий деревянный меч. Давос поднял меч и одобрительно покивал. Самое ценное было в середине, завернутое в ночную рубашку: краюха хлеба, размером с ладонь Ренли, еще мягкая, видимо, выданная ему на ужин, и золотой дракон.

Давос аккуратно поднял монету. С одной стороны золотой — не так уж и много, с другой — больше, чем могло бы быть.

— Молодец, — похвалил Давос, — из тебя выйдет отличный лорд. Но пока давай представим, что ты не лорд, а, к примеру, сын контрабандиста. Как тебе? Хочешь на время стать моим сыном?

Ренли с сомнением посмотрел на Станниса.

— А Станнис тоже будет твоим сыном?

— Боюсь, он для этого слишком взрослый, — усмехнулся Давос. — Но он все равно твой брат.

— А так бывает? — недоверчиво спросил Ренли.

— Бывает, — сказал Станнис тоном, не терпящим возражений.

Давос посмотрел на него осуждающе, но Ренли явно не обиделся. Наоборот, новая игра ему даже понравилась.

— А мне теперь нужно называть тебя папой?

— Не думаю, — Давос, похоже, смутился. — Давай представим, что мы с тобой совсем недавно познакомились.

— Но мы с тобой и правда совсем недавно познакомились.

— Вот, — улыбнулся Давос. — Лучшая ложь — это полуправда. Ее проще запомнить, и звучит она всегда убедительней. Если будут спрашивать, скажите, что вы братья, что родители ваши погибли, а обо мне узнали пару дней назад. Лишнего не говорите, в споры не вступайте. А вам, милорд… то есть тебе, — он обернулся к Станнису, — вообще лучше бы помалкивать.

Станнис проглотил и «ты», и «помалкивать». Он понимал, что Давос прав и ему действительно стоит держать язык за зубами. В конце концов, если Ренли скажет что-то не то, вряд ли его воспримут всерьез.

— Держитесь меня, — продолжил Давос, когда они снова погрузились в лодку. Солнце перевалило зенит, и в порт они должны были добраться к вечеру. — Меня там знают. Даже если за вас объявят награду, двое незнакомцев привлекут внимание, а вот старый добрый Давос и его приятели вряд ли вызовут подозрения.

В порт они прибыли с наступлением сумерек. Несмотря на блокаду залива, а может, как раз по этой причине, в порту оказалось множество кораблей, и среди них попадались не только военные, но и обычные: с простыми парусами, с гербами домов Вестероса и даже с символикой Вольных Городов. Давос причалил у крайнего пирса, заполненного в основном маленькими рыбацкими корабликами и лодками. Если кто и обратил внимание на прибывших, то виду не подал. По пирсу сновали моряки, портовые работники, а кое-где и хорошо одетые люди, видимо хозяева или пассажиры.

— Когда я покидал порт, а случилось это всего три дня назад, здесь едва ли можно было встретить пару человек, — заметил Давос. — Похоже, все ждут, когда лорд Редвин откроет проход и можно будет продолжить торговлю.

— Что-то мне подсказывает, что это случится нескоро, — проворчал Станнис, но поймал осуждающий взгляд Давоса и прикусил язык.

— Здесь есть один трактир, — Давос уверенно повел их по узким портовым улочкам. Ренли, устроившийся у него на руках, вертел головой и восхищенно хлопал глазами. — Я остановился там, когда прибыл. Заплатил вперед, обоснуемся пока в нем.

Трактир назывался «Белый лебедь», кривые буквы на вывеске теснились изображением плывущей птицы. Станнис подумал, что этот лебедь напоминает скорее гуся, но говорить ничего не стал. Он вообще решил как можно меньше открывать рот. Давос уверенно толкнул дверь, будто заходил в собственный дом, и исчез внутри. Станнис, стараясь не отставать, последовал за ним.

До сегодняшнего дня Станнис никогда не посещал подобные места, однако хорошо представлял их по книгам и рассказам Роберта. Ничего необычного в трактире не было. Просторная комната, уставленная столами и лавками, напоминала общие комнаты для слуг в Штормовом Пределе, только стены сложены из бревен, а не из камня. У одной из стен ярко горел очаг, давая свет и тепло посетителям. Народу в зале собралось не больше дюжины, половина лавок пустовала. Женщин Станнис не заметил, за столами сидели только мужчины, по большей части простолюдины-здоровяки. Должно быть, такие же, как Давос — пираты и контрабандисты. Они пили, ели, громко спорили и смеялись.

— Да вы посмотрите, кто объявился! — выкрикнул один из посетителей, заметив вошедших. — Давос с Блошиного Дна! А мы-то спорили, что с тобой приключилось. Одни говорили, мол, ты давно попиваешь вино где-то в Лиссе, другие — что болтаешься в петле.

— Как видишь, и те, и другие ошибались, — весело ответил Давос, усаживая Ренли на лавку и устраиваясь рядом.

— Где тебя Неведомый носил? — осведомился второй голос.

Похоже, Давоса тут довольно хорошо знали, на проследовавшего за ним тенью Станниса никто не обратил внимания, хоть тот и опасался быть узнанным. Кажется, его даже не заметили.

— Дела, — ответил Давос многозначительно.

Станнису такой ответ не понравился. Сейчас его начнут расспрашивать, что за дела, где проворачивал, много ли выручил, с кем приходилось работать и не доставала ли морская стража. Что ж, похоже, простолюдины мыслили о «делах» несколько иначе, чем Станнис.

— И как ее зовут? — ухмыльнулся кто-то за соседним столиком.

— Как ее звали, уже не важно, — сказал Давос и переспрашивать его не стали. — Что важно, так это то, что мы умираем с голоду и ждем, когда нам принесут чего-нибудь поесть. Но ты сильно не усердствуй, — обратился он к подоспевшему подавальщику. — Денег у меня считай, что и нет. Подай похлебки жидкой, да эля. — Он бросил оценивающий взгляд на Станниса и уточнил: — два.

Парнишка с сомнением посмотрел на Давоса, но все же скрылся в кухне. Станнис не представлял, как можно, просить еду даром и получить ее без возражений. Впрочем, Давос упомянул, что кое-кто тут ему должен, может, трактирщик входил в число должников.

— А что за малец с тобой? — снова спросил один из посетителей — крепкий мужчина в просоленном плаще.

Судя по тому, как запросто он задал вопрос, с Давосом они были старыми приятелями. «Может, это кто-то из его команды?» — подумал Станнис, но мужчина совсем не походил на матроса, скорее уж на капитана. Пират? Или, как и Давос, контрабандист? Почему-то Станнис был уверен, что честных моряков-торговцев в этом трактире не было.

—А это и есть мое дело, — вздохнул Давос и потрепал Ренли по голове.

— Твой, что ли? — сообразил приятель Давоса.

Тот только кивнул в ответ.

— Бастардом, значит, обзавелся, — в голосе мужчины прозвучали не упрек или насмешка, а скорее понимание.

— Бастарды — это у благородных, — сказал Давос. — А мы люди просты, у нас дети. Просто дети.

— Жене ты так же собираешься объяснять?

— Может и так же, а может и нет. Это уж моя забота, не твоя.

В этот момент появился подавальщик с подносом, и Давос приложился к кружке с элем.

— А этот? — его приятель кивнул на Станниса.

Ощутив на себе пристальный взгляд, Станнис похолодел — на мгновенье ему показалось, что его узнали. Вот сейчас этот здоровяк поднимется и на весь трактир заорет: «Да ведь это же сбежавший милорд Баратеон! Мейс Тирелл пообещал заплатить золотом за его голову!». Но моряк лишь оглядел Станниса и снова обернулся к Давосу.

— Его брат, — тот кивнул на Ренли. — Не от меня, не переоценивай мои силы. Но я пообещал о нем позаботиться. Парень вроде толковый. Возьму матросом к себе или попрошу кого из знакомых.

— Я тоже хочу стать моряком, — внезапно заявил Ренли, и Станнис едва не подавился похлебкой.

Он и так боялся, что Ренли начнет говорить и не сможет сдержаться, чтобы не рассказать о том, кто он есть на самом деле, и кто знает, как отнесутся к болтливому ребенку местные завсегдатаи. Однако посетители лишь дружно рассмеялись.

— Матросом, — поправил его приятель Давоса.

— Нет, — Ренли замотал головой, — матросом не хочу, хочу капитаном.

Станнис едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Ну конечно, на меньшее Ренли не согласится. А тот не уставал удивлять Станниса и веселить окружающих:

— Стану пиратом, буду грабить корабли, у меня будет много золота и жен, — вдохновенно вещал он.

Присутствующие снова разразились хохотом, кое-кто даже захлопал в ладоши. Упоминание пиратов и грабежей их совсем не смутило.

— Мальчишка-то знает толк в жизни, — усмехнулся приятель Давоса. — Такой маленький, а уже строит великие планы. Далеко пойдет.

— Ага, если доживет, — проворчал Станнис, но его услышали.

— А вот братишка не такой резвый, — заметил приятель Давоса.

Станнис раздумывал, стоит ли отвечать, или же лучше ограничиться молчанием, но тут опять встрял Ренли.

— Он скучный, — сказал он. — Поэтому он будет просто матросом, а я буду капитаном. И буду им командовать.

Станнис раздраженно посмотрел на брата и открыл было рот, чтобы ответить, но тут Давос, который до этого не вмешивался в разговор, небрежно положил руку ему на плечо и несильно сжал. Станнис клацнул зубами, так и не сказав ни слова. Пожалуй, действительно не стоило устраивать перепалку с ребенком. Вообще не устраивать никаких споров, да и просто помалкивать.

В этот вечер Ренли стал центром внимания. Он красочно рассуждал, какие корабли лучше, охотно отвечал на вопросы и даже пытался спорить. Познания в морском деле он имел весьма смутные, как и положено шестилетнему ребенку — то есть делил корабли на маленькие и большие, пузатые и узкие, с белыми парусами и с цветными. От его наивных рассуждений местные моряки пришли в восторг. Некоторые в шутку предлагали Ренли стать их капитаном, тот в ответ обещал обдумать все предложения. Станнис не вмешивался. В конце концов, корабли — не самая плохая тема. Начни матросы говорить о шлюхах или разбое, он бы, конечно, вмешался, но пока они спорили, какая порода дерева лучше подходит для кормы, он был спокоен.

В какой-то степени Станнис даже радовался, что все внимание приковано к Ренли, а его самого никто не замечает. Он спокойно съел миску жидкой похлебки и выпил кружку эля. Тот был кислым и совсем слабым, но Станнис уже и забыл, когда последний раз пил эль. Краем глаза он все же следил за Ренли. Из них двоих тот вжился в роль бедняка намного лучше. Он хлебал суп прямо из чашки, хотя ему принесли ложку, громко причмокивал и вытирал рот рукавом. Похоже, он наслаждался тем, что можно было не думать о манерах и не соблюдать приличия.

Вечер закончился тем, что под всеобщие аплодисменты Ренли исполнил «Медведя и прекрасную деву». Станнис понятия не имел, как, откуда и от кого его брат узнал эту песню, но Ренли пел намного лучше большинства бардов, которых ему доводилось слышать. Неудивительно, что посетители трактира остались в полнейшем восторге. Кое-кто даже пошутил, что если Ренли передумает становиться грозой морей, то всегда сможет заняться музыкой. А уж любой лорд дорого даст, чтобы послушать такого замечательного певца. Ренли просиял от подобной перспективы, и Станнис не стал его разочаровывать, сообщая, что в судьбе барда нет ничего прекрасного. Скорее всего, ему пришлось бы выступать по трактирам и площадям, петь скабрезные песенки, а не душещипательные баллады, да к тому же частенько получать тумаки от недовольных слушателей. Но Станнис молчал. Ему очень хотелось поговорить с Давосом об их дальнейших планах, и можно было воспользоваться моментом, когда все увлеклись пением Ренли, но Станнис не решился заговорить. Он все еще опасался, что его узнают, или что он привлечет к себе внимание и его начнут расспрашивать. В конце концов, он решил подождать, пока они с Давосом не останутся наедине.

Лишь когда всеобщее веселье немного улеглось, а Ренли начал сонно зевать, Давос решительно поднялся из-за стола.

— Ребенку пора спать, — заявил он. — Да и нам тоже. Надеюсь, моя комната свободна, я заплатил вперед.

Трактирщик, который наливал выпивку, кивнул. Он ничего не стал уточнять, видимо, срок постоя, оплаченный Давосом, еще не истек. Давос подхватил Ренли на руки и двинулся вверх по лестнице, Станнис молча последовал за ним. Посетители переключились на какой-то спор и не обратили на их уход никакого внимания.

Комната, в которую привел их Давос, казалась тесной даже для одного человека, что уж говорить о троих, несмотря на то, что один из них был ребенком. У стены по правую сторону от двери располагалась узкая деревянная кровать, по левую — трехногий кривой стул и массивный сундук. На нем в глиняной плошке стояла свеча. Вот и все убранство.

— Вы вдвоем можете лечь на кровать, — сказал Давос. — А я устроюсь на полу.

Станнис хотел отказаться и оставить кровать Ренли, но понял, что вдвоем с Давосом на полу они просто не поместятся. Комната не была настолько узкой, что они не смогли бы разместиться между сундуком и кроватью, однако при мысли, что Давос будет лежать рядом, почти касаясь его, Станнису становилось не по себе. Если уж и спать с кем-то рядом, то пусть это будет Ренли. Впрочем, засыпать Станнис не спешил. Уложив Ренли и укрыв его одеялом, он продолжал сидеть на краю кровати, наблюдая, как Давос готовится ко сну. Тот постелил на пол плащ, снял сапоги и устроил под голову мешок с вещами.

— Что дальше? — шепотом спросил Станнис.

Давос ворочался на полу, устраиваясь удобней, и Станнис подумал, что задал вопрос слишком тихо. Давос накрылся плащом, уронил голову на мешок и прикрыл глаза. Какое-то время Станнис раздумывал, стоит ли переспрашивать или же последовать его примеру и лечь спать, а все дела обсудить утром.

— Завтра я отправлюсь на свой корабль и поговорю с командой, — так же едва слышно ответил Давос. — Посмотрим, кому можно доверять... Очень бы не хотелось лишиться всей команды. Управлять кораблем втроем можно, но это будет очень сложной задачей.

— И что дальше? — Станнис все-таки забрался под одеяло, потеснив Ренли к стене. — Я понял, что ты рассчитываешь вывезти нас на своем корабле, но куда?

Давос молчал — то ли обдумывал варианты ответа, то ли решал, стоит ли раскрывать свои планы.

— Я думал о Тарте, — наконец сказал он. — Это самый простой путь. Пересечь залив не потребует много сил. У меня мало еды и воды, к тому же я не знаю, сколько верных людей останется со мной. Но даже втроем и с теми скудными запасами, что у меня есть, до Тарта мы доберемся почти наверняка. Другой вопрос, будете ли вы там в безопасности.

Станнис задумался. Лорда Селвина Тарта он видел лишь однажды, да и то будучи ребенком. Однако причин сомневаться в его преданности у Станниса не было. Когда Роберт созвал знамена, Тарт присягнул ему в числе первых, да и отец всегда отзывался о нем, как о человеке благородном и верном.

— Тарт не выдаст нас Тиреллу, — решил Станнис. — Но я не уверен, что сможет защитить, если Тирелл придет за нами.

— В таком случае, нужно сделать так, чтобы не пришел — сидите тихо, не высовывайтесь и никому не давайте знать, что вы там. Когда война закончится, ваш брат вас заберет.

«Если он останется жив», — закончил про себя Станнис.

А так же, если война закончится его победой. С другой стороны, если Роберт проиграет, сбежать с Тарта будет очень просто. Или они могли бы остаться на острове, выдавая себя за других.

Давос, видимо, решил, что разговор окончен и больше не заговаривал. Станнис слышал, как выровнялось его дыхание. За спиной сопел Ренли. Наверное, и Станнису следовало уснуть, но у него не получалось. Дверь была не заперта, и в любой момент кто угодно мог войти. Если моряки, оставшиеся внизу, ворвутся, чтобы схватить Станниса и передать лорду Тиреллу, станет ли Давос защищать его? А если и станет, то как долго они продержатся против двух десятков людей? Станнис вздрагивал от каждого шороха, напрягался, готовясь вскочить, когда за дверью слышались шаги или скрипели половицы, а потом долго успокаивал дыхание и вслушивался в тишину. Он устало закрывал глаза, но стоило Давосу шевельнуться на полу, как он вздрагивал и вновь начинал таращиться в темноту. Что, если он уснет, а Давос… Сделает что? Скрутит его по рукам и ногам? Глупость, конечно. Зачем тогда ему вообще понадобилось вытаскивать Станниса из темницы? Он никак не мог понять, почему Давос спас его и Ренли, поэтому не доверял ему, но похоже, тот крепко спал и не собирался их предавать, по крайней мере, в эту ночь.

Мысли Станниса невольно возвращались к предстоящему путешествию. Тарт. Узнает ли его лорд Селвин? Скорее всего да, но даже если не узнает, Станнис был уверен, что сможет его убедить. Вот только следует ли отправляться на Тарт? Или стоит подумать о другом укрытии? Или все же собрать армию и попробовать отбить Штормовой Предел? Нет, все воины ушли с Робертом. А что бы сделал он, окажись на месте Станниса? Уж точно не стал бы отсиживаться на каком-то острове. Отступил бы? Возможно. Сдался? Никогда. Он бы действовал — шел вперед и рисковал, наплевав на опасность. Так почему Станнис должен отсиживаться за стенами? Особенно теперь, когда он потерял замок, подвел брата и опозорил свое имя. Его место было рядом с Робертом, он обязан встать с ним плечом к плечу, сражаться и, если потребуется, умереть за него.

В пекло Тарт и в пекло контрабандиста с его осторожностью и расчетливостью. Завтра же утром он возьмет Ренли и отправится на запад — туда, где должны располагаться войска Роберта. Нужно будет встать до рассвета, чтобы не разбудить Давоса, одеться, забрать вещи и уйти, пока их никто не видит. На кухне можно будет взять еды и нож — в первую очередь нож, чтобы охотиться и защищаться — и идти по Королевскому Тракту через Королевский Лес. А дальше — как получится, уж мимо армии он точно не пройдет. Давосу он оставит расписку, по которой тот получит свое вознаграждение после окончания войны. Станнис понимал, что поступает с ним нечестно, ведь война может длиться еще долго, да и никто не даст гарантии, что Роберт победит, но другого варианта не было. Станнис все для себя решил и был готов пойти на кражу и обман.

Наверное, стоило вообще не засыпать, но завтра ему понадобятся силы, поэтому Станнис все-таки закрыл глаза. Он всегда быстро просыпался — достаточно было луча солнца, чтобы разбудить его, — к тому же вряд ли он сможет крепко заснуть в незнакомом месте, подпрыгивая от каждого шороха. «Будь готов подняться рано, — сказал он сам себе. — И наберись терпения, тебе придется будить Ренли, стараясь при этом не потревожить Давоса». Станнис был уверен, что справится.

Продолжение в комментариях...

@темы: слэш, тексты, джен, ББ-2016, приключения, NC-17, романс

---

Странствующий рыцарь

[BIG_ICE_BANG]

Название: Странствующий рыцарь
Автор:  Lelianna
Бета:  Frau Lolka,  belana
Иллюстратор:  Мариза (видеоклип «На Север»),  Lilymoor (арт «Ванна»),  Горацио (арт «В богороще»),  Любава21 (коллажи «Хозяйка Харренхолла», «Дункан и Эгг», «Болтоны», «Старки»)
Иллюстратор заглушек:  Горацио, эдитор  redraccoon
Размер: макси, ~ 43500 слов
Персонажи: Дунк (сир Дункан Высокий), Эгг (Эйегон V Таргариен), Данелла Лотстон, Риды из Сероводья, Берон Старк, Болтоны и другие
Категория: джен
Жанр: приключения, триллер
Рейтинг: R
Краткое содержание: После благополучного спасения из замка Баттервеллов, Дункан вместе с верным оруженосцем Эггом продолжают свое путешествие на север. В пути им придется преодолеть немало препятствий и пережить множество приключений: испытать гостеприимство хозяйки Харренхолла, заплутать в болотах Сероводья и оказаться втянутыми в интриги одного из влиятельных домов севера.
Предупреждения/примечания: постканон, продолжение трилогии о Дунке и Эгге (таймлайн непосредственно после событий повести «Таинственный рыцарь»); неграфичное описание насилия, канонная жестокость
Ссылки на скачивание: АО3, форматы mobi, epub, pdf, html

Часть первая. Харренхолл

Сойдя с Королевского тракта в поисках места для ночлега, у небольшой купы вязов под холмом они обнаружили ручей, сбегавший к озеру Божье Око. Впервые за пять дней пути им наконец-то удалось искупаться, правда, холодная прозрачная вода доходила Эггу до пояса и едва достигала коленей Дунка.

В ручье водилась форель и, пока Эгг возился с лошадьми, а затем раскладывал небольшой шатер, Дунку удалось поймать шлемом несколько рыбешек размером не больше ладони. Сварив из них похлебку, густо заправленную ячменем, морковью и луком, они плотно поужинали.

Жаркий вечер перешел в теплую ночь. Потушив костер, Дунк улегся на шерстяной походной подстилке. Он закинул за голову руки и принялся смотреть в черное небо, привычно разыскивая знакомые созвездия: Вепря, Лунную Деву, Фонарь Старицы, Ладью и Ледяного Дракона. Голубой глаз Дракона указывал на север, и Дунк вспомнил слова сира Арлана: «Север — это особый мир, не похожий ни на одно королевство». Говорили, что лихорадка, опустошившая Вестерос, почти не затронула север, хотя его границы, в отличие от Дорна, были открыты. «Наверное, Север хранит особая магия, — подумал Дунк. — Магия Старых Богов, ведь северяне до сих пор поклоняются им».

В траве стрекотали какие-то жуки, из ручья доносилось кваканье лягушек. Воздух был напоен сладким запахом лета и полевых цветов. Дунк зевнул и потянулся — тело, освеженное холодной водой, приятно ныло, усталость и сытная трапеза клонили в сон. Нужно было погасить костер, это входило в обязанности Эгга, но тот с головой ушел в чтение книги в твердом кожаном переплете. Расположившись под пологом тента со свечой, он перелистывал пожелтевшие страницы и отгонял ладонью пляшущих вокруг пламени мотыльков.

— Хватит портить глаза, — сказал Дунк, залив костер водой. — Ночью нужно спать, а не корпеть над буквами.

— Если бы вы, сир, корпели над буквами немного усерднее, сейчас бы сидели рядом со мной, — отозвался Эгг. — Это же книга историй и песен Семи Королевств!

Дунк слегка покраснел. Грамота ему давалась плохо, несмотря на занятия с Эггом. Читать он так и не выучился, но, по крайней мере, узнавал многие буквы и мог без ошибок написать собственное имя.

— Если сейчас же не погасишь свечу, дам в ухо, — пообещал он Эггу, и тот, недовольно хмыкнув, затушил горящий фитиль пальцами. — Завтра нам нужно встать перед рассветом. День обещает быть жарким, а я не хочу тащиться по тракту, обливаясь потом.

— Велика беда — жара, — Эгг сунул огарок свечи в кожаную сумку. — В Дорне, да и в Просторе бывали дни и пожарче. Что-то после турнира в Белостенье вы совсем расклеились, сир.

Дунк промолчал. Прошла неделя после того, как они покинули лагерь Бриндена Риверса в бывших владениях лорда Батервелла. Перед отъездом мейстер Кровавого Ворона еще раз осмотрел левую руку Дунка, распоротую кинжалом Алина Кокшо. Глубокий порез стянулся и покрылся запекшейся коркой. Мейстер снял швы, снабдил Дунка мазью и свернутым клубком чистых повязок, сказав, что рана не загноится, однако левую руку следует беречь, чтобы порез не раскрылся. Менять повязки следовало ежедневно, пока кровавая корка не отпадет сама. Еще мейстер сказал, что на руке останется длинный рубец, но это волновало Дунка меньше всего. За время странствий он обзавелся множеством шрамов, причем один из них — от раны, которую ему пришлось нанести самому — послужил примирению Роанны Вебер и сира Осгри.

Хуже обстояло дело с ударом, который он получил на турнире от сира Улитки. Железное навершие копья угодило прямо между глаз, оставив на шлеме глубокую вмятину. Дунк считал, что его твердолобый череп перенес удар без последствий, однако при жаркой безветренной погоде его мучили головная боль и тошнота. Он надеялся, что эта напасть скоро прекратится сама собой, но иногда его охватывал ужас: Дунк боялся, что огненный обруч, стискивающий виски и лоб, станет его вечным спутником при жаркой погоде. Ему хотелось поскорее очутиться на севере — сир Арлан говорил, что даже в самые жаркие летние дни на севере царит осенняя прохлада.

Денег, полученных взаймы от Бриндена Риверса, хватило на выкуп снаряжения и пополнение запасов. Когда они выдвинулись на Королевский тракт, в кошеле у Дунка осталось два золотых дракона, правда, один из них был обрезан, около тридцати оленей и горсть разномастных медных монет. Для долгого путешествия на север денег было достаточно, однако ни у Дунка, ни у Эгга не было теплой одежды, поэтому обрезанный золотой дракон нужно было приберечь на покупку добротных меховых плащей, жилетов, сапог и перчаток, а также шерстяных попон для лошадей.

До Винтерфелла, куда они направлялись, чтобы влиться в войско Берона Старка, лежало несколько сотен лиг, и при разумной экономии можно было растянуть деньги до конца путешествия. Правда, ночевать пришлось бы под открытым небом, зато не нужно скупиться на горячую сытную еду в придорожных харчевнях.

Хранитель Севера лорд Берон Старк обещал щедрую награду и трофеи всем межевым рыцарям и вольным всадникам, которые присоединятся к его войску. Дунк, закрыв глаза, начал подсчитывать серебряных оленей, которых они с Эггом получат после похода на Железные острова. Из десяти золотых драконов, выделенных Бринденом Риверсом, почти восемь ушло на выкуп Грома, доспехов и меча Дунка. Часть медных звезд Эгг потратил на съестные припасы. Если лорд Старк вознаградит их за службу пятнадцатью золотыми драконами, этого хватит, чтобы вернуть долг и продолжить путешествие к великой Стене. Дунк в красках представил, как казначей отсчитывает блестящие монеты с изображением Дейерона Доброго. Эти мечты были настолько приятны, что он улыбнулся, однако затем одернул себя: «Рыцарям не пристало грезить о награде, которую еще предстоит заслужить». Стрекотание ночных жуков превратилось в позвякивание монет, и Дунк провалился в сон, полный сундуков, набитых золотом и драгоценностями. Когда он погрузил руки в один из ящиков и вытащил пригоршню сокровищ, они вдруг обратились в мелкие колючие шишки и с шуршанием высыпались из его ладоней на землю.

С рассветом они выдвинулись к Королевскому тракту, собрав вещи и закрыв кострище снятым дерном. Несмотря на раннее утро, воздух дышал жаром, и низкое солнце слепило глаза. На небе было ни облачка, и Дунк решил, что в полуденные часы они сойдут с дороги и устроят привал в тени деревьев. Широкий тракт пока пустовал — чуть позже они непременно встретят либо телегу крестьянина, либо купеческий обоз, либо разъезд стражей с гербом владельца окрестных земель, которые патрулировали эту часть дороги, защищая путников от грабежей и разбоя.

Дунк ехал на Громе, сняв шлем. Кузнец из лагеря Риверса выправил вмятину над переносицей и начистил сталь, так что шлем выглядел как новый. Подобрав из оружейного шатра овальный дубовый щит, окованный железом, кузнец отдал его подмастерью. Тот расписал его по просьбе Дунка, однако, хотя парнишка и был способным рисовальщиком, его мастерство уступало искусной Тансель. У той вяз и падающая звезда на фоне заката вышли гораздо ярче и красивей. Увы, Дунк лишился щита, расписанного Тансель, когда сражался с Длинным Дюймом на Клетчатом ручье.

Солнце припекало, и, защищаясь от его жалящих лучей, Дунк навертел на голову тканевый тюрбан на дорнийский манер. А Эггу жара была нипочем. Он трусил на Дожде, прикрыв бритую голову соломенной шляпой с широкими полями. Такая же шляпа закрывала голову мула Мейстера с дырками для длинных ушей.

Дорога уходила вперед насколько хватало глаз, а вокруг простирались зеленые поля, перемежающиеся редколесьем. Вдалеке виднелась небольшая деревушка — ее домики казались такими крошечными, словно выпали из сундука кукольника. В груди Дунка печально заныло — он вспомнил представления, которые давали дорнийские кукольники на Эшфордском турнире. Тансель водила фигурки так, что они казались живыми — и черный дракон, и девица Джонквиль. «Ее прозвали Тансель Длинная, — в который раз с тоской подумал Дунк, — но для меня она была в самый раз». Ему не удалось найти девушку в Дорне, хотя на каждом рынке, турнире или ярмарке он первым делом отправлялся к шатрам с шутами и кукольниками. Тансель была дорнийкой, а они удалялись все дальше и дальше от Дорна. Возможно, она думала, что Дунка убили на Суде Семерых, а возможно, и вовсе забыла про него. Она могла выйти замуж — за высоченного дорнийца, который был бы ей в самый раз. От этих мыслей во рту Дунка стало кисло, и в голове застучала боль, расходясь от переносицы к вискам.

— Сир, нас нагоняют трое всадников! — предостерегающе выкрикнул Эгг и придержал поводья Дождя.

Дунк остановился и оглянулся, приложив ко лбу ладонь. Всадники мчались галопом, не жалея лошадей, из-под копыт летели облака серой дорожной пыли.

— Видимо, гонцы, — неуверенно предположил Дунк, — уж больно быстро скачут. Места на дороге хватит, чтобы они разъехались с нами без труда, но на всякий случай остановимся и пропустим их вперед.

Всадники сбавили скорость, а затем и вовсе пустили взмыленных лошадей шагом. Дунка кольнуло неприятное предчувствие — все трое были закованы в броню; на щитах и знамени, которое держал правый всадник, красовалась летучая мышь на косо разделенном поле из золота и серебра. Возглавлял кавалькаду хрупкий рыцарь в черных литых доспехах. Солнце играло бликами на вороненной стали, черные перья украшали шлем с опущенным забралом. Конь всадника тоже был черным, как его сбруя и седло.

— Герб Лотстонов, — хмуро сказал Эгг вполголоса. — Их гарнизон оставался в лагере, когда мы уехали из Белостенного замка.

— Значит, их дозорный отряд нагнал нас, — спокойно ответил Дунк. — Они не причинят нам вреда.

— В самом деле, сир? Это же люди безумной Данеллы Лотстон! Чего им от нас понадобилось? Говорят, в Харренхолле пленников скармливают летучим мышам.

— Мы не враги и не разбойники, зачем людям Лотстонов брать нас в плен? Хотя если ты еще раз назовешь их леди «безумной», то летучие мыши и впрямь славно пообедают. Успокойся, Эгг. Мы простые всадники на Королевском тракте, к тому же мы сейчас находимся не на землях Лотстонов.

Эгг покачал головой.

— Сир, башни Оленьих Рогов мы видели позавчера, а это значит, что земли Баквеллов уже закончились.

Дунк не стал спорить — мальчишка разбирался в геральдике и географии не хуже иного мейстера. Встав на обочине дороги, он сорвал с головы тюрбан и надел шлем с открытым забралом. Дунк был уверен, что дозорный отряд Лотстонов пройдет мимо одинокого рыцаря с оруженосцем, однако хрупкий предводитель в черных доспехах остановился прямо перед ними. Двое сопровождающих замерли в трех футах позади.

— Приветствую благородных рыцарей, — чуть поклонился в седле Дунк, уловив недовольное хмыканье Эгга сзади. — Легкой вам дороги на Королевском тракте.

Вместо приветствия черный всадник снял шлем, и густые рыжие волосы рассыпались по вороненой стали. У Дунка перехватило дыхание — сама Данелла Лотстон возглавляла дозорный отряд. Ее лицо с молочно-белой кожей усеивали мелкие капельки пота, рыжие пряди прилипли к мокрым вискам. На ярком солнце ее длинные волосы переливались, словно начищенная красная медь. Узкие бесцветные губы чуть улыбались, светло-серые глаза внимательно осматривали Дунка: его старые доспехи со следами починки, свежевыкрашенный щит, Грома в потертой упряжи.

Дунк знал, что должен сказать миледи какую-то любезность — слова, которые бы ей польстили и показали учтивость настоящего рыцаря. Однако в голову лезли посторонние мысли — он некстати вспомнил маленькую рыжеволосую Роанну Вебер, ныне леди Осгри. Та тоже сидела в седле не хуже мужчины и отлично стреляла из лука.

Молчаливая пауза все тянулась, и Дунк почувствовал, как краска заливает лицо. Он не умел вести галантные беседы с благородными дамами и сейчас не мог выдавить ни слова. Прекрасным леди нужно говорить комплименты, но Дунк хорошо помнил, во что вылились его любезности в замке Роанны. «Дунк-чурбан, тупой как баран, неужели ты не можешь ничего придумать, кроме как "Вам очень идут эти доспехи"»?!

На самом деле черные сияющие пластины бросали синие блики на бледную кожу Данеллы, подчеркивая впалые скулы. Рассыпавшиеся по плечам волосы, влажные от пота, совсем не украшали ее — она выглядела как растрепанная простолюдинка.

Вдруг мул Мейстер затряс ушами и издал громкое ржание, больше похожее на ослиный крик.

Данелла резко вздрогнула и гневно уставилась на Мейстера, увенчанного соломенной шляпой.

— Простите, миледи, это наш мул, он видимо устал стоять на жаре, — забормотал Дунк, проклиная свое косноязычие.

— Забавная шляпа у этого мула, — сказала Данелла. Голос у нее был низкий и немного хрипловатый, словно ее мучила простуда. — Как и у твоего конюшего.

— Шляпа как шляпа. Мейстеру голову может напечь. А я не конюший, а оруженосец сира Дункана Высокого, — подал голос Эгг, и Дунк исподтишка погрозил ему кулаком, скорчив страшную рожу.

— Мейстер… подходящая кличка для мула. Мейстеры, должно быть, очень польщены, — сказала Данелла, облизнув тонкие губы.

Левый всадник немедленно протянул ей мех с водой, и она жадно выпила его, а затем перевернула и смочила остатками лоб и виски.

— Я помню высоченного рыцаря, который все время крутился возле шатра десницы, — продолжила она, вернув опустевший мех. — Только в лагере у этого рыцаря не было ни щита, ни герба… Падающая звезда и вяз? Я знаю гербы всех домов Вестероса, но такого не припомню.

— Я межевой рыцарь, миледи, — ответил Дунк. — Участвовал в турнире на свадьбе лорда Батервелла, а затем присоединился к войску десницы Риверса против мятежных лордов.

— И это я помню, — широко улыбнулась Данелла. Зубы у нее были белые и ровные, но такие мелкие, что при улыбке под верхней губой обнажалась полоска розовой десны. — Говорили, что рыцарь-великан с висельником на гербе убил одного из главарей-зачинщиков и зарубил десяток мятежников. Почему в Белостенном замке у тебя на щите был нарисован мертвец в петле, а сейчас — дерево и звезда?

— Мой щит разбился в схватке, пришлось купить чужой, — Дунк еще больше покраснел. — Но тот, с повешенным человеком, тоже сломался. Я взял у оружейника новый щит и попросил расписать его моим собственным гербом.

Данелла приблизилась к нему, закованная в черную сталь нога прижалась к сапогу Дунка.

— Что означает твой герб? — спросила она, коснувшись латной перчаткой щита.

— Просто вяз и звезда, миледи, — сказал смущенный Дунк, — ничего большего.

— Какому лорду ты присягнул, сир Дункан Высокий? Или ты служишь деснице Риверсу? — не дослушав ответ, спросила Данелла. — Тогда почему ты держишь путь на север, а не на юг?

— Я не давал никому присяги. Мы направляемся в Винтерфелл, чтобы присоединиться к войску Хранителя Севера — он хочет разбить морского разбойника Дагона Грейджоя, — Дунк услышал, как позади него закашлялся Эгг, словно поперхнувшись крошкой хлеба. — А когда мятеж на Железных островах будет подавлен, мы хотим дойти до Стены.

— Какое геройство! — Данелла усмехнулась, и мелкие морщинки разбежались по ее лицу. — Путешествие, достойное благородного рыцаря. Барды слагают песни о таких походах. Но я слышала, что северная земля сурова к чужакам, а Закатное море терзают ледяные бури. Ты когда-нибудь бывал на севере, сир Дункан?

— Нет, миледи, — признался он. — Но все на свете когда-нибудь случается в первый раз.

— Сможешь ли ты вынести холод и лишения, которые готовит север своим гостям? Я смотрю, твой оруженосец уже лишился волос, — Дунк глянул на Эгга — тот обмахивался снятой шляпой, бритая голова матово блестела, словно очищенное яйцо. — Он здоров?

— Со мной все в порядке, — с вызовом ответил Эгг. — Просто дал обет брить голову до тех пор, пока меня не посвятят в рыцари.

Всадник, держащий знамя Лотстонов, негромко рассмеялся.

— Если будешь разговаривать со мной таким тоном, останешься навеки лысым, — прищурившись, бросила Данелла. — Твоему оруженосцу не помешало бы обучиться хорошим манерам, сир Дункан! Иначе его головенка рано или поздно украсит пику на стене замка какого-нибудь лорда, скорого на расправу.

Дунк поспешно сказал:

— Все так говорят, миледи. У моего оруженосца слишком болтливый язык, за это я задам ему хорошую взбучку на привале и оставлю без ужина.

Он повернулся к насупленному Эггу и прошептал одними губами: «Дам в ухо!».

— Добавь ему от меня парочку оплеух, — сказала Данелла.

Помолчав немного, она склонила голову к плечу и задумчиво произнесла:

— Не представляю, что будет делать на корабле такой высоченный рыцарь. Ты расшибешься обо все перекладины на палубе, а в каюте будешь корчиться в три погибели. Скорее всего ты свалишься за борт и утонешь в Закатном море. Или ты думаешь, что сражение с Грейджоем пройдет на берегу? Железяне — хорошие воины, но сражаться они предпочитают не на суше, а в море. Ты хочешь сложить свою голову на дне морском, сир Дункан Высокий?

— Нет, миледи, — ответил Дунк. Ему все меньше нравился этот затянувшийся разговор, а еще он заметил вдалеке приближающееся войско Данеллы — с рыцарями, латниками, вольными всадниками, слугами и обозами, — растянувшееся длинной змеей по Королевскому тракту. — Но я твердо решил присоединиться к лорду Старку, а затем отправиться к Стене. А ваши люди, миледи, не собираются помочь Винтерфеллу и Кастерли Рок справиться с кракенами?

— Это не моя война, — фыркнула Данелла. — Если бы Дагон доплыл до Солеварен, возможно, я бы присоединилась к золотому льву. Но кракены мне не досаждают, а разбрасываться своими воинами я не хочу. К тому же нетопыри не выносят открытое море.

— Мудрое решение, миледи, — ответил Дунк, почтительно склонив голову. — Могу я попросить вашего разрешения продолжить свой путь?

— Нет, — сказала Данелла таким тоном, что у Дунка, несмотря на жару, по коже побежали мурашки. — Берон Старк подождет. Ты успеешь на свое морское сражение. Быть может, Дагон Грейджой обмочится со страху, узрев такого великана на носу ланнистеровской галеи.

Данелла негромко рассмеялась с хрипотцой.

— Погости в моих владениях, сир Дункан, — сказала она. — Ручаюсь, что в своей жизни ты никогда не видел столь величественного замка, как Харренхолл. Все прочие крепости лишь бледное его подобие. Ты будешь потрясен его великолепием и красотой.

Дунк обернулся к Эггу — тот выпучил свои темно-лиловые глаза и мелко затряс головой, показывая всем видом, что принимать приглашение ни в коем случае не следует.

— Миледи, для меня это большая честь, но я не могу отправиться в… — сказал Дунк в спину удаляющейся Данеллы.

Рыжие волосы струились по черной стали, словно кровь. Всадник со знаменем в руке дернул поводья и последовал за ней.

— Тебе оказана большая честь, межевой рыцарь, — сказал оставшийся воин — тот, что подал Данелле мех с водой.

Он поднял забрало, открыв смуглое одутловатое лицо в шрамах и рытвинах. В черных бакенбардах серебрилась седина, глубокие складки обрамляли рот с мясистыми губами. Маленькие, глубоко посаженные карие глаза словно стремились просверлить Дунка насквозь.

— Я польщен этой честью, но вынужден ответить отказом. Любая задержка в пути помешает мне примкнуть к войску лорда Старка.

— Спешишь ухватиться за волчий хвост? — глаза рыцаря превратились в темные щелочки. — Ты не присягал Старкам и находишься на земле Лотстонов. Если отвергнешь приглашение миледи, она сочтет это проявлением неуважения к ней и ее роду. Ты всего лишь межевой рыцарь, а она — хозяйка Харренхолла. Ты не смеешь отвечать отказом самой леди Лотстон.

— Я даже не уверен, было ли это приглашением, — настаивал на своем Дунк. — Возможно, миледи просто проявила любезность, а на самом деле она вовсе не желает видеть меня в Харренхолле.

— Если ты не понимаешь все с первого раза, можешь переспросить леди Данеллу на привале. Сейчас я не позволю ее беспокоить, — сказал рыцарь. — Мое имя сир Джосс Лорх и, как капитан личной гвардии миледи, я защищаю не только ее саму, но и ее честь. Леди Данелла пожелала оказать тебе гостеприимство в Харренхолле, поэтому ты поедешь с нами, сир Долговязый, — хочешь ты этого или нет. Скажи спасибо, что я позволяю тебе просто следовать за нами в обозе. Как-то один межевой рыцаренок оскорбил честь миледи отказом, и я приказал зашить наглеца в волчью шкуру, а затем натравить на него собак.

С ними поравнялась первая шеренга конных всадников со знаменами Лотстонов, и Джосс Лорх отдал приказ выделить четверых латников для сопровождения Дунка в конец колонны, где ехал обоз с челядью и фуражом: телеги, набитые мешками, бочками, клетками с курами и свиньями. Под присмотром скотников мулы тащили поклажу, за ними брела дюжина коров и небольшое стадо овец.

— Если попытаетесь удрать, лично отрублю ноги обоим, — пригрозил Лорх.

— Мы не собираемся никуда удирать, сир, — с достоинством ответил Дунк, кляня себя за то, что решил выехать с рассветом. Поднимись они на Королевский тракт часом позже, то застали бы лишь облако пыли из-под колес последней телеги обозов Данеллы. — Хотя я удивлен, что вы обращаетесь с нами как с пленниками. Мы не враги короне и не разбойники, поэтому…

— Сегодня ты межевой рыцарь, а завтра — изменник или разбойник, — перебил его Джосс Лорх. — За свою жизнь я навидался и тех, и других. Ты находишься на землях миледи, и каждое высказанное ею желание — закон для тебя. За нарушение законов следует наказание, уж это ты должен знать, сир Долговязый.

* * *

— Вот уж влипли так влипли, — прошипел Эгг.

Войско Данеллы расположилось на ночной привал, сойдя с тракта в сторону озера. Голубая гладь Божьего Ока поблескивала вдали, сливаясь с небом. Солнце клонилось к закату, и люди спешили расседлать лошадей, установить шатры, а затем отправиться за водой и провизией. Вокруг лагеря выставили часовых, словно шести сотням вооруженных людей угрожала опасность.

Четверо латников — Курт из Орешника, братья-близнецы Робби и Ланс из Солеварен, Гетсби, уроженец городка Харрен, — которые весь день неутомимо шагали рядом с Дунком, вели себя на удивление дружелюбно. Гетсби кормил мула Мейстера яблоками, которыми был набит его поясной мешок, и болтал без умолку. Он оказался бывшим конюхом и попенял Дунку за стертые подковы Грома, посоветовав сменить их как можно скорее. «Надо протирать копыта яблочным уксусом каждый день, здорово помогает от трещин», — несколько раз повторил Гетсби, улыбаясь щербатым ртом.

После обсуждения ухода за лошадьми он вывалил на Дунка все подробности службы в гарнизоне Харренхолла и похвастался, что за этот поход каждый из них получит по десять оленей. Правда, как только Дунк задал вопрос о леди Данелле, Гетсби мигом замолчал и принялся сосредоточенно грызть очередное яблоко, а Курт шепотом посоветовал придерживать язык, когда речь идет о миледи. «Шлепающие языки в конце концов шлепаются в Божье Око», — добавил один из близнецов.

После этого они продолжили путь в тишине, и Эгг выразительно покачал ногой в сапоге. Дунк сделал вид, что не понял намек и спросил у Гетсби, что ему больше всего понравилось в Белостенном замке. Латники, как один, расхохотались в голос, и вплоть до привала делились скабрезными подробностями о времяпровождении с девицами из деревеньки Батервеллов. Глупые девки были весьма благосклонны к воинам в броне и при мечах. Они принимали их за благородных рыцарей, поэтому за постельные утехи не брали даже полугроша. Эгг хихикал в кулак и делал вид, что пропускает слова латников мимо ушей. Дунку очень скоро надоело бахвальство Гетсби и Ланса. Судя по их рассказам, они перепробовали всех половозрелых девиц деревни, причем не по одному разу.

Впрочем, из пустой болтовни солдат удалось узнать кое-что полезное. Джосс Лорх, который принудил Дунка следовать вместе с войском, был четвертым сыном лорда Хендри и, несмотря на то, что Лорхи были вассалами Ланнистеров на протяжении многих лет, сир Джосс решил попытать счастья в Речных землях и нанялся на службу к Лотстонам. Сменив мантикору на летучую мышь, Джосс Лорх не прогадал — за двадцать лет службы в Харренхолле он возвысился от простого наемного рыцаря до командующего гвардией миледи. Вторым приближенным Данеллы, который нес знамя дома Лотстон, оказался командир харренхольского гарнизона сир Роджер Уод.

Дунк заметил, что среди всадников и пеших солдат пестрят щиты с желтыми гербами, на которых были изображены три белых ежа. Эгг сообщил, что это люди Уодов — вассалов Лотстонов, а Гетсби добавил, что старший брат сира Роджера, лорд Десмонд Уод, лично возглавляет отряд своих воинов. На следующем переходе лорд Уод со своим гарнизоном должен был покинуть войско миледи и направиться в собственные земли.

На привале Гетсби повел Грома к обозному кузнецу, а Робби с Лансом помогли Эггу расседлать Дождя и Мейстера, а также вычистить из их подков камни. Затем они расстелили скромный шатер-полог Дунка и поспешили к палаткам своего отряда.

Когда стражники удалились, Эгг наконец дал выход своему гневу.

— Она захватила нас в плен! — возмущенно прошептал он. — Ни один знатный лорд не имеет права хватать людей на своих землях, точно разбойников! Я все расскажу отцу!

Сорвав с головы соломенную шляпу, Эгг в сердцах швырнул ее на землю. Лучи закатного солнца посеребрили чуть отросшие волосы на его голове.

— Тебе надо побрить голову, — тихо заметил Дунк.

Хмурясь, он осмотрел лагерь. Широкий луг заполнили разноцветные шатры и пологи на воткнутых в землю копьях. Солдаты разжигали костры, таскали котлы с водой и свертки с провизией. Кони со спутанными ногами паслись в дальнем углу лагеря, там же расположились обозные телеги со слугами, оружейниками и кузнецами. Где-то рядом жарили рыбу, и от соблазнительного запаха в животе у Дунка заурчало — за весь день они ничего не съели, кроме нескольких яблок, которыми их угощал Гетсби.

— Я побрею голову, как только мы выберемся из этого лагеря, — ответил Эгг. — Не желаю идти в проклятый замок только потому, что этого захотела безумная Данелла!

Даже если бы Дунк вернул Грома, им вряд ли бы удалось незаметно выбраться из лагеря.

— Не забывай, что я обычный межевой рыцарь, а ты — всего лишь мой оруженосец, — строгим голосом сказал Дунк. — Нас задержали по прихоти миледи, но я уверен, что она уже давно про нас забыла.

— Тогда пускай освободит нас! — настаивал Эгг. — Я что-то не расслышал, как вы приняли ее приглашение на дороге. Вы должны пойти в ее шатер и поговорить с ней. Скажите, что были очень рады ее обществу и ночлегу под защитой ее войска. Еще скажите, что вы очарованы ее гостеприимством и что путешествовать по тракту с ее солдатами гораздо безопаснее, но мы спешим на север, в Винтерфелл. Непременно добавьте, что если миледи позволит посетить ее прекрасный замок на обратном пути, это будет для вас огромная честь. А затем попросите разрешения уйти на рассвете.

Дунк почесал затылок. Эггу легко говорить: язык у него что помело, а вот ему самому вечно приходится подбирать слова и выставлять себя на посмешище. Он не умеет беседовать с благородными леди и вечно попадает впросак.

— Нужно посылать на переговоры тебя, — тяжко вздохнул Дунк и снова поскреб в затылке. — Что ж, я попробую поговорить с миледи.

— Если она откажет, мы воспользуемся сапогом! — заявил Эгг.

— Вспомни, что случилось в Белостенном Замке, когда ты показал свой перстень Батервеллу! — встревожился Дунк. — И думать не смей разворачивать свою тряпицу! Забудь, что у тебя есть эта королевская побрякушка! Каждый раз, когда ты вытаскиваешь ее из сапога, мы попадаем в неприятности.

Эгг насупился.

— Хорошо, я понял. Обойдусь без перстня, а не то вы двинете мне в ухо.

— Вот именно, — кивнул Дунк и отправился на поиски шатра миледи.

Небо уже начало темнеть, появились первые звезды. Лучники, латники, оруженосцы и конюхи ужинали у костров, обмениваясь шутками и мехами с вином. Вольные всадники держались особняком, а рыцари предпочли трапезничать в своих походных шатрах. Дунк, то и дело спотыкаясь о мешки, щиты и копья, разбросанные на земле, продвигался к центру лагеря. Он обходил сгрудившихся вокруг костров людей с кружками эля в руках, огибал шатры и уклонялся от катящихся бочек с песком, в которых оруженосцы чистили доспехи. Дунк видел, как его провожают долгими взглядами — он давно свыкся с тем, что привлекает внимание людей слишком высоким ростом. От ярких желто-белых гербов Лотстонов и Уодов рябило в глазах, и Дунку казалось, что летучие мыши, расправив крылья, едут верхом на белых ежах.

Шатер Данеллы был разукрашен серебряными и золотыми полосками и легко мог вместить в себя обеденный зал придорожной гостиницы. Два гвардейца в полном облачении и закрытых шлемах охраняли вход, держа в руках обнаженные мечи. Чуть в стороне высохшая старуха в черном одеянии что-то стирала в большом корыте, а мальчик лет восьми подливал в него чистую воду из кожаного ведерка.

— Я сир Дункан Высокий, — представился Дунк молчаливым фигурам в доспехах. — Мне необходимо переговорить с леди Лотстон. Спросите, сможет ли она принять меня.

Старуха бросила свои тряпки в корыто и обтерла передником покрасневшие распаренные руки.

— Желаете переговорить с миледи? — спросила она.

Дунк удивленно уставился на нее и вдруг понял, что за весь день не увидел ни одной женщины, кроме самой Данеллы и этой старой служанки. Как правило, за войсковым обозом следовали стряпухи, прачки и шлюхи, однако в лагере Данеллы Лотстон не было слышно женских голосов.

— Если миледи соблаговолит меня принять, — тупо повторил Дунк.

Старуха нырнула в прорезь шатра. Дунк попытался прислушаться к разговору внутри, но смех и разговоры солдат, бряцанье железа и отголоски пьяных песнопений заглушали все звуки. Наконец служанка высунула голову:

— Леди Данелла примет вас, сир великан. Не задерживайте миледи, после ужина она ложится спать очень рано.

Безмолвные гвардейцы пропустили его внутрь шатра. В нос ударил резкий запах парного молока, словно в коровьих яслях, и проголодавшийся Дунк сглотнул набежавшую слюну. Пол покрывала дощатая решетка, устланная коврами и меховыми покрывалами. Шатер был высоким даже для Дунка — он мог стоять внутри, выпрямившись во весь рост. Половину огромного сундука с плоской крышкой покрывала кружевная скатерть. Видимо, сундук служил столом для трапезы — серебряное блюдо на скатерти, закрытое крышкой, источало аромат тушеного в моркови кролика. Рядом стоял кубок, украшенный каплями черного оникса, и миска с виноградной гроздью. Живот Дунка громко заурчал, и он поспешно отвел взгляд от сундука с яствами.

Плотная ширма делила шатер на две части, и старуха, чуть сдвинув полог, поманила Дунка за собой.

Зайдя за ширму, Дунк остолбенел. В деревянной бадье, наполненной молоком, лежала леди Данелла, погрузившись по шею. Ее волосы были высоко подколоты, открывая маленькие изящные уши. Позади бадьи горели толстые свечи, насаженные на деревянные колья. В их приглушенном свете рыжие волосы Данеллы казались темными. Ее лицо было таким гладким, белым и юным, что у Дунка перехватило дыхание — казалось, что Данелла младше его на несколько лет.

Старуха подлила в бадью черпак молока, и теперь белый край достигал подбородка Данеллы.

— М…м-м-миледи… — выдавил Дунк.

Он на мгновение представил, что скрывается в глубинах деревянной бадьи и ощутил, как его лицо раскраснелось, словно начищенный медный шлем. Рот свело, будто он разжевал вяжущую дорнийскую сливу, и Дунк немедленно перевел мысли на безумное расточительство миледи. Молока, которое вылили в ее ванну, хватило бы на десяток огромных кругов масла или голову сыра весом в пару стоунов.

Данелла, медленно подняв тонкие руки, томно потянулась. Молочные капли стекали по белой коже. Обняв края бадьи, Данелла чуть приподнялась, и над поверхностью показались маленькие девичьи груди. Крупные розовые соски словно сочились молоком, и от смущения Дунк не знал, куда прятать глаза.

Старуха-служанка вложила в руку Данеллы серебряный кубок с ониксовым орнаментом. Отпив вина, она наконец удостоила Дунка ответом.

— Сир Дункан… Зачем ты хотел меня видеть в столь поздний час?

— Простите, что прервал ваше купание, — хрипло ответил он. — Если бы я знал, что вы заняты, подождал бы снаружи.

Глаза Данеллы сощурились.

— Тебя удивляет, что я принимаю ванну? Тебе не нравится, когда женщины купаются? Или, быть может, тебе не нравится мой вид?

— Вы очень прекрасны, миледи! — выпалил Дунк, не покривя душой. — На самом деле я впервые вижу, как… как…

— Как благородная леди принимает ванну из молока, верно? — рассмеялась Данелла.

Ее настроение явно улучшилось. Осушив кубок до дна, она поднялась — Дунк немедленно зажмурился, однако все равно успел увидеть стройное белое тело с темным завитком волос между ног.

Внутри него словно бушевал лесной пожар.

— Можно открыть глаза, сир Дункан, — насмешливо произнесла Данелла.

Она облачилась в легкое шелковое платье, похожее на то, что носят дорнийки, но, в отличие от ярких цветов Дорна, платье Данеллы было иссиня-черным. Глубокий вырез убегал вниз, едва прикрывая грудь, высоко подобранные волосы подчеркивали красивый изгиб длинной шеи. Данелла подошла к Дунку и, встав на цыпочки, ласково провела пальцем по его шраму на левой щеке. От нее резко несло парным молоком.

— Где ты заработал это украшение? — спросила она. — На турнире? Или в сражении?

— Это был поединок, миледи, — сдержанно ответил Дунк.

Жар его влечения мгновенно угас от запаха молока, который никак не вязался со страстным томлением. «Тансель Длинная пахла летними травами, а леди Роанна — цветами и медом, — подумал он. — Они купались в прозрачных ручьях и чистых озерах, им бы не пришло в голову лезть в бочку с молоком, которым можно напоить целую деревню».

— Непременно расскажи мне об этом поединке, сир Дункан, — потребовала Данелла и вышла за ширму.

Дунк последовал за ней.

Она уселась за сундук, покрытый скатертью, и принялась кромсать ножом кроличью ножку. Дунк стоял перед ней, сцепив руки. Собравшись с духом, он начал:

— Миледи, я пришел лишь за тем, чтобы попросить дозволения покинуть ваш гостеприимный лагерь. — Дунк удивился, как складно выходят слова из его рта. — Я многое слышал о вашем чудесном замке и мечтаю побывать в нем, однако чем дольше я буду гостить у вас, тем меньше у меня шансов отомстить Дагону Грейджою за разоренное побережье Западных земель. Он сжигает города и убивает всех жителей мужского пола, даже детей. А женщин увозит в рабство на Железные острова.

— Да-да, — сухо ответила Данелла, пережевывая мясо, — я слышала про разграбленный Светлый остров, слухи о нападении разошлись очень широко. Если лорд Фарман и впрямь владел теми богатствами, что якобы увез из его владений кракен, золото из рудников Кастерли Рок явно текло не в карманы Ланнистеров. Побережье Закатного моря — это земли льва и волка, и я не понимаю, почему за их безопасность так переживает какой-то межевой рыцарь. Впрочем, если ты действительно идешь на север, то мой замок лежит на твоем пути. Тебе не нужно покидать мой лагерь, сир Дункан Высокий — если, конечно, ты не солгал мне, что хочешь встать под знамена Старка.

Что-то в ее тоне насторожило Дунка. Он откашлялся и как можно мягче ответил:

— Миледи, Дагон Грейджой угрожает всему королевству. Он грабит не только северные и западные земли, его корабли готовятся выступить на острова Простора. Но раз уж мой путь совпадает с вашим, я с радостью приму приглашение продолжить его.

«Эгг придет в ярость. Только бы он не натворил глупостей!»

— Вот и хорошо, — кивнула Данела, запивая мясо вином.

Она посмотрела поверх серебряного края кубка прямо в глаза Дунку.

— До Харренхолла несколько дней пути. Ты погостишь в моем замке неделю и, если захочешь, сможешь продолжить свой путь.

— Конечно, миледи, — склонился в поклоне Дунк. В горле у него неприятно запершило.

— Я хочу узнать историю твоего шрама, — сказала Данелла. — Я хочу узнать историю всех твоих шрамов. Полагаю, каждый рассказ приятно удивит меня. Но я люблю вести беседы в своих покоях, а не в походном шатре, поэтому больше не беспокой меня на привалах, сир Дункан Высокий. Когда мы прибудем в Харренхолл, я устрою праздничный пир для всех моих солдат и гостей, там мы встретимся снова и наговоримся вволю.

— Да, миледи, — вздохнул Дунк.

— Сир Джосс, проводите сира Дункана из шатра, — взмахнула рукой Данелла, и из-за ширмы вышел Лорх в кожаных бриджах и кольчуге.

Дунка бросило в холодный пот. «Неужели он был там все время?! Как я мог не заметить его?» Впрочем, благодаря обнаженной Данелле, купающейся в молоке, он мог не заметить самого Бриндена Риверса, даже если бы тот стоял с ним бок о бок.

Снаружи уже наступила ночь, но лагерь был хорошо освещен горящими кострами и факелами у шатров рыцарей. Некоторые солдаты уже спали на траве, завернувшись в плащи, но большинство продолжали сидеть у огня, допивая остатки эля и вина.

— Я же говорил тебе, сир Долговязый, что от приглашений миледи не принято отказываться, — сказал Лорх. — Все мы здесь для того, чтобы служить и выполнять желания миледи. Если она хочет, чтобы ты и твой мальчуган приехали в Харренхолл, значит, вы окажетесь в Харенхолле.

— Это я уже понял, — ответил Дунк.

— Значит, неприятностей ты нам не доставишь, межевой рыцарь? Ты мне не нравишься, верзила, и, будь моя воля, я бы выставил тебя из лагеря вместе с твоим щенком, но ее милость почему-то хочет зазвать тебя в замок.

— Леди Данелла сказала, что через неделю я смогу покинуть Харренхолл.

— Конечно, — широко улыбнулся Лорх и вдруг хлопнул его по левому плечу что есть сил.

Дунк пошатнулся и схватился за руку, стиснув зубы. Полузажившая рана полыхнула болью — ему показалось, что под повязкой разошелся порез.

— Высоченный парень, а такой хлипкий, — сказал Лорх, глядя поросячьими глазами на левую руку Дунка. — Я слышал о твоем геройстве у Белостенья. Интересно, что из этих россказней правда, а что нет?

Дунк молча отвернулся и зашагал к своему шатру, переступая через щиты и храпящих людей. «Он знает про мою рану! Что ему нужно от меня? Что ей нужно от меня? Ох, Дунк, кажется, ты угодил в серьезную переделку, да еще и втянул в нее Эгга». Он не знал, что делать дальше, однако в одном был уверен твердо — ни при каких обстоятельствах нельзя показывать перстень Эгга ни одному обитателю Харренхолла.

* * *

Первым делом он осторожно снял повязку и проверил рану — к счастью, там все было по-прежнему, порез не разошелся и даже не кровоточил. Дунк смазал мейстерским снадобьем зудящую запекшуюся корку и замотал руку чистой тряпицей.

— Ваш ужин, сир, — Эгг подал остывший хвост жареной щуки, завернутый в лист лопуха, и половину хлебного каравая. — Я бы приготовил что-нибудь из наших запасов, но мне не дали дров для костра.

— Сам-то хоть поел? — спросил Дунк, уныло принявшись за скудную трапезу.

Щука была жесткая и костистая, к тому же повар поленился как следует почистить ее, и на зубах хрустела чешуя.

— Гетсби принес нам еду, — сообщил Эгг. — Он сказал, что Грома подковали заново, а потом увел к остальным лошадям Дождя и Мейстера.

— И правильно, — ответил Дунк. Сердце у него упало. — Все лошади в лагере пасутся отдельно.

— Не думаю, что наших коней увели из-за того, что какой-то ежиный рыцарь мог поскользнуться на дерьме Мейстера, — сказал Эгг. — Нас взяли в плен, так?

— Мы не пленники, а вынужденные гости, — вздохнул Дунк, выковыривая из зубов очередную рыбью кость. — Такова прихоть миледи. А один лысый мальчишка прямо-таки напрашивается на хорошую взбучку.

Эгг придвинулся поближе к Дунку и горячо зашептал:

— Сир, нам нужно показать мой перстень Данелле. Она не рискнет удерживать нас силой, тем более что Кровавый Ворон со своей армией всего в нескольких днях пути отсюда.

«Леди Лотстон — самая странная женщина из всех, что мне доводилось встречать. Она пугает меня, но я не могу понять почему. Даже леди Вейт не была такой чудной».

— Давай немного подождем, Эгг. Харренхолл нам по пути, а миледи сказала, что мы сможем покинуть замок через неделю. Мы выйдем от него к Перекрестку, а дальше двинемся вдоль Зеленого Зубца к Перешейку. Нам никто не угрожает, леди Данелла всего лишь хочет, чтобы мы посетили ее замок. У благородных дам порой бывают странные причуды.

— Она безумная, эта Данелла, — напомнил Эгг. — И ее замок тоже безумен. Все, кто живет в нем, сходят с ума.

— Это почему же? — удивился Дунк.

— Неужели вы ничего не слышали об истории Харренхолла, сир? — фыркнул Эгг.

Дунк раздраженно выдохнул. Откуда ему было знать историю замков Речных Земель, если они с сиром Арланом не выходили за пределы Золотой дороги, странствуя по Простору и западному побережью.

— Его выстроил кракен, Харрен Черный. Это самый огромный замок во всем Вестеросе, а может быть и во всем мире. В день, когда Харрен его достроил, Эйегон Завоеватель прилетел со своими драконами и все сжег. Говорят, камни текли и плавились в драконьем огне, словно свечи. Кракен погиб вместе со всеми, кто был в замке, и с тех пор Харренхолл населяют призраки и нетопыри. Много знатных семейств владело этим замком, и все они сходили с ума и умирали. Безумная Данелла тоже проклята. Говорят, она занимается колдовством и купается в человеческой крови, чтобы сохранить красоту.

Дунк вздрогнул, вспомнив молочную бадью и тонкие руки со стекающими белыми струйками.

— Ну да, а еще ты говорил, что леди Шира, сестра Кровавого Ворона, тоже купается в крови, чтобы сохранить свою красоту. Что же теперь, все знатные дамы принимают ванны из крови? Эдак крови на всех не хватит, — рассмеялся Дунк.

Эгг запнулся на миг, но тут же нашелся:

— Так то бычья кровь! Леди Шира купается в бычьей крови, а безумная Данелла — в человеческой.

— Не выдумывай всякую чушь, — отмахнулся Дунк. — Тебя послушать, так все дамы купаются в какой-то гадости. Хотя помню, когда я бегал с другими мальчишками в Блошином Конце, одна шлюха платила целый грош за ведро свежего конского навоза. Мы все никак не могли понять, зачем он ей нужен, и решили подсмотреть, что она с ним делает. Заглянули в окно ее каморки, а она сидит на полу, сунув руки по локоть в ведро с конским дерьмом. Кажется, она даже что-то напевала при этом. Мы стали смеяться, и она нас заметила. Очень сильно ругалась, а потом вывернула ведро нам на головы.

Эгг прикусил кулак, но все равно прыснул со смеху.

— Она тоже хотела сохранить свою красоту? Только на ванну ей навозу не хватило. Может, и безумная Данелла сидит в конском навозе? Все бы отдал, чтобы на это посмотреть!

«Она принимает ванны не из крови или навоза, а из свежего молока», — подумал Дунк.

— Иди спать, — сказал он Эггу, — и не вздумай никому рассказывать про навозные ванны.

Эгг снова хихикнул.

— Как можно, сир! Но вот что интересно, почему именно конское дерьмо? Чем оно лучше свиного или овечьего?

— Дам в ухо, — привычно пообещал Дунк.

* * *

Он вошел в темный зал, и тяжелая деревянная дверь гулко захлопнулась за ним. Из разбитых окон тянуло сквозняком, ветер шевелил черные ветхие знамена, свисающие с потолочных балок. Чем дальше Дунк продвигался по странному залу, тем сильнее становился ветер. Он взметнул черные полосы ткани, и они захлопали, словно гигантские крылья, подняв облако красной пыли. На миг Дунку показалось, что он стоит посреди целого роя огромных нетопырей, ощущая, как они пытаются вцепиться ему в голову и плечи. Дунк закричал и взмахнул руками, но его окутывали лишь истлевшие хоругви, которые рассыпались в прах, как только он прикоснулся к ним.

В центре зала стояла огромная деревянная бадья, в которой с легкостью могли поместиться шестеро. Вокруг нее горели семь оплывших свечей, насаженных на колья. В бадье плескалась темная жидкость — она странно пахла: сырым мясом, горячим молоком и кровью. Дунка затошнило. Прижав ладонь ко рту, он приблизился к страшной ванне и вдруг увидел, как из нее медленно поднимается красная обнаженная женщина.

Сгустившаяся кровь покрывала ее, словно вторая кожа, и под страшной красной маской было невозможно различить лицо с закрытыми глазами, но Дунк знал, что это была Роанна Вебер.

— Красная Вдова, — открыла кровавый рот Роанна. — Они не зря прозвали меня Красной Вдовой. Я принимаю ванны из крови, чтобы сохранить свою красоту.

Дунк подавил крик.

— Подойди ко мне и помоги выбраться из ванной, — приказала она, не открывая глаз, залитых застывшей кровью.

Роанна протянула тонкие руки, с которых сбегали красные струйки.

— Подойди ближе, Дункан! Подойди ко мне! Подойди ко мне! — выкрикивала она.

Дунк отступил на шаг. Руки Роанны вдруг удлинились и вцепились в его плечи, словно когти. Глаза на красном лице распахнулись — они были светло-серыми, а не зелеными.

— Миледи… — с ужасом прошептал он и через мгновенье оказался на коленях перед окровавленной Данеллой.

— Ты поклялся служить мне. Теперь ты принадлежишь мне душой, телом и собственной кровью, — сказала Данелла, и Дунк закричал.

* * *

— Сир? Все в порядке?

Эгг встревоженно заглядывал ему в глаза.

— Все хорошо, — Дунк обтер ладонями мокрое от холодного пота лицо. Сердце бешено стучало в ребра, словно стремясь выскочить наружу. — Просто страшный сон.

Через два дня часть войска Данеллы, возглавляемая лордом Уодом, отправилась в свои земли. К белым ежам присоединились братья Робби и Ланс — получив у казначея по десять оленей, они решили вернуться в Солеварни. Теперь конвой Дунка составляли лишь Курт и Гетсби, поток красноречия которого, похоже, иссяк вместе с запасом яблок.

Когда впереди показались башни Харренхолла, к Дунку подъехал рыцарь на серой кобыле. Приказав латникам держаться позади вместе с оруженосцем и мулом, незнакомец снял шлем. Пышные рыжие бакенбарды прибавляли ему лет, однако, присмотревшись, Дунк понял, что рыцарь — его ровесник. Верхняя губа веснушчатого лица была коротковата, отчего казалось, что он все время чему-то усмехается. Карие глаза с любопытством смотрели на Дунка.

— Давно хотел познакомиться с вами, сир самый высокий рыцарь, которого я когда-либо видел в жизни, — без обиняков начал незнакомец. — Не желаете ли скрестить со мной копья на турнире в Харренхолле?

— А что, в Харренхолле планируется турнир? — удивился Дунк.

— Ее милость любит турниры, хотя сейчас все рыцари разъехались по своим владениям. Думаю, что на этот раз она ограничится праздничным пиром в честь благополучного возвращения. Говорят, за этот бескровный поход Кровавый Ворон отвалил своим вассалам немало денег. Конечно, миледи хотела отличиться в бою, но мешок, набитый золотыми драконами, куда лучше, чем самая прославленная битва.

— Леди Данелла сама возглавляет свое войско? — недоверчиво спросил Дунк.

— Она всегда бьется в авангарде. Ее милость владеет мечом не хуже любого рыцаря, и вид крови ее буквально пьянит. Она подавила крестьянский мятеж, разбила разбойничью шайку у Тихого Острова, — начал загибать пальцы рыцарь, — а главарем той шайки был один из бастардов Эйегона Недостойного, — так, по крайней мере, он утверждал, — миледи снесла ему голову мечом и привезла ее в Харренхолл. А особенно ее милость отличилась на Краснотравном поле.

— Что?! — глаза Дунка полезли на лоб. — Это же было почти пятнадцать лет назад!

— Сколько же ей лет? — раздался сзади голос Эгга. — Сколько лет леди Данелле?

Дунк заметил, что с появлением рыжеволосого рыцаря сопровождающие их латники словно воды в рот набрали. Они шли в десяти шагах позади Эгга, не отрывая взгляд от дороги.

— Никогда не спрашивай возраст женщины, мальчик, даже если она потеряла от старости все зубы, волосы и разум, — улыбнулся Эггу рыцарь. — Миледи Данелла молода и прекрасна как сама королева Алисанна! Но, увлекшись праздными разговорами, я совсем забыл об учтивости и даже не представился. Мое имя сир Патрек Риверс, посвящен в рыцари сиром Джоссом Лорхом два года назад при свидетелях.

«Бастард... Интересно, знал ли он своих родителей?»

— Я сир Дункан Высокий, — ответил Дунк, ожидая привычной шутки про его рост, но Патрек молча кивнул.

— Откуда вы, сир Дункан?

— Откуда родом? — Дунк замялся. — Из Королевской Гавани.

— А я из Стоунхеджа.

— Так вы из Бракенов? — воскликнул Эгг. Он поравнялся с Дунком. — Ваша мать случайно не леди Барба?

— Смышленый у вас парнишка, сир Дункан, — усмехнулся Патрек, взъерошив свои встрепанные курчавые волосы. — Вот только я не родня Жгучему Клинку, если ты к этому клонишь. Мой лорд-отец Раймонд Бракен обрюхатил одну из кухарок в замке, а когда она родила, отсыпал ей кошель оленей и отправил в деревню. Отец признал меня, и я воспитывался в Стоунхедже. Иногда я бегал навещать мать. Помню, неподалеку от ее дома рос огромный дуб с приколоченными медными монетками. Большинство из них были зеленые, как гнилые жабьи потроха, но однажды я нашел новехонькую звезду и выковырял ее из коры. Кастелян замка крепко всыпал мне за это — я ведь не знал, что дырявую медь не возьмет ни один лавочник. К тому же обирать дерево с монетами считалось дурным знаком. Взамен звезды я приколотил к дубу целого оленя, и с тех пор всегда ношу с собой тот медяк. На память.

Порывшись в поясном кошеле, Патрек достал стертую зеленую монету, пробитую посередине, и показал ее Эггу.

— Далеко ли земли Бракенов от Харренхолла? — спросил Дунк.

— Захотелось поглядеть на дуб с монетами? — подмигнул Патрек, засовывая зеленый медяк обратно в кошель. — Если ее милость разрешит вам отлучиться в Стоунхедж, я с удовольствием составлю компанию и навещу родные места. Правда, не обещаю, что мой отец окажет нам гостеприимство в своем замке.

— Если миледи разрешит отлучиться?! — дерзко переспросил Эгг, и Дунк со вздохом закрыл глаза.

— А почему бы ей и не разрешить? Если вы попросите ее, сир Дункан, она вряд ли вам откажет.

— Я уже просил миледи отложить мой визит в Харренхолл, но она отказала, — ответил Дунк. «Интересно, что на это скажет Патрек Риверс?»

Тот задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Ее милость иногда одолевают странные прихоти. Я служу ей уже почти три года, и за это время навидался всякого. Миледи любит приглашать к себе необычных, выдающихся мужчин — силачей, ветеранов сражений или очень высоких рыцарей. Я сразу понял, чем вы ей приглянулись, сир Дункан. Ее привлек ваш удивительный рост и шрам на лице. К тому же ходят слухи, что вы зарубили толпу мятежников в Белостенном замке. Неудивительно, что ее милость захотела привечать вас в Харренхолле.

— Я убил всего одного мятежника, — ответил Дунк, — а еще одного сбросил в колодец, но это был не поединок.

— Лучше рассказывайте всем, что зарубили целую толпу. Десяток рыцарей, не меньше, — подмигнул Патрек. — Вам сразу поверят. Я очень удивлен, что на вашем счету еще нет трех дюжин мертвецов.

— Предпочитаю говорить правду, — сказал Дунк. — Я убил в Белостенье двоих, и не нужно превращать их в десяток, чтобы наградить меня фальшивой славой.

— А чем заинтересовали леди Данеллу вы, сир Патрек? — не унимался Эгг. — Рост у вас обычный, шрамов нет, да и на Краснотравном поле вы явно не сражались.

— Я ходил в оруженосцах у лорда Ройса Нейланда. Его сын Лукас, говорят, участвовал в турнире в Белостенье, — сказал Патрек. — Не помните его? Серая сова на зеленом поле? Как-то на пиру лорд Ройс разгрыз утиную ножку и подавился костью, ну а Лукас после его смерти сразу выставил меня за дверь. Хоть у меня и были конь да доспехи, но вот беда — без рыцарского звания на турнирах много не заработаешь, а жизнь вольного всадника явно не по мне. Отец не пожелал взять меня в свой гарнизон, и я попытал счастья в Риверране. Однако Талли не любят бастардов, это у них семейное. У Фреев слишком много людей, да и жадность лорда Переправы уже вошла в поговорку, поэтому вместо Близнецов я постучался в ворота Харренхолла. Миледи Данелле понравилось, как я сижу в седле и обращаюсь с мечом. А еще ей пришлись по душе мои волосы и бакенбарды. Она сказала, что я похож на ее сына.

Дунк и Эгг переглянулись. «Сколько же ей лет на самом деле?.. Да зачем тебе вообще нужен ее возраст?! Лучше спроси у Патрека, как долго Данелла держит в замке своих "гостей"!»

— Сир Патрек, как думаете, сколько дней мы будем гостить в замке? — беспечным тоном спросил Дунк. — Неделю? Или может больше?

Тот пожал плечами:

— Возможно, вам так понравится в Харренхолле, что не захочется его покидать!

К ним подъехал Роджер Уод и, покосившись на Дунка, вполголоса что-то сказал Патреку. Тот кивнул и произнес с печальным вздохом:

— Простите, сир Дункан, но командующий гарнизоном зовет меня вернуться в строй. Спасибо за приятную беседу и до встречи в замке!

Патрек Риверс, пришпорив коня, поскакал вслед за Уодом. Стражи-латники немедленно нагнали Дунка, и Гетсби придержал поводья Грома.

— Зря вы все время задаете вопросы о миледи, сир Дункан, — шепнул он. — Она этого не любит. Кое-кто из наших ребят болтал почем зря, так миледи приказала рассечь им языки надвое. Пусть, мол, теперь шипят, как змеи. И выгнала их из замка. Лучше ведите себя как прочие благородные рыцари. Вам-то Харренхолла бояться нечего, вы ведь не девки из простолюдинок.

Дунк хотел спросить, при чем здесь простолюдины и девицы, но Гетсби отвернулся и принялся насвистывать себе под нос «Железные копья». Видимо, он уже пожалел о своем предупреждении и не желал поддерживать разговор.

Остаток пути прошел в тягостном молчании: Гетсби держал рот на замке, Эгг ехал, уставившись в холку Дождя, а Дунк смотрел на пять уродливых башен, которые, казалось, не приблизились ни на лигу, хотя они ехали к ним почти целый день.

@темы: триллер, тексты, джен, ББ-2016, приключения, R

---

Среди этой ночи и всех, что последуют после нее // джатлас

[Уйка]

Название: Среди этой ночи и всех, что последуют после нее
Автор:  Уйка
Бета:  logastr
Иллюстраторы:  Мариза (клип),  Shugister (арт)
Персонажи/Пейринг: Джон/Атлас, другие братья (существующие и не очень) в количестве
Рейтинг: R
Размер: ~24,000
Жанр: приключения, романс
Саммари: Джон Сноу оправляется в путешествие из Черного Замка к морю на восточном краю Стены, чтобы проверить, правдивы ли тревожные слухи о странных природных явлениях, которые там происходят. Атлас сопровождает его. Ему нет дела до странных природных явлений - только до того, чтобы с Джоном все было в порядке.
Примечания: Идея неосознанного займа похищена из фика Трикстера "Незаконченное дело". Песня, которую Атлас поет на Стене, принадлежит Марии Семеновой. Некоторые (большинство) подробности устройства замков, в которых герои останавливаются по пути, существуют только в голове автора.
Ссылки для скачивания: docx, fb2, pdf, epub

Ты будешь с ним день и ночь. Да, ты будешь наливать ему вино и приглядывать за тем, чтобы постель его была свежей, но ты будешь читать его грамоты, прислуживать ему на собраниях, помогать в бою. Ты будешь его тенью.

Дубовый Щит

Дубовый Щит

Кто-то из высших офицеров бурчал, что время для поездок неподходящее. Другие возражали, что подходящей некуда – с отъездом Красной Ведьмы и усатой королевы бардака в Черном Замке куда как поуменьшилось. Самый дрянной день без главных смутьянов – людей Селисы – был в стократ лучше, чем самый спокойный с ними. Большинству же и вовсе не было до отъезда Джона никакого дела.

Путешествие задумали не долгим, но и не коротким – в одну луну. За месяц всадник на хорошем коне проскакал бы от одного конца Стены в другой столько раз, сколько пальцев на руке у Хобба, а то и по числу пальцев нормального человека. Но с большим обозом, груженным поклажей, дело обстояло иначе. Везти одежду, оружие и припасы к Перевертышу в Дозор у моря, конечно, было глупее глупого: единственный порт черных братьев ведал всеми грузами, которые они получали, и сам снабжал остальные обжитые твердыни. Припасы предназначались гарнизонам замков, которые им предстояло миновать по пути: Лесному Дозору у пруда, Собольему Залу, где под предводительством двух ветеранов Дозора прозябали несколько десятков одичалых, и, конечно, Шлюховнику. Больше всего сундуков с одеждой, топоров, кирок, лопат, кухонной утвари, мешков с мукой и бочек с солониной и квашеной капустой предназначалось Факелу. Там, насколько Атласу известно, солонину жевать было некому – разве что тощим крысам, если в месте, где давным-давно не ступала нога живого человека, еще остались крысы. Джон, раньше всегда обсуждавший свои планы насчет пустующих замков с высшими офицерами и с ним, на этот раз молчал, однако Атлас не сомневался, что большая часть всадников, сопровождающих обоз, и будет этой солониной давиться. Судя по их кислым рожам, они тоже прекрасно знали об этом.

Все приготовления были закончены накануне вечером. В утро перед отъездом Атлас как следует накормил и напоил лошадей, укрыл их короткими шерстяными попонами и полчаса, не меньше, провозился со сбруей. Послушный черный Зверюга Джона прежде принадлежал одному из разведчиков, поэтому был привычен к частым выездам и вставал под седло послушно. Его собственная лошадка, едва почуяв на спине ремни, так и норовила вывернуть шею и цапнуть его. За это Атлас звал ее Дурой.

Когда он закончил готовить лошадей, оказалось, что уже настало время выдвигаться. Он страшно обрадовался, узнав, что среди прочих из Черного Замка с ними выехал один из близнецов, с которыми он успел сдружиться еще в повозке Конви, вербовщика, забравшего их из темницы в Чаячьем городе. Впрочем, вскоре выяснилось, что едь рядом с ним хоть Рыцарь Цветов, разницы было бы немного. С самого рассвета поднялся восточный ветер, сильный и холодный, который норовил забить произносимые слова обратно в глотку и в два счета превращал всадника в бесформенное меховое чучело на лошади. Разговаривать стало невозможно – только орать. Сноу, раздающий указания, охрип уже к середине дня, сам он – и того раньше.

До Дубового Щита они добрались уже в сумерках. После целого дня в седле немилосердно ломило спину и плечи. Поясницы он и вовсе не чувствовал, так она онемела, и сначала, завидев впереди руины замка, даже испугался, что не сможет самостоятельно спуститься с лошади. В конце концов ему это удалось, если неуклюжее падение на землю подобно кулю с зерном можно было назвать этим словом. Атлас никогда в жизни не исполнял менее грациозного трюка и надеялся, что остальные братья, которые сами едва слезали с коней или возились с поклажей, не заметили его позора. Дождавшись, когда кровь снова как следует разбежится по телу, возвращая задубевшим конечностям подвижность, он оглянулся вокруг и отметил, что многие чувствовали себя не лучше, чем он. Те из спешившихся всадников, что не были привычны к езде, разминали ноги и плечи, морщась от простреливающих тело судорог. Тай, крепкий угрюмый мужик с черной косой, выглядывающей из-под шапки, колотил себя кулаком по бедру.

Дубовый Щит выглядел плохо. Атлас знал, что так будет – один из самых старых замков Дозора, он располагался ближе всех к Черному Замку и потому стоял пустым уже много сотен лет. Однако Атлас не думал, что дела настолько плохи. Почти все стены массивного когда-то строения давно осыпались, оголяя остовы. Уцелела лишь северная стена – та, что пустыми провалами своих окон глядела на ледовую Стену – да несколько приземистых строений, ютившихся в ее тени.

- Если Тормунд и в самом деле собирается переселяться сюда со всем своим отрядом, как велел ему лорд-командующий, я ему не завидую, - сказал Эмрик и пнул торчащий из промерзшей земли обломок бревна. Под натиском сапога тот тут же переломился и осыпался трухой.

- Больно кому-то нужен этот сарай. В Дубовом Щиту и в лучшие времена Дозора никто жить не желал, Отец Одичалых не дурак и знает это. – Андрес, смуглый горбун с суровым взором, оглядел руины.

Руки его, и без того длиннющие, казались еще длиннее оттого, что из-за своего недуга он вечно ковылял, согнувшись в три погибели. Он говорил, что родился в Дорне, и цвет его кожи подтверждал правдивость его слов, однако говор очень уж походил на говор простолюдинов из столицы. А с лошадьми он и вовсе управлялся, будто табунщик, с пеленок разъезжавший по дотракийским степям. Атлас едва не плакал от зависти, глядя на то, с какой легкостью Андрес распрягает вверенных его заботам коней, запряженных в телеги. Дура давно бы уже откусила ему палец, вздумай он вот так похлопать ее по морде.

– Ремонтировать тут нечего, только сжечь все да отстроить заново.

- Одичалые, строящие замки для братьев Ночного Дозора! – заржал подошедший Кегс. – Хотел бы я посмотреть на это. А потом и на грамкинов, чистящих для нас картошку.

- Может, еще и посмотришь, - серьезно ответил ему Андрес. - Сам я за последний год насмотрелся в этом краю такого, что волосы дыбом встают, и больше ничему не удивлюсь. А ты?

Старик притих, притихли и остальные. В словах конюха было много правды, и от этого мороз продирал по спине. Разговаривать после таких слов всем вдруг расхотелось, и дозорные разбрелись по своим делам.

Больше всего на свете Атласу хотелось завалиться спать. Кто бы мог подумать, что долгая езда выматывает так же, как полный день усердного труда? Но времени рассиживаться не было. Следовало распрячь, покормить и стреножить лошадей, собрать дров и развести огонь до того, как полностью стемнеет. С горем пополам освободив Дуру от сбруи, он пустил ее и Зверюгу околачиваться поблизости вместе с другими лошадьми. Та тут же опустила морду к земле и принялась выискивать редкие пучки жесткой травы, грозно фыркая на каждого, кто пытался потеснить ее.

На ночевку было решено остановиться в одном из уцелевших строений. Судя по кучам давно сгнившей соломы и длинным жаровням вдоль стен, раньше это место служило жившим тут братьям то ли хлевом, то ли конюшней. Две дюжины людей расположились здесь без тесноты, еще десяток заняли соседний барак с наполовину просевшей крышей. В поленнице даже обнаружились дрова – немного, но достаточно, чтобы не пришлось отправляться в раскинувшийся неподалеку лес. Заика Закай и пара одичалых развели костер, установили над огнем два здоровенных котла и принялись готовить похлебку с репкой, морковкой и луком. Оленина или уж подавно говядина в ней отсутствовала, зато среди припасов нашлась солонина, и с твердым черным хлебом ужин получился хоть и не лучше, чем в трапезной Черного замка, но и не хуже.

Лорд-командующий едва прикоснулся к своей порции. Пока братья ели, он молча смотрел на юг, в ту сторону, где далеко, за подступившим вплотную лесом змеился Королевский Тракт. За его спиной высился давным-давно вышедший из строя подъемник, отливали призрачным серебром запечатанные вечность назад ледяные ворота.

- Выставим стражу, - сказал он наконец.

Голос у него совсем огрубел, и Атлас подумал, что к утру Джон, чего доброго, и вовсе осипнет и не сможет разговаривать.

- Кого нам тут бояться? – удивился один из одичалых. Словно в ответ ему, издали донесся вой одинокого волка. Протяжный и заунывный, он, казалось, принадлежал духу. Вскоре ему уже вторили другие голоса.

Будь с ними Призрак, он вскинулся бы и навострил уши. А то и вовсе давно ушел бы, почуяв других волков задолго до людей. Однако Призрака больше не было – ни здесь, ни где-либо еще. Атласу нравилось представлять, как ему, верно, хорошо сейчас там, куда попадают верные звери после смерти. Грызет себе сейчас мозговую косточку в тепле и покое, а рядом с ним его сестры и братья. Другой судьбы для духа лютоволка, умершего, чтобы мог жить его хозяин, он представлять не хотел.

Джон тоже вспомнил о нем. На лицо его легла тень.

- Сторожить будем по двое, - сказал он. – Андрес, раздели дозоры.

Атласу выпало дежурить вторым. Гаже второй смены не было: не успел ты сомкнуть глаз, кое-как согреться под плащом и задремать, как кто-то уже пихает тебя в плечо, заставляя проснуться. Зато выбравшись к костру, он увидел там такого же заспанного Эмрика.

- Ты? Мерзость какая, - поприветствовал его друг, стараясь выдать улыбку за недовольную гримасу.

- Просил ведь не ставить меня в дозор с криворожими горгульями, - в тон ему ответил Атлас, усаживаясь рядом. – От твоей рожи меня блевать тянет.

- Мы едва-едва успели избавиться от вони твоих волос, преследовавшей нас повсюду, и вот теперь все заново!

Атлас улыбнулся. Каждый из близнецов всегда говорил о себе во множественном числе, как будто слова «я» и вовсе не существовало на свете. Сначала это пугало его: на ум сразу приходили страшные сказки о бесах, которые влезают в человеческое тело через рот и уши, селятся там и управляют им, словно куклой, а никому и невдомек. Но со временем он просто перестал это замечать, как не замечал больше уродливого родимого пятна на лице Поганки, торчащих ушей Пипа или заикания Закая.

- Неужто боги наконец вняли моим молитвам и лорд-командующий решил отослать тебя в какой-нибудь клоповник подальше от глаз приличных людей?

- Вместе с тремя другими строителями и одичалыми мы будем возводить новые загоны для скота и теплицы в Дозоре у пруда. Земля там теплее и мягче, чем в других местах. Говорят, это из-за подземных вод, которые питают озеро.

- Ты едешь один?

Во время путешествия к Стене через Речные Земли и унылый, скучный север Атлас успел выслушать историю близнецов со Светлого острова во всех подробностях не один раз. Отчасти потому, что делать, кроме как болтать языком, в повозке Конви было больше нечего, но еще и потому, что братья были единственными, кто не брезговал с ним разговаривать. Все остальные притворялись, будто внезапно оглохли, стоило ему открыть рот. Тогда-то он и узнал, что в темнице чаячьего Города близнецы оказались потому, что Эррон зарезал отчима, колотившего их мать и пристававшего к младшей сестренке. Когда он спросил, почему же в темницу посадили обоих, они посмотрели на него с недоумением. Как будто он спросил, как так вышло, что заносила нож одна рука, а под замком в итоге оказалось все тело.

- Эррон приедет позже. Привезет кур, коз и коров, когда будут готовы загоны для них. На вот, глотни отсюда, - он передал Атласу кожаный мех, приятно теплый на ощупь. – Голос у тебя, что у жабы.

Внутри оказался мед – не сладкий и сильно разведенный водой, зато почти горячий. Он приятно согрел нутро, а горло сразу стало меньше саднить. Отхлебнув еще раз, Атлас пристроил мех на одном из камней, окольцовывающих костер, чтобы тот не остывал.

Эмрик достал кости, и за разговорами и игрой время пролетело быстро. Стая шаталась поблизости, в глуби начинающегося южнее леса, однако к опушке не приближалась. Когда двое людей из одичалых сменили их на посту, Атлас выторговал у Эмрика мех с остатками питья в обмен на обещание постеречь за него на следующем привале. Тот согласился, от усталости совсем позабыв, что следующего привала для него уже не будет.

Перед тем, как стянуть сапоги и снова завалиться на солому, Атлас отыскал среди спящих Джона и осторожно потряс его за плечо. Тот распахнул глаза едва ли не прежде, чем рука Атласа коснулась его – как будто лишь притворялся, что спит, а на деле сон ему и вовсе не требовался.

- Все в порядке, - сказал Атлас прежде, чем он успел спросить. – Ничего не случилось. Вот, выпей это.

В темноте ему было не разглядеть лица Джона, но после минутного промедления он почувствовал, как чужие пальцы задевают его, принимая мех. Успокоенный, Атлас перебрался обратно на свое место, завернулся в плащ и уснул.

*

Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Наученный горьким опытом, первую половину дня Атлас провел на ногах и шел рядом с обозом, ведя лошадь в поводу. Так же поступили несколько других братьев и пара одичалых – видно, не одному ему вчерашний бросок до сих пор аукался в ноющих мышцах. Кегс и вовсе потерял всякий стыд, забрался на одну из повозок и уселся прямо на мешки с зерном. Он не проехали и четверти лиги, как братья согнали его оттуда насмешками.

Дуре, похоже, пришлось по душе гулять без его веса на спине: все утро она вела себя примерно, не брыкалась и не щипала его за плащ, выпрашивая подачку. Чтобы поощрить примерное поведение, Атлас разрезал на две половинки бурое сморщенное яблоко, оставшееся от завтрака, и скормил ей. Сожрав его в два счета, лошадь тут же принялась надсадно ржать и бодать его лбом в плечо, требуя еще.

Братья вокруг весь день травили байки и горланили песни, и это было весело: он любил, когда люди пели, даже если вовсе не умели этого делать. Только, несмотря на это, однообразный вид вокруг навевал уныние. Снова взобравшись в седло, он мерно покачивался в такт шагам лошади, бездумно осматривая серую землю вокруг и кромку опушки, над которой проходила дорога. В какой-то момент взгляд сам по себе принялся скользить по спинам едущих впереди, выискивая среди них Джона.

Тот ехал впереди колонны. По правую руку от него шел конек Андреса, и лорд-командующий о чем-то говорил с конюхом, чуть склонившись, чтобы их лица находились на одном уровне, и горбуну не приходилось выворачивать шею, глядя на него. Атлас знал, что может направить кобылу вперед, обогнать обозы и ехать рядом: Джон не держал от него секретов. Он обсуждал при нем любые темы, ни разу не отсылал его прочь во время военных советов, на которых присутствовали высшие офицеры Дозора, и ни про что не говорил, что это не его ума дело. Напротив: казалось, ему нравилось, когда после собраний Атлас задавал ему вопросы. Он всегда отвечал на них прямо, даже если час был поздним и лицо его было серым от усталости. И никогда не скрывал от него писем: наоборот, часто после ужина заставлял читать их вслух. Если Атлас спотыкался на длинных словах, заставлял читать дважды. Иногда Атласу казалось, что именно за этим Джон и взял его к себе: чтобы вбить в его ветреную голову хоть что-нибудь. А может, для того, чтобы рядом был кто-то, кому можно было верить.

Джон Сноу был не из тех людей, которым нужен стюард. Пусть он и вырос в большущем замке с кучей прислуги, на деле получалось, что Атлас видал шлюх избалованнее. Это стало понятно ему сразу. Джон знал обязанности стюарда лорда-командующего, потому что однажды сам был им... но, казалось, каждый раз был удивлен, когда кто-то исполнял их для него. Атлас до сих пор помнил, как на третий или четвертый день его назначения Сноу одевался в вареную кожу и тяжелую чешуйчатую кольчугу перед тем, как вместе с Кожаным начать ежедневную тренировку рекрутов. Обожженные пальцы правой руки не желали слушаться его тем утром, и Атлас приблизился, чтобы помочь ему застегнуть латную перчатку на левой руке. Джон тогда поднял на него удивленный взгляд человека, ни от кого не ждущего помощи, привыкшего со всем справляться самостоятельно. Атлас сдержано улыбнулся ему, мысленно веля сердцу успокоиться и обзывая себя последними словами.

Как мог он когда-то думать такие грязные вещи об этом мальчишке?

Он помнил, как радовался, когда Джона выбрали лордом-командующим. Это был радостный день для него и для многих других, кто видел в бастарде винтерфелльского лорда человека более достойного этой должности, чем в остальных претендентах вместе взятых. Как они праздновали тогда! До сих пор, вспоминая об этом, Атлас не мог сдержать улыбки. Все были вдрызг пьяными. Пип сорвал голос, без устали горланя частушки, которые, казалось, вынимал из воздуха. Джон фигурировал в них через слово, посрамленным соперникам тоже доставалось. Когда репертуар Пипа иссяк, Атлас сменил его: он пел срамные песни, которых знал множество, Дарион играл на старенькой лютне, и братья грохотали кружками по столу. После завязалась драка между двумя рекрутами из другой группы. Потом снова было много дрянного эля и кислющего вина. Как часто случается, причина веселья в какой-то момент забылась. Атлас видел, как Джон о чем-то тихо разговаривал с Сэмом Тарли у дверей. Наверное, он рад, подумалось тогда ему, хоть Джон вовсе и не выглядел радостным. Каким же дураком Атлас был тогда.

Каким же дураком он был и позже, когда Джон сказал ему, что хочет назначить его своим стюардом взамен Толлета. Не поставил в известность, а спросил его согласия, глядя прямо в глаза. Будто Атлас имел полное право отказаться или вообще что-то решать. Лишь позже до него дошло, что когда речь заходила о Джоне Сноу, так оно обычно и бывало.

Боги, как же он злился! Другие дозорные рассказывали, что когда самого Джона определили в стюарды к командующему Мормонту, тот тоже был зол. Он мечтал стать разведчиком, как его дядя, сражаться с одичалыми Манса-разбойника, погрузиться в тайны Зачарованного Леса, а его вместо этого посылали в прислужники к ворчливому старику! Злость Атласа была иного свойства. Он ничего не имел против того, чтобы служить стюардом – возиться с воронами, следить за очагом и бегать взад-вперед в обнимку с винным штофом было всяко предпочтительней, чем бродить за Стеной, да и его тяга к приключениям заканчивалась там, где начиналась настоящая опасность. Злился он на себя – за то, что обманулся, не разглядел в Джоне еще одного мужчину, взамен теплого местечка и вороха поблажек ждущего от него того же, чего ждали все прочие.

Было больно и обидно, хоть плачь. Он считал Джона другом, братом. Теперь этот друг своим словом одним махом перечеркивал долгие месяцы, на протяжении которых Атлас упорно доказывал всем и каждому (себе в том числе), что он – не просто смазливый мальчик для утех из староместских борделей, годный лишь на то, чтобы раздвигать ноги перед заплатившим. И, седьмое пекло, ведь у него получалось! Получалось, и хорошо! В этом суровом, холодном, скучном месте он сумел найти друзей, стать частью странной семьи, состоящей из одних только братьев. Необходимость держаться за припрятанный в кармане нож, вставая ночью по нужде, отмерла и забылась, словно страшный сон, как и сальные шуточки, и брезгливые взгляды.

Ему казалось, что Джон все испортил. Злость, разочарование и обида комком стояли у горла весь день и часть вечера, на протяжении которых он хвостом ходил за Эддом, пока тот нудно бубнил себе под нос, рассказывая, в чем именно заключается его работа. Только ночью, свернувшись улиткой под шкурами в комнатке по соседству с джоновой, он позволил себе допустить робкую мысль что, может быть, темные мотивы лорда Сноу он придумал себе сам. Мысль была очень похожа на правду и в мгновение ока обратила всю его злость в стыд за собственную глупость.

Но хуже всего было осознание, пришедшее позже, несколько дней спустя: из всех братьев Ночного Дозора так подумал о Джоне только он один.

Боги, как же ему хотелось разбить обо что-нибудь свою голову – глупую и больную, раз в ней рождались такие подозрения.

Наверное, тогда он и влюбился.

Лесной Дозор у пруда и Соболий Зал

Лесной Дозор у пруда и Соболий Зал

Чем ближе обоз приближался к Лесному Дозору у пруда, тем мягче становилась земля. Когда на горизонте появились приземистые строения, издали похожие на игрушечные кубики, ссыпанные в горку у подножия Стены, замерзшие ухабы окончательно сменились непролазной грязью. Воз, груженный самыми тяжелыми мешками, дважды увязал в этой коричневой мерзости, и им приходилось подкладывать под колеса доски и пришпоривать лошадей. Колеса высвобождались, но двигаться приходилось быстро - при малейшем промедлении они снова вставали намертво. Дура то и дело норовила уйти вправо, сойти с превратившейся в грязевое болото дороги и ломануться в колючие заросли, как будто хотела назло ему переломать себе ноги. Нахальной и капризной, ей не нравилось, как копыта вязли в слякоти и с каким чавканьем высвобождались. Атласу приходилось то и дело одергивать ее, и каждый рывок поводьев отрицательно сказывался на их и без того шатком взаимопонимании.

В Лесном Дозоре их встретил небольшой гарнизон – две дюжины братьев, разведчиков среди которых не было вовсе. Строений тут было меньше, чем в заброшенной крепости, где они ночевали вчера, зато почти все они были целыми.

- Мы разобрали то, что осталось от оружейной и одного из жилых домов, - рассказывал Джону за ужином старший стюард. Атлас помнил его: в Черном Замке он вел учет дежурств и помогал на кухне, а еще ведал запасами провизии и следил за тем, чтобы их не расходовали сверх меры. Его работа была легкой, зато его одолевала боль в костях, поэтому ему мало кто завидовал. – Места и без того вдоволь, а чтобы утеплить хлева и стойла, нужна древесина.

- Вы поступили правильно. – Перед Джоном стояло блюдо с бараниной, зажаренной с кореньями и диким луком, и еще одно со свежими овощами, однако он снова едва притронулся к еде. – Пройдет много времени, прежде чем в Дозоре кончатся пустые кровати, если такие времена и вовсе настанут. Дрова важнее домов, в которых некому жить.

Стюард согласно покивал, осторожно подцепил со своей тарелки ломоть мяса, уложил его на кусочек твердого черного хлеба и отправил в рот. Следом отправился пучок молодой черемши.

- Не все пошло на дрова, милорд. Разобрав кровати и мебель, мы получили много крепких досок, с помощью которых утеплили конюшни. Часть также пошла на строительство теплиц. Там большей частью используется новое дерево, но и старому находится применение. Всходы пока совсем скромные, но три новые теплицы почти готовы, и если боги будут милостивы, уже в следующем году...

Дальше пошла страшная тягомотина про возделывание земли, необходимые для этого инструменты и разные сорта семян. Джон слушал внимательно, иногда задавая вопросы, и остальные братья Лесного Замка постепенно втянулись в разговор. У Атласа за такими беседами от скуки ломило челюсть, поэтому, покончив с едой, он отправился в комнату, которую выделили Джону, чтобы растопить очаг и заняться, наконец, своими сапогами, измазанными в здешней грязи по самое голенище.

Следующий день они провели в замке. Разгрузив один из обозов и упрятав припасы в кладовую и ледовые камеры, братья разбрелись кто куда. Предоставленный самому себе, Атлас весь день прослонялся без дела. Битый час делал вид, будто помогает Эмрику в хлеву, а на деле лишь болтал языком, пока тот менял солому в стойлах, где обитали три тощие коровы. Одна из них – такая же костлявая, как и прочие, зато с животом раздутым, словно шар – во второй половине дня начала телиться. Боги, она ходила тяжелой столько времени, а разрешиться решила именно тогда, когда он оказался поблизости – будто поджидала его.

Теленок выжил. Едва выбравшись из материнского чрева, он уже делал попытки встать на тоненькие, подламывающиеся ножки. Корова неистово вылизывала его, заваливая обратно на солому. Все братья сгрудились вокруг, чтобы поглазеть, и Атлас, забытый, смотался из хлева, надеясь, что ужасная картина отела когда-нибудь сотрется из его памяти.

Вечером лорд-командующий, весь день проведший за осмотром замка и беседами с управляющими, выразил желание поужинать в своей комнате в одиночестве. Когда Атлас принес в его комнату поднос с едой, с трудом удерживая на глупой деревяшке кувшин с пивом, Джон сидел за столом и горбился над пыльной книгой. Атлас как раз подумывал, что бы сделать или сказать, чтобы задержаться, как вдруг Джон заговорил сам, избавляя его от этой необходимости:

- Ты знаешь, зачем мы едем в Восточный Дозор?

- Полагаю, для того, чтобы посмотреть, как идут дела в твердынях. Милорд.

«А еще чтобы приглядеть за тем, кто уже однажды предал», ехидно засвербело на кончике языка. Он часто ловил себя на желании ляпнуть что-нибудь подобное, как будто часть его только и ждала, как бы испробовать на прочность границы, разделявшие его и Джона с тех пор, как тот стал командующим.

- Если бы это было единственной причиной, я бы проделал путь, горланя «Шесть юных дев в пруду искристом» и размахивая бутылью вина, - пробурчал Джон, и Атлас закусил губу, чтобы не заржать. Это ни капли не помогло. – За несколько дней до отъезда я получил ворона от Грейджоя.

Теон Грейджой, который нынче твердой рукой хозяйничал в Восточном Дозоре вместо Коттера Пайка, так и не вернувшегося из Сурового Дома, был еще одним назначением Джона, которое заставило старожилов Дозора чесать бороды. Его прислал на Стену Станнис Баратеон вместе с уцелевшими во время битвы за Винтерфелл людьми Болтона, которые предпочли черные одежды мечу. И вместе с письмом, в котором говорилось, что отныне эти люди принадлежат Дозору, и лорд-командующий волен делать с ними то, что считает нужным. «Убей его сам» - так Атлас понимал эти слова. Джон, видно, понимал их иначе, потому что назначил Перевертыша кастеляном одного из самых людных замков ордена. Перед тем, как Грейджой уехал, лорд-командующий держался с ним так, будто испытывал к нему какой-то больной, вымученный вид благодарности, и в то же время смотреть на него не мог. Во всем Дозоре он единственный продолжал называть Теона его фамильным именем, хоть и произносил его так, будто сплевывал.

Приблизившись к столу, Атлас уперся кончиками пальцев в столешницу – чисто выскобленную, но все равно рябую из-за пятен впитавшегося воска и масла.

- Что же было в письме?

- Всего несколько слов.

Перевернув несколько страниц в своей книге, Джон вынул узкую ленту пергамента, служившую закладкой, и передал ему. Надломленная черная печать свисала с одного ее конца.

- «Приезжай», - после минутной заминки прочел Атлас, осторожно проговаривая слова. – «С морем творится чертовщина». Что это значит? Милорд.

- Если б я знал. Я тоже задал этот вопрос, а ответ мне прислал Кехель, бывший коновал, который занимает там место мейстера. Но и его слова не внесли ясности. То, что он написал... не имеет никакого смысла. – Джон замолк и бездумно уставился на страницы старой книги, будто ожидал, что один из чернильных рисунков вдруг оживет и исполнит перед ним пантомиму, дающую ответы на мучающие его вопросы. – Море не может замерзнуть.

Его голос прозвучал растеряно, и слышать это было так странно, что Атлас замер в нерешительности. Нужно было сказать что-нибудь дельное и быстро, однако, в голове было пусто, словно в опрокинутом котле. До того, как оказаться в этом забытом Семерыми месте, он видел лед лишь на повозках торгашей да в бокалах с напитками, и никогда не задумывался о том, могут ли замерзнуть волны. В краю, где сами напитки превращались в лед, стоит не вовремя моргнуть, можно было ожидать чего угодно.

Пока он глупо молчал, Джон стряхнул с себя задумчивость.

- Ладно, нечего говорить о том, чего еще не видели. Скорее всего окажется, что Грейджой перебрал, вот ему и мерещится всякое.

- Тогда ему точно нужно будет отрубить голову, - брякнул Атлас и с трудом удержался от того, чтобы в ужасе зажать себе рот рукой.

Джон вскинул на него изумленный взгляд. А потом вдруг опустил голову, и плечи его затряслись.

- Боги, проваливай отсюда, - сказал он, смеясь. – Хотя нет, стой. Ты когда-нибудь пробовал это?

Пододвинув к себе глиняную миску, Джон достал один из странных плодов, что лежали там рядом с хлебом и сыром. Размером с грецкий орех, тусклого коричневого цвета, он выглядел совсем невзрачно и напоминал старую картофелину.

- Это северная ягода, которая растет не на кусте, а прямо на земле, словно трава. В детстве я и мои сводные братья и сестры объедались ею. Если съесть много, зубы и рот станут красного цвета, как от кислолиста, и можно напугать кого-нибудь, притворившись раненым. Она называется ситирицей. В Винтерфелле все звали ее красной грушей, а мастер над оружием - козлиным дерьмом.

- Да ты глухого уболтаешь.

Повертев странную ягоду в пальцах, Атлас осторожно куснул коричневый бок. Тонкая кожица надорвалась, сладкий с кислинкой сок брызнул в рот, запачкал губы.

- Сладко, - проговорил он удивленно.

Там, в другой жизни, он любил сладости. Фрукты, засушенные в сахаре до упругой твердости, медовые пряники, светлый шоколад с орехами, прозрачная карамель, о которую недолго сломать зубы. В первое время на Стене он скучал по всему этому. Потом на то, чтоб скучать, времени не осталось.

Джон наблюдал за ним, пока он осторожно, чтобы не перепачкаться, ел странную штуковину.

- Когда-нибудь, - сказал он глухо, снова опуская взгляд на книгу, - все изменится. Мы будем есть досыта каждый день.

Атлас прицелился и через всю комнату швырнул косточку в очаг.

- Я не сомневаюсь в этом, милорд.

«Если мы доживем до весны, я во что угодно поверю».

*

На следующий день обоз, уменьшившийся на одну повозку и семь человек, снова двинулся в путь. Дорога от Лесного Дозора до Собольего Зала занимала меньше времени – два этих замка располагались ближе друг к другу, чем какие-либо другие в Дозоре. Лошади, уставшие от вязкой грязи, с удовольствием шагали по твердой земле, и к месту они прибыли уже во второй половине дня.

Едва спешившись, Атлас понял, что пусть твердыни и стоят рядом, похожи они не больше, чем член на палец.

Двор пребывал в запустении. Просевшие крыши, сползшие на бок ставни, обломки старой телеги у сарая – казалось, в этом месте не осталось ничего целого и добротного. Даже снег никто не убирал – в нем, покрытом плотным слоем наста, просто протоптали тропинки: из жилого дома к трапезной, над крышей которой вился дымок, к отхожему месту и поленнице. К подъемнику и клети тропинки не вела, ровно как и к оружейной.

Хозяйничал в Собольем Зале Гаррет. Взрослый мужчина, давно уже не юнец, он тем не менее казался растерянным и испуганным, словно мальчишка, когда обоз расположился во дворе. Прежде Атлас не задумывался о том, предупреждал ли Джон кастелянов замков о своем визите. Теперь незаданный вопрос отпал сам собой.

Гаррет сбежал с крыльца во двор, держась за перила, чтобы не поскользнуться на обледенелых ступеньках, и направился к Джону, который все еще возвышался в седле.

- Лорд-командующий...

Джон не удостоил его ни взглядом, ни даже поворотом головы.

- Тай, - крикнул он, без труда перекрывая лошадиное ржание, скрип телег и гомон голосов. – Возьми трех людей – нужно вычистить этот двор, пока кто-нибудь не сломал себе ногу, пробираясь сквозь сугробы. Андрес – наведайся на кухню, если только в этой дыре есть такая, и узнай, получим ли мы сегодня ужин. Керби! – Удивленный Поганка вскинул голову. Ни Джон, ни кто-либо другой из братьев никогда раньше не обращался к нему с поручениями, если существовал хоть какой-нибудь выбор. – Ты возьмешь двух человек и позаботишься о повозках. Упрячь их под какую-нибудь крышу и укрой как следует, чтобы до мешков не добрались крысы. Закай и Атлас...

- Милорд, - снова обратился к нему Гаррет Зеленое Копье. Стоя по колено в снегу с безвольно опущенными руками, бывший разведчик выглядел так, будто вот-вот расплачется.

Джон продолжал раздавать приказы, не обращая на него ни капли внимания. Только его голос, ставший еще холоднее, чем прежде, свидетельствовал о том, что он слышал своего ставленника. Сдерживаемую ярость лорда-командующего не почувствовал бы лишь полный дурак.

Передав Дуру враз заважничавшему Поганке, Атлас отправился выполнять приказ Джона – отыскать гарнизон замка и выволочь наружу, если понадобится – то и за шиворот. Задача оказалась непростой: жилые кельи в бараке раз за раз оказывались пустыми.

- Передохли он-н-ни все, что ли? – Закай распахнул очередную дверь и вдруг отпрянул, едва не сбив его с ног. – Ох...

Из дверного проема дохнуло скверным воздухом. Атлас натянул на ладонь рукав и прикрыл рот и нос, но от смрада все равно слезились глаза. Пахло немытым телом, нечистотами, но хуже и страшнее всего пахло болезнью. Унюхав дерьмо, сам им не станешь, чего нельзя сказать о телесной заразе.

Человек, лежавший на грязной койке у стены, выглядел так же плохо, как и пах. Подушка, на которой покоилась плешивая голова, была сплошь выпачкана кровью – старой и новой. Кровь была и на его губах, и на подбородке, и даже на впалой груди, видневшейся в вороте черной рубахи. Худое тело сотрясала крупная дрожь. Атлас не сразу понял, что это кашель, который рвется наружу из грудины человека, у которого кашлять давно не осталось сил.

- Ч-ч-чахотка, - с усилием выплюнул Закай, отступая на шаг. – Помирает он.

Атлас последовал его примеру. Из комнаты веяло смертью, и входить он туда не собирался ни за какие коврижки.

- Нужно рассказать Джону.

- Прежде проверим, есть ли здесь еще кто-нибудь.

Шагая быстро, они двинулись дальше по коридорам, распахивая дверь за дверью. Крысы прыскали из-под ног и прятались по углам, а Закай, шедший впереди, держал ладонь на рукояти пристегнутого к поясу кинжала. Пусто, пусто... снова пусто. Наконец из-за очередной двери пахнуло не могильной сыростью заброшенного дома, а теплом поддерживаемого огня. Атлас шагнул внутрь вслед за Закаем. Всего четыре человека – один черный брат и трое одичалых. Двое из них спали, под грудами шкур и тряпья похожие на два кургана из лохмотьев. Первый курган надсадно покашливал во сне.

Шесть человек вместо трех дюжин.

*

За обедом все сидели вместе, сдвинув столы и лавки поближе к пылающему очагу. Джон ел с братьями - видно, ему тоже казалось глупым взбираться на помост и куковать там в одиночестве. Кухня в Собольем Замке была, только хозяйничать в ней было некому. Отыскав среди уцелевших запасов съестное, Андрес с помощниками, особенно не мудрствуя, нажарили целую гору яичницы с ветчиной, которую полагалось есть с твердым черным хлебом, натертым чесноком. Поганка нашел в своем целое гнездо мелких черных жучков и разнылся. Толстяк Дугрей отобрал у него краюху, вытряхнул живность и сжевал как ни в чем не бывало.

Гам за столом стоял такой, что куда там базарным лавочникам.

- Чахоткой нельзя заразиться, дурья твоя башка, - втолковывал Андрес одному из одичалых, рослому детине с шапкой соломенных кудрей, свалявшихся колтуном на затылке. – Это болезнь легких, которая бывает от холода.

- Не хватало, чтобы южанин рассказывал мне, что можно, а что нельзя!

- У нас на юге тоже ею болеют, ровно как и к северу от Стены. Там, где я вырос, бабы обертывали горячие кирпичи тканью и клали больным на грудь или спину, чтобы те прогревали легкие.

- Дело не в том, лечится этот недуг или нет, - встрял обычно молчаливый Тай. Голос у него был низкий и гулкий, словно у шмеля. Длинную черную косу он перебросил за спину, чтобы не мешала есть. – Не в этом суть. Как бы ни было дело - негоже бросать больного человека одного в такой час. Гнить изнутри, валяясь в собственном дерьме – скверная кончина. Только когда рядом с тобой люди, которые смотрят на это, а потом отводят глаза и уходят – это еще хуже. Так я думаю.

Поганка, сидевший на лавке рядом с Атласом, задрав коленки к подбородку, поежился.

- А я думаю, что негоже сбегать, когда что-то пришлось тебе поперек нрава. Люди, которые ушли отсюда, не были чернецами и не приносили наших клятв, так что никто не станет рубить им головы за дезертирство. Только все равно... – Заметив, что соседи по столу смотрят на него и вроде как даже слушают, малец разом покраснел и набычился. – Негоже.

Одичалый со светлыми кудрями крепко сжал ложку в кулаке. На челюсти у него вспухли бугры, как будто рот его был полон копошащихся слов, которые так и просятся наружу.

Атлас понимал, что не будь Джона здесь, разговор, верно, тек бы и дальше. Люди не сдерживали бы себя, не следили бы за языком, а где не следят за языком, очень скоро не смогут уследить и за кулаками.

Когда обед закончился, Джон поднялся со своего места.

- Керби сказал верно, - произнес он, упираясь кулаками в столешницу. – Те, кто ушли – ушли. Судьба рассудит их по справедливости, но не я. Ночной Дозор пропустил вольных людей за Стену и позволил им жить в наших замках в обмен на помощь в бою с теми, кто все ближе. – Джон обвел присутствующих тяжелым взглядом. – По мне, так проваливайте все. Когда пустая Стена рухнет, они найдут вас и в Просторе, и в Дорне – а может, и за Узким морем тоже. Найдут и убьют. Только все мы знаем, что одной смертью от них не отделаешься.

В чертоге воцарилась тишина. Атлас почувствовал, как Поганка прижался щекой к его плечу.

- Те, кто остались, выполнили свой долг и свое обещание. Вина ваша в том, что вы молчали. Каждый из вас мог послать весточку в Черный Замок. Каждый из вас мог оседлать лошадь и доехать до ближайшей твердыни, чтобы позвать на помощь и рассказать о том, что происходит. Каждый из вас мог спасти человека, умершего сегодня, когда для него еще оставалась надежда. Его смерть – на вашей совести.

Гаррет Зеленое Копье вскочил на ноги, опрокинув кружку с нетронутым элем. Глаза у него блестели.

- Я никогда не просил этого!

Джон хватил кулаком по столу:

- Если бы каждый из нас получал то, что просил, этот зал был бы пуст! – Крепко сжав зубы, он помолчал, а потом продолжил более спокойным голосом: - Со мной к востоку едут сорок человек. Две дюжины заселят Факел, где к ним присоединятся столько же человек из Восточного Дозора. Остальные останутся здесь под командованьем Тая и брата Закая, которого я назначаю его помощником. Если у кого-то есть предпочтения – обдумайте их хорошенько и скажите мне завтра. Хотя я слыхал, что Стена везде одинаковой высоты, да и черные плащи от замка к замку не меняются.

Джон выпрямился и перешагнул через лавку, словно собирался уйти... потом поморщился и обронил:

- Ваш командир, Гаррет Зеленое Копье, не смог справиться со своей задачей и подвел людей, вверенных его заботам. Это случается. Но он проявил и трусость, когда смолчал о том, что происходит в замке. Завтра утром он оседлает коня и вернется в Черный Замок, где будет ждать решения суда офицеров в отношении своей участи.

Кивнув Таю и Закаю следовать за ним, Джон вышел, и замерший чертог тут же взорвался гомоном взволнованных голосов. Гаррет сидел и смотрел прямо перед собой. Костяшки его сжатых кулаков побелели.

Атлас представил себя на его месте. Он не знал, что заставило бывшего разведчика замалчивать уход одичалых, как и не знал, что тот собирался делать дальше. Может, плюнуть на все и тоже сбежать? Джон Сноу не казался ему человеком, который пробуждает страх. Однако он знал, что смотрит на него влюбленными глазами, веры которым нет.

Вспомнилась отрубленная голова Яноса Слинта: как она катилась, оставляя за собой кровавые следы, которые тут же впитывались в землю. Как тело, с ней расставшееся, обмякло и сползло с колоды. Позорная смерть – только каков другой выбор? Его звали Зеленым Копьем из-за медных вставок на оружии, с которым он прибыл в Дозор: давным-давно не чищенные, цветом они походили на болотную тину. Как назовут теперь? Может, смерть лучше, чем клеймо позора, которое придется носить до конца своих дней.

Утром выяснилось, что Гаррет придерживался того же мнения. За ночь двор припорошил свежий снежок. Выпало его немного, однако достаточно для того, чтобы разглядеть, где пролегла одинокая цепочка следов. Вела она к Стене. Поганка, как самый шустрый, влез наверх по вбитой в лед лестнице, чтобы проверить, куда следы идут дальше.

Оказалось, что совсем недалеко – всего лишь к противоположному краю.

*

Восточный ветер, воющий вдоль Стены, все крепчал, пока не стал похожим на дыхание ледяного чудища. Жар из драконьей глотки заставляет плоть стекать с костей, подобно жидкому воску – кто знает, может, от холода она станет хрустко отламываться, словно древесная кора? Даже вздохнуть было больно. Всадники как можно плотнее укутали лица, оставляя на виду лишь слезящиеся глаза. Коней укрыли длинными шерстяными попонами. Впрочем, можно было не стараться: меньше, чем через час после того, как пришел ветер, небо потемнело, и начался снегопад.

Такой метели ему еще не приходилось видеть. Снег, казалось, лился с небес одной сплошной рекой. Гонимый ветром, он залеплял глаза и морды лошадей, превращал мир вокруг в сплошное бело-серое кружево. Дорогу замело в два счета, и о том, чтобы двигаться дальше, не стало и речи. Бросив повозки там, где они встали, люди сошли с дороги и укрылись в лесу.

Под защитой деревьев ветер не так лютовал, однако холод все равно был таким, что смерзались ресницы, а пальцы в толстых шерстяных рукавицах отказывались гнуться. Он немного согрелся, пока вместе с другими братьями рыл яму для костра – дробить тупой лопатой мерзлую землю кого угодно вгонит в пот – но стоило перестать двигаться хоть на минуту, мороз снова набрасывался, словно дикое животное. Атласу казалось, что он чувствует, как покрываются инеем его брови и выбившиеся из-под шапки волосы. Тряпка, которой он обмотал рот, нос и подбородок и вовсе превратилась в кусок льда.

Джон, Кегс, толстощекий Дугрей и Хакс, детина из одичалых, вооружились топорами и очистили от половины веток стволы нескольких молодых пихт, что росли в тени огромных сосен и вековых страж-деревьев. Поганка, как самый проворный и легкий, влез наверх и накрепко связал кроны – так, чтобы гибкие стволы образовали основу для шатра. Стены смастерили из срубленных хвойных лап, сверху забросали землей и охапками старой хвои и укрыли плащами.

- Бури, которые приходят с востока, нынче злее северных, - сказал Андрес, когда все укрылись в шатре. Места для двух дюжин мужчин здесь было маловато, зато по сравнению с тем, что творилось снаружи, было почти тепло. Двое людей развели костер в самом центре, и нагретая хвоя пахла одуряюще.

- Не могла эта пакость начаться завтра, когда мы достигли бы Инистых Врат. Или, того лучше, Бочонка. Там бы я согрелся! – Поганка похабно подвигал бедрами, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, какой именно способ обогрева он имеет в виду.

Кегс двинул ему по уху.

- Да уж, бегая от Черной Марис, ты бы согрелся, это точно. Я слышал, однажды какой-то мужик задумал снасильничать над ней, а она оторвала ему причиндалы голыми руками, даже ножом не подрезала. Тебе, конечно, ее боятся нечего – такую свистульку и двумя пальцами не отщипнешь, больно маленькая. Может, и правда оставить тебя там – шуму меньше, да и бабам пригодится обезьянка.

Поганка насупился, как бывало всегда, когда окружающие не желали смеяться его шутке. В этот раз дело было не в нем – под плач вьюги снаружи ни у кого не было настроения веселиться.

- Плохо дело, если даже к югу от Стены творятся такие дела, а ведь зима едва началась, - гнул свое Андрес.

- Буря, едва не погубившая войско Станниса, была страшнее этой и длилась долго. А ведь Винтерфелл за много миль отсюда.

- Откуда тебе знать, что и эта не затянется на месяц?

Кегс снова отвесил встрявшему мальчишке подзатыльник:

- Поговори тут, сопляк!

- А ты не лупи меня! Пусть Зеленое Копье подкрадется к тебе ночью, когда ты отойдешь посикать, и задерет! Верно, он сейчас бродит там снаружи, ищет своих сбежавших...

На этот раз подзатыльник ему достался от Джона.

- Язык надоел?

Тело Гаррета сожгли, как и полагается, а от севера их отделяет Стена, только забыть об этом в такую ночь легче легкого. Бурю не остановить глыбам льда – что, если и Ходоков тоже? Она сделана изо льда и холода, а значит, сестра им. Ее построили восемь тысяч лет назад, чтобы она щитом защищала царство людей от тех, что приходят с севера, вот только проверить, хорошо ли послужит щит в час беды, никому до сих пор не приходилось.

На этот раз стражу выставлять не стали. Кегс, который мучился бессонницей, вызвался присмотреть за лошадьми, хоть вряд ли существовал волк, сунувший бы нос из логова в такую погоду. Спать легли рано, в надежде, что к восходу солнца небо прояснится, и можно будет снова отправляться в путь.

Атлас по привычке устроился спать рядом с Джоном. С другой стороны гнусаво храпел Дугрей, ветер снаружи выл, как живой, и уснуть никак не удавалось. Повернувшись к костру спиной, он оказался лицом к лицу с Джоном. Желтые отблески огня освещали его лоб и щеки, но длинное лицо все равно казалось бледным. Под глазами залегли густые тени, а на лбу блестели капельки пота. Его дыхание было тихим, но, прислушавшись как следует, Атлас различил хрип, с которым зарождался в груди каждый вдох.

- Джон, - позвал он шепотом, но темные ресницы не дрогнули.

Выпростав руку из-под плаща, Атлас осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони к его лбу. Кожу обжег влажный жар. Он прижал закоченевшие пальцы к чужой щеке, в надежде, что те немного охладят пылающую кожу.

Он почувствовал, как в животе холодным слизнем заворочался испуг, который молчал раньше, когда налетела буря.

«Он выспится, а утром ему станет лучше» - решил Атлас, убирая ладонь - «Так и будет»

*

Утром Джону стало хуже во много раз.

Атлас понял это, когда проснулся и обнаружил, что тот все еще спит. Ветер снаружи как будто бы стих, костер прогорел, светало, и братья вокруг просыпались, разминали затекшие после ночевки на голой земле конечности, позевывали и почесывались. Дрых лишь Поганка, который мог спать в любом месте и при любых обстоятельствах, да и того кто-то уже примеривался разбудить пригоршней снега за шиворот.

На памяти Атласа это был первый случай, когда он проснулся раньше Джона. Обычно к тому времени, как он вылезал из постели, наскоро умывался во дворе чистым снегом и спешил сначала на кухню, за завтраком, а потом в покои лорда-командующего, тот давно уже бодрствовал. Усевшись рядом на корточки, Атлас осторожно потянул его за плечо.

- Милорд, - позвал он. – Буря улеглась, и солнце уже встало.

Джон открыл глаза – медленно, словно веки его слипались. Выглядел он еще более больным, чем накануне, словно сон не принес ему облегчения, а, наоборот, высосал все оставшиеся силы. Коротко кивнув, он тяжело поднялся с земли, отряхнул одежду. Если бы Атлас не наблюдал за ним так внимательно, то, наверное, не заметил бы, как он покачнулся и шире расставил ноги, чтобы удержать равновесие, и на мгновение прикрыл глаза. Но он наблюдал, и пристально. Внутри снова потянуло тошнотворным страхом. Вспомнились синюшные щеки и ввалившиеся глаза дозорного, которого в Собольем Замке задушили испачканной его же кровью подушкой, торопясь избавить от страданий. Он даже не дергался почти – так, трепыхнулся пару раз, словно вялая рыбешка.

Наскоро перекусив и покормив лошадей, они снова вернулись на дорогу. Воздух был свежим, сладким и вкусным, чистое небо обещало солнечный день. Повозки пришлось откапывать из-под снега, а дорогу расчищать, однако уже через несколько миль сугробы начали мельчать, пока и вовсе не сменились едва припорошенной снежком равниной, по которой лошади шли уверено и без опаски. К тому времени как обоз добрался до Инистых Врат, сквозь снег то там, то тут стала проглядывать голая земля. Поганка осенял себя знаком Семерых и уверял всех, кто соглашался его слушать, что поверни они назад, дела обстояли бы точно так же. Ночная непогода, по его мнению, предназначалась исключительно для них.

Джон ехал молча, склонив голову и низко опустив капюшон. Раз или два братья обращались к нему, но он отвечал глухо и односложно, и от него быстро отстали. Дура, натерпевшись за ночь страху, радовалась хорошей погоде и все норовила удрать вперед, далеко обгоняя шеренгу. Чтобы ехать вровень с конем лорда-командующего, приходилось то и дело ее одергивать. Хотелось схватить Зверюгу под узды, заставить остановиться. Хотелось заглянуть под капюшон черного плаща, проверить, так ли бледно лицо под ним, как было ночью. Хотелось прижать ладонь ко лбу, щеке или шее, проверяя жар, словно приставучая мамаша или заботливая женушка. Атлас кусал себя за губу, покрытую струпьями от холода, и уговаривал себя перестать дурить.

До пустующих Инистых Врат они добрались к обеду.

- Пообедаем здесь, а потом двинемся дальше, - сказал Андрес, спешиваясь. – Если поднажать и ехать всю ночь, к утру доберемся до Бочонка. Верно я говорю?

Джон, который все еще сидел в седле и вылезать из него не торопился, не ответил. Подбородок его упирался в грудь, руки в перчатках из меха и кожи сжимали поводья.

- Милорд? – приблизившись к Зверюге, горбун тронул Джона за колено. Тот наклонился, как будто хотел рассмотреть его получше из-под своего капюшона или поведать ему какой-то непредназначенный для чужих ушей секрет...

А потом вдруг упал с лошади.

*

- Глупости. Я отдохну во время привала и поеду дальше – как и все.

- Оно, кончено, можно, - кивнул Андрес. – Если милорд снова хочет упасть без памяти лицом в снег. Самый верный способ.

Джон свел брови. На таком бледном лице это не выглядело сурово – только по-детски упрямо.

После того как Кегс и Атлас усадили его у огня, натерли его лицо снегом и дали выпить горячего вина, Джону Сноу стало лучше, но он все равно выглядел слабым и больным. Атлас тоже считал, что снова садиться на коня ему нельзя, однако знал, что уговаривать этого упрямца позаботиться о себе бесполезно. За те месяцы, что он служил стюардом лорда-командующего, он усвоил много вещей, и первая – Джона Сноу не переспорил бы даже жрец.

Он присел на корточки, заглянул Джону в лицо. На висках снова выступила испарина, глаза нездорово блестели.

- Нужно ли, - спросил он, повинуясь внезапному наитию, - чтобы люди видели своего лорда таким?

Мало кто знал, что именно произошло после того, как руки предателей вонзили кинжалы в спину лорда-командующего. Как Тормунд разбил голову Боуэна Мурша – легко, словно та была перезрелой тыквой, полной мясистой мякоти – никто не пропустил. Так же как и ревущего во всю силу могучих легких, громящего все на своем пути великана. Люди королевы, разъяренные и испуганные смертью своего рыцаря, лишь добавили смуты, как и их обнаженные мечи. Кто-то уронил промасленный факел на ступеньки Королевской Башни – занялись перила. Среди всего этого хаоса все как будто забыли о Джоне. Кто-то переступил через него, кто-то наступил на его пальцы, скребущие по красному снегу. И это было даже страшнее, чем само предательство.

Позже, недели спустя, кто-то клялся, что он умер – упал в снег мертвым, что твое полено, а магия Красной Ведьмы воскресила его. Другие говорили, что Джон выкарабкался сам – раны оказались хоть и страшными, но не смертельными, а лорд-командующий – на удивление крепким малым, как и пристало северянину. Атлас знал, что ошибались и те, и другие – но зато и те, и другие смотрели на Джона с благоговением и страхом, когда он снова встал на ноги. Надо ли, чтобы люди видели, что герой, каким они мнили своего лидера теперь, вовсе не так безукоризнен, как им кажется? Человека-то они однажды уже закололи.

То ли Джон подумал о том же, то ли нашел в его словах какой-то свой смысл. Так или иначе, скривив губы, он кивнул.

- Черт с вами. Обоз отправится дальше к Факелу - нет нужды задерживаться всем. Со мной останется Атлас – видят боги, я знаю, что прогнать тебя не получится. Андрес, ты поведешь людей... а я нагоню вас сразу, как только почувствую себя лучше.

Горбун улыбнулся и сжал крепкой смуглой рукой его плечо.

- Мы, верно, и до замка добраться не успеем, как ты обгонишь нас, мальчик.

- Так и будет.

Инистые врата

Инистые Врата

Обоз отчалил, когда солнце еще стояло в зените. Стена под его лучами искрилась синим и голубым, воздух был прозрачен. Если бы Атлас смотрел в спины уходящим всадникам, то мог бы видеть их еще долго. Но на то, чтобы пялиться, у него не было ни времени, ни желания. Ему предстояло много работы.

Первым делом следовало устроить для Джона удобное спальное место. Атлас не знал, были ли Инистые Врата когда-нибудь как следует заселены, но если и так, следов пребывания людей в замке осталось немного. Каменные строения смотрели черными провалами окон сурово и неприступно - словно он не был законным хозяином этих мест, а нарушал их покой.

Комната в жилом доме, которую он выбрал, отличалась от общих спален Черного Замка. Она была меньше – здесь могли бы с удобством разместиться пятеро мужчин, но уж никак не вдвое больше. Ставни, забиравшие окна, запирались изнутри на крепкие дубовые засовы и были усилены железными прутьями. Зачем? Очаг был округлым и здоровенным. Чтобы протопить такой, дров понадобится уйма, но и тепла он даст много. Решетка на очаге отсутствовала – было лишь невысокое ограждение, сложенное из красных кирпичей. «Чтобы несложно было зажечь факел», подумал Атлас. «Или чтобы можно было выхватить из огня головешку в случае чего». Эта мысль ему не понравилась, и он постарался поскорее забыть о ней.

Натаскав дров, он развел огонь в исполинском очаге и устроил для Джона лежанку поблизости. Тот, впрочем, и не думал мерзнуть: лоб его снова горел, на щеках расцвели два красных пятна, а глазные яблоки беспрестанно двигались под сомкнутыми веками. Плохо, плохо. Отломив прозрачные кончики у хрустальных сосулек, свисающих с карниза, Атлас осторожно нажал на чужой подбородок и вложил один между обветренных губ. Он истаял пугающе быстро. Кадык с натугой прошелся вверх-вниз по горлу.

«Он не кашляет, хвала богам». С самого раннего детства Атлас боялся хворей. От легкой летней простуды, из-за которой вечно подтекает из носа, до скверной болезни, которую можно получить, ублажая другого человека – все они пугали его. Было мерзко представлять, что зараза, медленно сжигающая людей изнутри или заставляющая их гнить между ног, однажды может добраться и до него. Но не менее страшно было и то, как больной человек менялся. Зараженный будто превращался в свою болезнь. Она косматым демоном сидела у него на груди, и за ее клыкастой рожей больше нельзя было рассмотреть его лица и чистых глаз.

Малодушная мысль о том, что лучше бы с Джоном остался кто-то другой, вспухла в сознании, словно нарыв, и так же быстро лопнула. Стоило лишь представить, как он ехал бы сейчас по направлению к Шлюховнику вместе с другими братьями, мирно покачиваясь в седле, с каждым шагом лошади увеличивая расстояние между собой и Джоном – и в груди тут же неприятно потянуло. Нет уж.

Когда нехитрая похлебка из моркови, лука и пары кусков оленины была готова, Атлас растворил немного сероватого порошка в воде и потряс Джона за плечо, заставляя проснуться.

Воспаленные глаза приоткрылись и тут же сомкнулись снова, как бывает, когда человеку больно смотреть на яркий свет.

- Не могу смотреть, - проговорил Джон еле слышно.

Атлас подставил плечо и помог ему приподняться. Осторожно придержал готовую вот-вот завалиться голову.

- И не нужно. Просто выпей это. Это лекарство, от которого ты почувствуешь себя лучше.

По крайней мере, он надеялся на это. Среди прочего обоз вез с собой и лекарства, которые предназначались для гарнизонов Факела и Восточного Дозора, но не мудрецов, умеющих как следует разбираться в них. В Староместе, когда у него болела голова или ломило тело, он пил подслащенный сахаром сок лимонов и жевал королевскую медь, росшую в горшках у Онгель вперемешку с мятой, кислицей и прочей дребеденью. Так делали все, и он тоже. Жесткая рыжеватая травка то ли и в самом деле помогала от мелких хворей, то ли просто заглушала своим мерзким привкусом все на свете. Порошок, который они с Андресом отыскали среди прочих бутыльков, коробочек и свертков, состоял из нее, бузинового цвета и пижмы и якобы прогонял жар. Неплохо бы этому и в самом деле оказаться правдой.

Он наполовину ожидал, что Джон упрется или начнет допытываться, что именно растворено в воде – видят боги, порою более дотошного и упрямого человека трудно было отыскать. Однако лорд-командующий, похоже, и в самом деле чувствовал себя совсем плохо: он только послушно разомкнул губы, позволяя стюарду напоить себя. Воодушевленный успехом, Атлас наклонил глиняную кружку слишком круто, и немного питья пролилось на одежду. Джон вскинул руку, чтобы оттереть подбородок, и Атлас едва удержался от возгласа. Его ногти побелели, а пальцы до первой фаланги отливали странной, неживой серостью, как бывает, когда сильно обморозишься.

Есть Джон отказался наотрез, а когда Атлас попытался уговорить его выпить хотя бы немного мясного бульона, и вовсе уснул, откинув голову ему на плечо. Как будто специально, чтобы избежать дальнейших препирательств. Свернув из своего плаща жесткое подобие подушки, он подсунул его Сноу под голову и устроился поближе к очагу – чистить сапоги, которые с самого отъезда из Черного Замка пребывали в ужасном состоянии.

Сказать по чести, он мог бы найти себе занятие понасущнее. Натаскать побольше дров, пока снаружи светло. Проверить лошадей, осмотреть окрестности. Но монотонная работа, при которой заняты руки, но не голова, всегда успокаивала его и приводила мысли в порядок. Засохшая грязь, соскабливаемая с голенища – как тяжелые мысли, осыпающиеся трухой.

Раньше, когда он жил в Староместе, а такие грубые и страхолюдные сапоги могли лишь присниться ему в худшем из кошмаров, он тоже любил чинить что-нибудь. Люди, с которыми он жил в веселом доме, занимали себя по разному. Большинство шлюх обожало шастать по рынку, где можно было самыми разными способами разжиться новыми безделушками и клиентами, а еще собирать сплетни, как собака собирает репьи на шкуру. Два Зуба мог полдня с суровым видом точить кинжал, а потом столько же выстругивать им единорога из куска дерева. Онгель разводила цветы, а Реус обожал прихорашиваться и разглядывал себя в любой отражающей поверхности, даже в кружке воды. Атлас возился с тряпками. Шить – вот что было лучше всего. Мелкие стежки ложились один к одному, как зернышки в пшеничном колосе, прореха на наряде становилась все меньше, а потом исчезала совсем. «Хорошо бы дыры в твоей глупой голове тоже можно было зашить», смеялась Онгель, когда заставала его за этим занятием. «Глядишь, тогда остаток мозгов и не вылился бы». И вправду хорошо бы.

Видят боги, здесь, в занесенном снегом пустынном замке на краю света, рядом с человеком, ради которого он был готов на все – узнать бы только, в чем это «все» заключалось - ему не помешало бы немного мудрости.

+ комм

@темы: слэш, тексты, ББ-2016, приключения, R, романс

---

Пробуждение

[BIG_ICE_BANG]

Название: Пробуждение
Автор: cortchuzska, ссылка
Переводчик:  belana,  Lelianna,  Shinnen,  clifford undead,  Mormeril, разрешение получено
Бета:  belana,  Lelianna
Иллюстратор:  Lilymoor (арт),  Любава21 (клип),  Горацио (заглушка)
Персонажи/Пейринг: Оберин Мартелл/Эллария Сэнд, Доран Мартелл/Мелларио из Норвоса, Рейегар Таргариен/Элия Мартелл, змейки, ОП
Категория: джен, гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: семейная драма, преканон
Размер: ~45000 слов
Саммари: "Убей мальчика и дай мужчине родиться". Доран и Оберин после смерти Элии.
Примечания: фик переведен на PLiO BigBang-2016
Дисклаймер: не претендуем
Ссылка на скачивание: АО3, форматы mobi, epub, pdf, html

Глава 1. Дорн

В ярко-синем небе, которым так славился Дорн, пел жаворонок, и прекрасный день сиял во всем своем великолепии, словно в насмешку. Пологи шатра были спущены, внутри царила духота.

— Дети преграждали Роберту путь к трону. — Охрипший от горя голос Дорана был спокоен.

— А сестра преградила путь убийцам своих детей. Как опрометчиво с ее стороны, — саркастически отметил Оберин.

— Неизбежные жертвы войны. Они хотят заставить нас смириться с этим. — Доран замолчал и попытался сглотнуть комок в горле, но не сумел.

— Новости от верных нам людей из королевского дворца. — Он передал брату письма. — Их доклады наводят ужас.

— Кто убил Элию? — Оберин в волнении быстро пролистал бумаги.

— Имена подставные — люди, не имеющие к этому отношения. Читай дальше.

Оберин пробежал глазами пергамент.

— Зачем они пошли на это?

— Корыстолюбцы хотят снискать благосклонность нового короля. Многое изменилось, а Роберт всегда был щедр, раздавая то, что не принадлежит ему по праву. Их наградили землями, титулами, выгодной женитьбой, должностью при дворе или военными трофеями?

— Роберт слишком кичится своей доблестью и образом прекрасного рыцаря. Он не настолько глуп, чтобы не замечать, как от его имени насилуют женщин и убивают детей, а уж тем более отдавать прямые приказы.

— Но я абсолютно уверен, что он намеренно закрыл глаза на действия своих людей, которые избавили его от помех, — кисло возразил Доран.

Он предполагал, что Оберин впадет в безумие, скорбя по сестре, однако тот был на удивление спокоен, и это тревожило Дорана.

— Насколько я помню, около года назад Рейегар собственноручно посвятил Клигана в рыцари, — процедил Оберин сквозь зубы.

— Долг чести мог бы удержать его от убийства?

— По крайней мере, этот так называемый долг чести мог бы обязать его подарить детям легкую смерть и не трогать Элию. Она ничем не угрожала Роберту Баратеону — у нее не было прав на престол. Зачем ему понадобилась ее смерть?

— Элия сопротивлялась, защищая своих детей.

— Естественный порыв матери… А мы знаем, что Григор Клиган достаточно высок и тяжел, чтобы без труда одолеть хрупкую женщину, маленькую девочку и младенца, — сказал Доран. — Люди, жаждущие власти, стремятся добиться расположения короля. Превыше всего Тайвин Ланнистер ценит беспрекословное подчинение, и он отнюдь не слабый правитель. Его люди могут бесчинствовать, как им заблагорассудится, однако Тайвин никогда бы не позволил своим знаменосцам пренебречь приказами или перейти границу дозволенного. — Доран намеренно сделал паузу. — Выгнал ли Ланнистер своевольных псов из своих покоев? Лишились ли они его благоволения?

Оберин пристально посмотрел на него, и Доран продолжил:

— Он по-прежнему держит при себе прикормленных чудовищ. Когда Тайвин решит, что пришло время устрашить врагов, то вновь спустит с привязи свое бешеное зверье.

— Свора безмозглых шавок! Они сделали то, что было велено! — прошипел Оберин. — Их поманили сочными костями, и по щелчку пальцев хозяина они выполнили приказ.

— Ланнистер долгие годы был Десницей прежнего короля и его лучшим другом, именно поэтому он так старается выслужиться перед новым правителем. Его честолюбию нет предела. Пост Десницы не утолил его жажды власти, он всегда хотел, чтобы его дочь стала королевой.

— В отличие от Роберта ему чуждо милосердие, и он славится своими жестокими расправами. Именно Ланнистер отдал приказ убить Элию. У кого еще была хоть малейшая причина ненавидеть нашу сестру?

— Ты задал верный вопрос, но пока у нас нет доказательств.

— Тебе нужно больше доказательств? — угрюмое лицо Оберина потемнело. — По мне, так их вполне достаточно. Нам бросили вызов, и мы должны принять его.

— Ланнистер не бросает вызовы ради развлечения. Если мы сейчас начнем войну, то погибнем. Войска Тайвина почти не понесли потерь, ведь он до последнего момента избегал участвовать в сражениях. — Доран разгладил скомканные листы пергамента. — Ланнистер способен таить зло годами, не забывая ни единой мелочи.

— Как и ты, брат? — с издевкой спросил Оберин, наградив того презрительным взглядом.

Доран подавил раздражение и никак не отреагировал на выпад.

— Тайвину мало смерти Элии. Наши призывы выдать виновных ставят его под удар. Ланнистер делает все возможное, чтобы уничтожить нас, но мы не Рейны и не Тарбеки. Он не единственный, кто понимает, что лучший способ победить в битве — заставить других драться вместо себя. Я не шагну в расставленную ловушку.

— А я шагну. Я захвачу в пекло столько врагов, сколько смогу, — и горе каждому, кто вздумает молить меня о пощаде! Пускай попробуют изловить Змея! Они сполна отведают яда с моих клыков. — Оберин мрачно рассмеялся. — Ты преклонишь колени перед «праведным» королевством, возведенным на крови невинных детей и изнасилованных женщин? А я хочу взамен отведать крови врагов. Во имя мести!

— Ты хочешь развязать войну? Объявить поход в Королевские Земли во имя мщения? Свергнуть Баратеонов, Ланнистеров, Старков, Талли, Арренов из Долины? Этот подвиг нам не по силам. Будет новый мятеж, обреченный на провал. Дорн не сможет победить в открытом противостоянии. Впрочем, даже если твоя затея выгорит — кого ты возведешь на трон? Визериса? Мальчик не сумеет на нем удержаться.

— Меньше всего меня волнует, чей зад будет полировать Железной трон. — Оберин поднялся, упершись ладонями в столешницу. Он подался вперед, и мышцы на его руках напряглись. — Мне важно, сколько мертвецов я свалю к его подножью. И что ты сделаешь, Доран? Просто промолчишь, как и всегда?

Оберин сверлил брата взглядом, но тот не отвел глаза.

— Война — вот единственный ответ!

— Оберин, неужели ты настолько слеп? Тайвин оставил для нас этот единственный вариант. Никогда не делай того, что ждет от тебя враг! Я не собираюсь становиться марионеткой Ланнистера и участвовать в затеянной им интриге. Если он так стремится развязать войну с Дорном, то взамен получит долгий холодный мир, который я ему обеспечу. Я не собираюсь плясать под «Рейнов из Кастамере».

— Я представлял себе пляски другого рода. Пляски мечей и копий. Нет музыки слаще для тех, кто жаждет сокрушить врагов в битве.

— Это приведет к смерти, брат, — пробормотал Доран. — Твой план слишком ненадежен.

Оберин отмахнулся от тихого сдержанного ответа.

— А ты можешь предложить план получше? Я не собираюсь торчать здесь, взывая к справедливости, и причитать, словно беспомощная женщина, — в гневе бросил он и, отдернув полог, вышел наружу, кипя от ярости.

Доран услышал ржание лошадей, быстрый перестук копыт и голос Оберина, выкрикивающий команды. Легкий ветерок всколыхнул воздух внутри шатра, и все звуки быстро растворились в тишине пустыни.

«Наша сестра была беспомощной женщиной, — подумал Доран, — у нее не было шансов».

Глава 2. Солнечное Копье

«Доран! Если ты изнурен или тебя одолевают сомнения, или когда твой разум затуманен — ступай в Водные Сады. Только там ты найдешь ответы, и нигде больше», — слова матери часто возникали в его памяти с тех пор, как он стал принцем Дорна.

* * *

— Тебе станет лучше в Водных Садах, они помогут забыть твою скорбь.

— Водные Сады?

— Подумай о браке. Тебе нужно жениться, обзавестись наследниками и обеспечить свое будущее. Это пойдет тебе на пользу.

— Брак. Чтобы забыть свою скорбь, — безучастно повторил он.

— Я не узнаю тебя, Оберин! После гибели Элии у тебя не было ни женщины, ни мужчины. Воздержание вредно, заведи роман утехи ради. Это поможет забыть твою скорбь.

— Утехи? — Оберин взмахнул исхудавшей рукой. — Я не хочу забывать свою скорбь — в ней моя утеха.

Доран почувствовал, как плотный ком сдавил его горло.

— Ты не подчинился моим приказам.

— Да, — угрюмо ответил Оберин.

— Если бы ты не был моим братом, оказался бы в змеиной яме, — печально произнес Доран.

— Я бы оказался в змеиной яме, — безразличным тоном согласился он.

— Ты мой брат, Оберин.

Тот слепо уставился в окно, забранное решеткой.

— Да, — помедлив, ровным голосом ответил он. — Твой единственный брат.

«Непреклонный, несгибаемый, несдающийся…»

Впрочем, Оберин Мартелл уже был близок к тому, чтобы сдаться. Доран встал и положил руку ему на плечо.

— Я люблю тебя и любил ее, — Доран сделал паузу. — Но Дорн я люблю сильнее. Я никогда не начну войну, в которой мы не сможем победить.

* * *

— Я мог бы защитить ее.

— Прекрати изводить себя — тебя не было в столице.

— Если бы я оказался там… — прошептал он.

— Если бы ты оказался там, тебя убили бы вместе с Элией.

— Я бы погиб, но не один, — Оберин скрестил руки и мрачно усмехнулся.

— Только глупец льет слезы над тем, что не в силах изменить.

— Если бы я мог прекратить думать об этом, мне стало бы все равно. Но мне не все равно, Доран… отнюдь не все равно, — произнес он глухим голосом.

Оберин опустил голову, словно утомившись непривычно длинной речью.

— Ты всегда был таким самоуверенным гордецом, Оберин. Чем скорее ты поймешь, что не можешь быть вездесущим, вечно идти напролом и получать то, чего страстно желаешь, — тем скорее исцелишься. Порой мы вынуждены разыгрывать карты, выданные судьбой.

— Мы правители Дорна. Правитель может сам выбрать свою судьбу, а затем держать ответ за то, что сделал или не сделал.

— Правитель должен выбирать мудро и знать, что ему подвластно, а что нет, — Доран грустно посмотрел на него. — Ты не можешь защитить всех. Иногда ты не в силах спасти даже тех, ради кого готов пожертвовать собственной жизнью.

Он добавил сдавленным голосом:

— Тех, кого любишь. Своих близких.

Глава 3. Доран

Внезапная кончина матери, безумие Рейегара, мятеж Роберта, война, разорение Королевской Гавани, Элия и ее дети, свержение Таргариенов, возведение на трон Баратеона, волна беспорядков в Дорне и Оберин во главе бунтовщиков — вот кошмарная бесконечная цепь кризисов, с которыми Доран должен был справляться в одиночку.

Дорнийцы молились на принца Оберина и, не раздумывая, последовали бы за ним в любую из семи преисподних, исступленно выкрикивая его имя. Путь Оберина вел к войне, в которой Дорн был бы полностью уничтожен, а именно этого Доран отчаянно пытался избежать. Но все его усилия привели к тому, что дорнийцы презирали его как труса и начали выказывать откровенную враждебность.

Он опасался предательства среди своих подданных. Единственным человеком, кому он мог полностью довериться, был Арео Хотах, телохранитель его жены, приехавший вместе с ней из Норвоса. Доран решил забрать его в свою охрану, не спросив мнения леди Мелларио. Это стало очередным оскорблением, которое ей пришлось проглотить вместе с прочими обидами. Некоторые из них она смогла простить, а некоторые — нет. Сейчас леди Мелларио скрывала разочарование в супруге и браке. Власть Дорана над непокорными лордами и неистовыми дорнийцами ослабевала с каждым днем. Он уже потерял сестру, почти потерял брата, и жена тоже от него отворачивалась.

Договорный брак подобен ростку, проклюнувшемуся из зерна, — одной лишь любви для него недостаточно, чтобы расти дальше. Ему нужна вода и забота. В этом вскоре убедился Доран, который давно забросил свой сад любви, и он высох без подпитки под неумолимым безжалостным дорнийским солнцем.

Безжалостность и неумолимость — вот качества истинного принца Дорна.

— Он должен покориться моей воле. Не нужно применять силу без необходимости.

— А если принц Оберин будет сопротивляться?

Доран знал, что сражения не избежать.

— Делайте, что должно, капитан. — Жестом он велел ему удалиться.

Тот стукнул древком своей секиры в мраморный пол, показывая, что принял приказ, и, повернувшись кругом, вышел из покоев.

Арео Хотах был единственным воином, кому Доран мог поручить эту непростую задачу. Капитан гвардии дал клятву защищать, служить и подчиняться. Простые обеты для простой души.

Обязанности Дорана, которые завещала ему мать, почти ничем не отличались от клятв Арео Хотаха — защищать детей, служить Дорну, подчиняться королю. Простые обеты для простых душ.

«Пусть другие думают именно так».

Доран Нимерос Мартелл, принц Дорна, не был простым человеком.

«Пусть они видят мое разбитое сердце и преклоненное колено. Я склонюсь перед Королевской Гаванью. Никто не поверит, если это сделает Оберин — опасный и непредсказуемый, как дикий огонь».

Доран был осмотрительным человеком.

«Я готов вынести презрение всех Семи Королевств, Дорна и даже собственной семьи, если это всего лишь плата за месть. Я умею ждать».

* * *

Арео Хотах выследил Оберина и захватил в плен, сумев избежать кровопролития, — оглушил его секирой, повернув лезвие плашмя. Он привез принца в Солнечное Копье, в беспамятстве, еле живого.

Оберин провел без сознания несколько дней, затем Дорану сообщили, что его брат очнулся. Тот смотрел на него остекленевшими воспаленными глазами — прежняя тень полного жизни Оберина. Точно такой же взгляд был у Морса и Оливара, когда они умирали.

Он взял Оберина за руку, но тот не узнал его. Каждый день Доран отчаянно надеялся, что здоровье, сила и выносливость, которых не было у их умерших братьев, достались Оберину, и тот выздоровеет.

«Ему не выжить».

Доран поклялся: «Но выживу я. Выживет Арианна. Выживет Дорн. Кто бы ни стал правителем Дорна, он никогда не забудет и не простит того, что случилось».

Оберин все же поправился. Он узнал Дорана и вновь начал говорить, лихорадка постепенно отпускала его. Но глаза Оберина по-прежнему словно оставались незрячими, а каждое утро, когда Доран навещал его, между ними повторялся один и тот же разговор.

Доран постоянно спрашивал себя: неужели тот пылкий, надменный и необузданный Оберин, которого он помнил, умер, оставив лишь пустую оболочку.

* * *

Он долго выжидал, прежде чем снова задать вопрос, на который вместо ответа вечно получал молчаливую усмешку. Оберин проиграл, но Доран чувствовал, что праздновать победу пока рано. Его сломленный брат все еще не сдавался и не хотел полностью подчиниться его воле.

— Обещай мне, что больше не будешь поступать опрометчиво.

В этот раз Оберин кивнул.

— Хорошо.

Подавив вздох облегчения, Доран прикрыл глаза. Ему захотелось крепко обнять брата за плечи, однако он преодолел этот порыв. Любой неосторожный жест или слово могли разрушить хрупкое душевное равновесие Оберина. Мгновенье спустя он услышал шепот:

— Опрометчиво… Если бы я только знал, что это такое...

Доран приказал охране неусыпно находиться в покоях выздоравливающего брата, опасаясь, что тот может навредить себе. Круглосуточное бдение стражей отнюдь не улучшило настроения Оберина.

Глава 4. Водные Сады

— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше.

— Надеюсь, я смогу проехать несколько лиг в седле, не потеряв сознания.

Первое недолгое путешествие после заточения в Солнечном Копье — в сопровождении Арео Хотаха или, скорее, под его бдительным надзором. За ними в отдалении следовала пара стражников, а стоило им покинуть пределы города, как позади собрался целый вооруженный отряд. Они едва миновали половину пути до Водных Садов, когда Арео Хотаху пришлось пересадить ослабевшего Оберина на своего коня и поддерживать его, словно малое дитя. Достигнув окраины Садов, Оберина переложили на носилки.

* * *

— Сколько людей охраняют Водные Сады, Арео?

— Тридцать, мой принц. Как обычно.

— Удвой стражу.

— Когда принц Оберин выздоровеет, мне отвезти его обратно в Солнечное Копье?

— Держи его в Садах, подальше от Солнечного Копья и неприятностей. Без моего дозволения он ни с кем не должен видеться или вступать в переписку.

— Леди Мелларио не обрадуется, узнав, что принц Оберин поселился в Садах.

— Полагаю, что его это тоже совсем не обрадует.

* * *

Формальным предлогом для Дорана приехать в Водные Сады послужил визит к супруге, которая уже долгое время жила там, восстанавливая здоровье после рождения Квентина. Но на самом деле Доран беспокоился о брате. С тех пор, как Оберина в беспамятстве доставили в Сады, от него не было никаких известий — ни протестов, ни жалоб, ни единой весточки. А затем появилась записка: «Нужно поговорить».

— Ты никак не отреагировал на свою вынужденную изоляцию в Садах, — осторожно начал Доран.

Он полагал, что Оберин все еще слаб, как котенок, и у него не хватит сил на пререкания и споры, однако тот выглядел на удивление бодрым и собранным — совсем как до болезни.

— Я считал это бесполезной тратой времени.

Оберин направился к апельсиновой роще.

— Зачем ты хотел переговорить со мной?

Доран искренне хотел довериться Оберину, однако он прекрасно знал, что ему следовало полагаться только на себя. Брат всегда отличался сумасбродностью, именно поэтому Доран решил держаться настороже.

— Водные Сады сводят меня с ума. Я не могу здесь больше оставаться.

Оберин подхватил спелый апельсин и принялся бесцельно перебрасывать его из руки в руку. Затем он вонзил ногти в оранжевую кожуру и принялся аккуратно снимать ее.

— Я не был здесь с детства.

Он осторожно отделил полукружие апельсиновой корки и проделал в ней дыры, обозначив глаза. «Словно в детстве, когда мы вырезали в кожуре клыкастую пасть, затем набивали ее сухими стеблями, заливали внутрь масло и поджигали. Мы представляли, что это огнедышащий дракон», — подумал Доран.

— Я помню, как мы здесь жили. Элия не могла все время плескаться в бассейнах и предпочитала наблюдать за нами. Каждый вечер я рассказывал ей о своих шалостях, зная, что она никогда не выдаст меня матери.

«Принцы и драконы» была одной из немногих игр, в которые дозволялось играть хрупкой Элии, и они вечно спорили, стараясь изменить правила. Оберин хотел быть прекрасным принцем, спасающим принцессу из лап драконов, а Элия настаивала, что драконы сами — защитники принцесс. Жизнь показала, что оба они ошибались, когда Элия вышла замуж за Рейегара, и ни Дракон, ни прекрасный принц не сумели спасти принцессу и ее детей.

— Забавно, что твоя маленькая Арианна проделывает то же самое: сообщает обо всех проказах своему хворающему дяде.

Оберин проглотил сок, выдавленный из апельсиновой дольки, и раздраженно отшвырнул остаток фрукта.

— Сомневаюсь, что Элия была в восторге от твоих проделок, — заметил Доран. — Я только что выслушал жалобы Мелларио. Кто предложил Арианне вылить в бассейн содержимое всех пузырьков дочери тирошийского архонта?

— Я всего лишь познакомил ее с основами химии.

— Арианна провела опыт по твоему совету, и теперь дюжина ребятишек щеголяют зелеными пятнами на коже.

— А что тут такого? — фыркнул Оберин. — Дети были в восторге, они вечно завидовали веснушкам Крапинки Сильвы.

Он вел себя, словно пятилетний ребенок.

— Давай поговорим серьезно, — сказал Доран. — Ты должен сам решить, как будешь жить дальше.

Вдалеке переливались бликами бассейны. Братья приблизились к скамье, и Оберин опустился на нее.

— А ты, Доран, когда-нибудь решал без посторонних советов, как будешь строить свою жизнь?

— Да. Я женился на Мелларио. — Доран подавил вздох.

— Единственный раз в жизни ты принял решение без советчиков. Было ли оно мудрым?

Доран поймал его насмешливый взгляд. Обсуждение брака с Мелларио совершенно не касалось Оберина, и вообще вопросы должен был задавать Доран.

— Сейчас мы говорим о тебе, — парировал он.

— Твои советы слишком мудрены для меня, поэтому я никогда им не следую.

— Что ты имеешь в виду?

— Я все обдумал. Как считаешь, надеть черное будет правильным решением?

— Ты… на Стене? В этом… холоде?!

Оберин не утратил способность преподносить сюрпризы.

— Почему именно Ночной Дозор?

— Ну, белый плащ Королевской Гвардии мне не заполучить. А ты должен радоваться, что я буду очень далеко от Дорна и политических интриг.

— Роберт Баратеон повеселится от души, — сухо ответил Доран.

— Это твое желание — заставить меня изменить жизнь, — пожал плечами Оберин, — и не создавать тебе проблем.

Он поднялся, и братья направились к бассейнам.

— Странное совпадение, ведь на самом деле эту идею с Ночным Дозором подбросил лорд Тайвин. Ты не мог знать, что Джон Аррен недавно посетил Дорн. Он намекнул, что ты мог бы присоединиться к братству, — сказал Доран и добавил, — кстати, угадай, кто из знати недавно надел черное? Бенджен Старк.

— У Старков это что-то вроде семейной традиции, — равнодушно ответил Оберин.

— К счастью, в нашей семье этой традиции нет, и я буду очень рад, если ты не станешь ее основателем. Мы больше не делаем уступок Ланнистерам, и Роберт Баратеон это понял.

Доран продолжил:

— Он вознаградил это семейство воистину по-королевски. Джейме Ланнистер, презревший обеты Королевской Гвардии, получил помилование и продолжает носить белый плащ. Серсея Ланнистер стала королевой! Как быстро Роберт вычеркнул из памяти свою возлюбленную Лианну, но что может соперничать с богатейшим приданым от Кастерли Рок? Золото позволило забыть об Элии и ее детях, завернутых в красные ланнистеровские плащи. Джон Аррен нынче Десница короля, а недавно он женился на младшей дочери Талли, потому что привлек того на сторону Роберта.

— Меня уже тошнит от перечисления королевских милостей.

— Лучший друг Роберта, Эддард Старк, который также убеждал лорда Хостера Талли присоединиться к мятежу, женился на его старшей дочери вместо погибшего Брандона. Он в одиночку перебил половину Королевской Гвардии. Старк — единственный из победителей, который потерял больше всех: отца, брата, сестру — и ничего не получил взамен.

— Прости, но я не собираюсь лить слезы над его злоключениями.

— Лорд Старк потребовал, чтобы Цареубийца отправился в Ночной Дозор, но вместо этого черное надел его собственный брат. Ланнистеры всегда платят свои долги, — угрюмо усмехнулся Доран. — Как ты понимаешь, я был весьма удивлен, узнав, что сиру Джейме даже не предложили вступить в ряды Ночного Дозора, так же как и многим другим, кто доблестно сражался за принца Рейегара на Трезубце.

— Хорошо. Если ты против моего вступления в Ночной Дозор, значит, остается только женитьба. Хотя, надо признаться, жених я незавидный.

— Тебе нельзя жениться на дорнийской девушке. После твоих былых «подвигов» и неожиданного выздоровления я уверен, что большинство дорнийских семейств, самых неистовых и безумных, предложат в качестве невест своих дочерей, сестер, бабушек и даже еще не рожденных младенцев. Они буквально молятся на тебя, и, выбери мы одну знатную семью, остальные сочтут себя смертельно оскорбленными. Поэтому в Дорне для тебя нет подходящей партии.

— Как это мило, — кисло заметил Оберин.

Дорану нужно было выговориться, и он возмущенно продолжил:

— Лорд Уллер засыпал меня предложениями о помолвке еще до того, как его жена разрешилась от бремени мальчиком. Я возношу благодарности Семерым, потому что Уллер не в своем уме, и нам не придется отказывать ему, а также не придется гадать, унаследует ли твой ребенок их фамильное безумие. Уллер грозится разрушить статую Матери в септе лорда Фаулера, поскольку считает, что тот не заслужил девочек-близнецов. В собственной септе он уже сжег алтарь Матери, потому что она не выполнила его мольбы. Еще он спалил целиком септу Хеллхолта вместе с септоном — лорд Уллер не сторонник полумер. Леди Блэкмонт вдвое старше тебя, однако она предложила себя в качестве невесты, так как уверена, что ты вспоминаешь о ней «с любовью». Лорд Франклин Фаулер, со своей стороны, предлагает тебе обеих своих дочерей: одну в законные жены, вторую — в фаворитки, причем оставляет за тобой право выбора. Франклин заботливый отец, а близняшки настолько привязаны друг к другу, что он не хочет их разлучать.

— Эти девочки — подружки Арианны? — тревожно спросил Оберин.

— Да. У Джейни сейчас зеленая нога, а у Дженнелин зеленая спина. Прекрати гримасничать, к свадьбе краска сойдет. В любом случае, не может быть и речи о браке с девушкой из дорнийской семьи — я не желаю, чтобы Уллеры, Фаулеры и Блэкмонты разом вцепились мне в глотку.

Доран перевел дыхание.

— За пределами Дорна ты стал нежеланной партией. Даже лорд Переправы отозвал свое предложение. Он решил, что впадет в немилость в случае заключения брачного союза с кем-то из Мартеллов, ведь Фреи — не Ланнистеры, а положение лорда Уолдера довольно шаткое. Он вывел свои войска на битву, когда ее исход был предрешен, и предпочитает лишний раз не напоминать об этом своим сюзеренам. Оберин, если ты действительно хочешь жениться, то попытай счастья в Вольных Городах.

Они подошли к бассейнам. Маленькая голая девчушка, зеленая от корней волос до пяток, кинулась приветствовать их. Она дернула Дорана за рукава.

— Отец! Гэрин сказал, что он из сирот Зеленокровной, так почему же он тогда не зеленый?

— Ты уверена, что я твой отец? Я принц и у меня дочь — принцесса, а в меня вцепился какой-то зеленый лягушонок, — Доран внимательно посмотрел на нее. — Хотя этот лягушонок поразительно похож на мою Арианну. Неужели злобный колдун превратил тебя в жабку?

— Это не злой колдун, а магия зеленой краски! — хихикнула Арианна.

— Все же ты больше похожа на лягушонка, чем на принцессу, а я не могу допустить, чтобы Дорном правила лягушка. Ты знаешь, как вновь превратить лягушку в принцессу? — Доран обнял дочку. — Ее должен поцеловать настоящий принц!

Он расцеловал юркую, мокрую, зеленую Арианну.

Маленькая принцесса-лягушка спрыгнула вниз и потянула за руку Дорана, увлекая его за собой. Оберин проводил их взглядом.

Когда Доран вернулся — взмокший и смеющийся, весь в зеленых пятнах, — Оберин поджидал его под арочной колоннадой.

— Я сделал выбор, — сказал он. — Я уеду в Старомест.

Доран услышал в голосе брата твердую решимость, очень необычную для столь безрассудного и легкомысленного человека.

Вероятно, решение Оберина было лучшим выходом. Обучение в Цитадели могло бы направить его кипящую энергию в нужное русло. Большинство предметов, которые изучали мейстеры, наверняка бы вызвали у него жадный интерес, удержав от возвращения в Дорн и дальнейших попыток мятежа. При этом отъезд Оберина не выглядел бы отлучением от семьи или изгнанием, а скорее наоборот, дал бы Мартеллам немало преимуществ.

Доран написал Элис Ледибрайт, лорду-казначею, чтобы та выдала Оберину щедрую сумму на проезд и расходы. Его брату подобало жить в Староместе как истинному принцу Дорна — он должен был сорить деньгами, показывая окружающим, что пользуется полным доверием и поддержкой Дорана.

Мать была права. Оберин нашел ответы в Водных Садах и наконец-то сделал выбор, как жить дальше.

Однако Доран ожидал от него совсем другого решения.

Глава 5. Старомест

Улочки Староместа были залиты помоями, а сфинксы, охраняющие ворота Цитадели, словно уменьшились в размере.

Оберину было уже не тринадцать — он перестал видеть мир сквозь золотую дымку, и утренняя мгла, поднимающаяся с берегов Медовички, утратила свою таинственную магию. Впрочем, староместский сидр был по-прежнему крепок, и, хотя он никогда не нравился Оберину, его непривычный вкус все же соблазнил впервые за долгое время напиться допьяна.

Какие-то маленькие оборванцы ссорились из-за кучки червивых яблок, как свора бродячих псов над сохлой костью. Неужели мокрые булыжники мостовой когда-то сияли, словно покрытые драгоценной глазурью, а теплый дождь будто оставлял поцелуи на коже — или все это была лишь игра воображения тринадцатилетнего юнца?

Оберин заказал еще одну кружку, прекрасно зная, что затем последует мучительное похмелье, но ему было все равно.

— Ты никогда не жаловал сидр, Попугай.

Он поднял голову и встретился взглядом с Толстым Дурачком — ныне мейстером Дунканом. Таверну с шестивековой историей наводняли школяры и мейстеры. «Перо и Кружка» возникла еще во времена королевы Нимерии и с тех пор никогда не закрывалась, о чем гордо сообщала медная табличка, вывешенная в зале.

О Боги, Дункан по-прежнему звал его Попугаем. Впрочем, в этом месте никто не называл его Красным змеем. Оберин ненавидел свою школярскую кличку так же сильно, как Дункан — свою. Благодаря вычурному дорнийскому наряду — с яркими цветными лентами и кушаками, в переливающейся мантии — он навсегда стал Попугаем, потому что был похож на птицу с Летних островов, как ему сказали старшие ученики.

— Почему бы тебе не насладиться красным дорнийским в «Белом вороне»? Ты никогда не жаловался на недостаток денег.

— Я разучился наслаждаться, мейстер Дурачок, — усмехнулся Оберин.

«Я просто хочу напиться».

Он не мог заставить себя называть его Дунканом. Когда-то Толстый Дурачок был застенчивым тощим коротышкой с оттопыренными ушами, которые вечно полыхали красным. Хотя он был несколькими годами старше Оберина, они стали неразлучными друзьями в Цитадели. Сейчас сухопарый Дункан был гораздо выше Оберина и носил тяжелую мейстерскую цепь.

— Мне очень жаль, Попугай, — мейстер Дункан покраснел так сильно, словно вновь превратился в прежнего Толстого Дурачка, — твои близкие… Я бы хотел… Если бы я мог…

Оберин покачал головой. В их паре без умолку болтал он, а Толстый Дурачок обычно отмалчивался. Его считали робким, однако Дурачок владел даром молчаливого дружеского участия. Этим талантом он умудрялся обуздывать безрассудного Попугая и много раз удерживал его от необдуманных поступков. Кроме одного — из-за которого Цитадели пришлось избавиться от способного, но столь скандального школяра. Сенешаль не мог открыто вышвырнуть дорнийского принца — это подпортило бы репутацию Цитадели, поэтому дело замяли, а Оберину предложили уйти без лишнего шума.

Дункан затих, и Оберин приложился к кружке. Через некоторое время тот попытался неловко отвлечь его:

— Возможно, тебя заинтересует — завтра мейстер Марвин…

— Я уезжаю ранним утром.

— Я думал, ты пробудешь в Староместе хотя бы несколько дней.

— Я тоже так думал.

Оберин осушил до дна очередную порцию сидра.

— Хотя бы купи ей приличную одежду.

— Подыщу что-нибудь из одежек моих оруженосцев. Она слишком высокая для своего возраста. — Он выплеснул остатки сидра на пол. — Я хочу увезти ее отсюда, чем скорее, тем лучше.

— Ты даже не знаешь, твоя ли это дочь!

— Мать назвала ее Обарой.

Оберин продолжал напиваться, словно это могло решить все его проблемы. Мейстер Дункан покосился на него, а затем задумчиво уставился на переливающуюся бликами речную рябь.

— Из всей нашей компании ты был единственным, кто мог давать ей деньги на ребенка.

«Единственным идиотом, кто это делал. Я был глупцом и поверил в ее сказки». Он уловил смысл неодобрительного молчания Толстого Дурачка: «Попугай, неужели ты до сих пор настолько глуп?»

— Принц должен быть щедрым, — ухмыльнулся Оберин.

Перед отъездом в Старомест он спросил Элис Ледибрайт, которая пересылала деньги на содержание Обары, — где сейчас живет мать девочки. Та открыла свои записи и сообщила, что последние пару лет принц Оберин не давал никаких указаний, и поэтому она решила, что отправлять деньги в Старомест больше не требуется. Леди Элис выразила надежду, что Оберин повзрослел и наконец-то понял, как компрометирует семью Мартеллов запись в расходной книге «содержание ребенка староместской шлюхи». Ребенка, чьим отцом мог быть кто угодно.

А Оберин просто забыл напомнить леди Элис продолжать посылать деньги для Обары. «Итак, на самом деле под словом "повзрослеть" подразумевается "забыть"?»

Семь лет он снабжал мать Обары деньгами, которых ей наверняка хватало на беспробудные пирушки в течение семи месяцев в году.

Перед встречей Оберин вдруг подумал, что не помнит ее лица. Однако он немедленно узнал ее — она осталась почти прежней, неплохо сохранившись для женщины ее ремесла, и все же Оберин пришел в ужас от контраста с тем образом, который порой возникал в его памяти. «Первая возлюбленная всегда самая прекрасная».

Заурядное лицо с грубыми чертами — он не мог понять, почему когда-то она казалась ему столь привлекательной. Она не вспомнила его, а затем притворилась, что узнала с первого взгляда, и это расстроило Оберина даже больше, чем гибель юношеских воспоминаний о первой любви.

«Чего ты ожидал? Ты тогда был юнцом. Сколько мужчин у нее было с тех пор — мужчин, которых она выкинула из памяти? Сколько юнцов? Сколько принцев?» В Вестеросе было не так уж много принцев, чтобы она могла позабыть его, а у Рейегара Таргариена был отвратительный вкус: он предпочитал женщин, разрушавших города и королевства.

«Я нужен дочери».

Ложь. «Мне нужна дочь. Гораздо больше, чем ей нужен отец. Она нужна мне, чтобы я перестал ощущать, как безнадежна и пуста моя жизнь».

Глава 6. Обара

Голова раскалывалась от боли так, что он не мог связно мыслить. Оберин несколько раз крепко зажмурился, чтобы избавиться от огненных кругов перед глазами. Словно солнечный удар… Язык с трудом ворочался в пересохшем рту. Все кости ныли, однако он не помнил, что падал с коня. Хрипло дыша, Оберин осторожно огляделся.

Он лежал на пуховой постели в полутемной комнате. Сквозь плохо пригнанные деревянные створки пробивались полоски холодного света, который разбудил его, — лучи маяка Хайтауэра или лунный отсвет в безоблачном небе.

Повернувшись, он посмотрел на Обару.

«Ребенок-счастливчик… Мать — шлюха, а отец — пьяница».

Из всех его идиотских выходок — а их всегда было предостаточно — эта была самой безумной. Оберин забрал девочку с собой, и она пошла с ним, не проронив ни слова. Когда он попытался взъерошить ее жесткие волосы, Обара увернулась. Он понятия не имел, как с ней обращаться. Покидая Дорн, он планировал — как издевательски сейчас звучало это слово — забрать Обару в Водные Сады, но тогда она была всего лишь полузабытым именем, записанным в расходной книге.

Пугающая реальность не имела ничего общего со смутными мечтами Оберина, и дело приняло совсем другой оборот.

Он почувствовал сладкий запах апельсина, который лежал на столе, — того самого, который Обара получила вчера вечером. Она не поверила, что ей дарят фрукт, поэтому, когда Оберин вручил ей апельсин, неуверенно взяла его и понесла в ладонях так осторожно, словно ей доверили бесценное сокровище. Собственно, апельсин и был для нее сокровищем — Обара не сводила с него глаз и даже не осмелилась почистить его. В конце концов она решила оставить фрукт на завтра и села за стол, засунув руки под колени. Девочка разглядывала апельсин до тех пор, пока ее не начало клонить в сон.

Оберин перевернулся набок и неуклюже уселся на край кровати, отпихнув ногой ворох одежды на ковре, — вчера он был слишком усталым и пьяным, чтобы аккуратно сложить свои вещи. Прежде чем заснуть, он несколько часов наблюдал, как Обара спит в его постели. Такая осязаемая, естественная, хрупкая и бесценная, слаще любого апельсина. Оберин дивился на нее, как совсем недавно Обара дивилась своему неожиданному подарку. Впервые за долгое время Оберин чувствовал себя по-настоящему живым и понимал, что судьба не могла преподнести ему более драгоценный дар.

Он попробовал встать, однако ноги подвели его, и Оберин рухнул навзничь. Наконец ему удалось подняться с постели. Он распахнул оконные створки, впуская в комнату прохладный ночной воздух. Оберин оперся о подоконник, дыша полной грудью, чтобы проветрить трещащую от похмелья голову. Звезды постепенно тускнели в светлеющем небе. Он ощущал, как внутри него нарастает странная напряженность и свежий воздух кружит ему голову.

Обара шевельнулась и зевнула — его неуклюжие перемещения по комнате разбудили ее. Он повернулся к девочке.

Она лежала словно булыжник, подобранный с городской мостовой.

Приподнявшись на локте, Обара смотрела на него.

— М’лорд? — робко пробормотала она.

Тот присел на кровать и покосился на Обару.

— Просто приснился плохой сон.

Оберин взял ее за руку, и девочка подавила дрожь. Это было ужасно — лучше бы она просто вздрогнула.

Обара осторожно потянулась к нему и неуверенно спросила:

— Что мне нужно делать? — От этих слов у Оберина внутри все сжалось.

Он был всего несколькими годами старше Обары, когда зачал ее.

Оберин нежно пожал ее обветренную ладошку.

— Ничего, дитя. Закрывай глаза и постарайся заснуть.

«Ее мать тоже была ненамного старше».

Он убрал руку, и Обара напряглась, задержав дыхание.

— Если не можешь заснуть, сходи позавтракай. Выбирай любые блюда — все, что пожелаешь. Возьми у моего оруженосца запасную одежду и подготовься к отъезду.

«Обара почти ровесница старшим детям в Водных Садах».

Она выскочила из комнаты, но через мгновение вернулась. Метнув робкий взгляд на Оберина, она схватила свой апельсин и захлопнула дверь.

На смятых простынях остался отпечаток тела Обары, хранивший ее тепло, как будто она все еще лежала там.

Оберин поплелся к выходу. Дверная ручка больно воткнулась в бедро, отозвавшееся тупой болью. «Жесткий секс должен оставлять следы». Его руки были липкими и плохо слушались, но все же Оберин удовлетворил себя — грубо и без особого удовольствия.

«Вновь возвращаюсь к жизни. Очень своевременно, это уж точно».

Он сполз спиной по обтесанным дверным доскам — их грубая поверхность расцарапала кожу, — сел на корточки и закинул руки за голову, отбросив назад длинные волосы, которые почти касались пола. Оберин отращивал их, подражая Рейегару. Он подобрал какие-то тряпки, валяющиеся вокруг, вытер брызги семени и отбросил грязный ком прочь. Тошнота резко подкатила к горлу, и его рвало до тех пор, пока комната не начала кружиться перед глазами.

Догоревшая до основания сальная свеча превратилась в белый оплывший мазок на туалетном столике. Вода, которую Оберин вылил в таз, была ни горячей, ни бодряще холодной, а скорее тепловато-несвежей, словно мутные остатки вина в кубках, оставшиеся после долгого пира. Прежде чем выйти из комнаты, он глянул на себя в зеркало и решил избавиться от изрядно отросшей щетины.

«Надо побриться — с такой рожей ты выглядишь, словно иббенийский китобой». — Он наспех нацарапал Обаре записочку.

Когда он вышел во двор, Обара не ждала его у ворот конюшни, как было велено в записке. У нее было достаточно времени для сборов, почему она задержалась? Он спросил оруженосца, где Обара, и тот ответил, что она поднялась наверх и сидит в комнате. Оберин вернулся в покои и пинком распахнул дверь.

— Почему ты все еще здесь? Я оставил тебе записку.

Девочка со страхом мусолила клочок пергамента, и лишь сейчас Оберин сообразил, что она не умеет читать.

— Собери свои вещи. Наш корабль отчаливает с утренним приливом.

Она беспомощно посмотрела на него. На Обаре болталось одеяние оруженосца — ее прежнее тряпье выбросили еще вчера. На ней не было ни одной своей вещицы, а единственной собственностью, которой она владела, был апельсин.

— У меня дочь идиотка, — шепотом пробормотал Оберин и выволок девочку из комнаты.

— Я разочаровала м‘лорда? — Она изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал.

«Она не виновата». Оберин кипел от гнева, однако, стиснув кулаки, сумел обуздать свою ярость и удержался от желания ударить Обару. Девчонка, в отличие от него, умела справляться со своими эмоциями.

— Идем. Путешествие обещает быть долгим и утомительным.

* * *

Удивительно, как с самого начала у них все пошло наперекосяк.

— Что прикажете делать?

«Я твой отец, идем со мной, верь мне. Будешь делать то, что я скажу».

Но Обара не принадлежала ему. Он никак не мог заставить себя произнести нужные фразы, которые прозвучали бы так естественно, легко и правдиво, скажи он их вовремя, а сейчас было поздно. Слова превратились в фальшивые монеты, ничего не значащие пустышки.

— Что прикажете делать?

Он страстно хотел, чтобы она доверяла ему, но как он мог завоевать ее доверие? Оно не покупается пустыми словами. Доверие подразумевает искренность.

«Я знал твою мать, очень давно. Я бы хотел стать твоим отцом».

«Вам нужна дочка?»

Обара имела представление о «папочках», но не знала, что такое настоящий отец. Этого не знал и сам Оберин. Он понятия не имел, как отцы должны обращаться со своими дочерьми. Ему следовало бы спросить об этом Дорана, однако они были полной противоположностью друг другу. Вряд ли его советы смогли бы помочь. Неужели ему придется начинать с вранья? Но если он будет обманывать сам себя, как сможет поверить ему Обара?

— Что прикажете делать?

— Я покажу тебе, как ездить верхом; обучу чтению и письму.

Вряд ли эти обещания могли прельстить Обару, и она несомненно вскоре примется тосковать по тихим улочкам Староместа. Но что еще он мог предложить ей, пытаясь превратить в маленькую леди?

«Я хочу, чтобы ты доверяла мне».

— В Водных Садах столько апельсинов, что ты каждый день будешь объедаться ими. — Воистину бесстыдный подкуп ребенка.

— Что прикажете делать?

Каждый вечер он бы чистил апельсины для нее и делал из кожуры огнедышащую драконью пасть. Его тонкие пальцы были по-прежнему гибкими. Дым свечей с раздражающе терпким запахом воска словно возвращал его в детство — когда они вечерами шепотом делились своими маленькими секретами.

Он бы рассказывал Обаре свои любимые детские сказки — про битвы и драконов, а может быть, про собственные приключения в Спорных Землях. Мелларио сочла бы эти рассказы неподходящими для девочки, однако он жаждал делиться с Обарой всем, что могло бы увлечь их обоих, если бы она только позволила ему.

Никаких сопливых любовных сказаний, никаких принцесс или котят, хотя… Когда они были детьми, Элия обожала его сказки про принцесс и всегда заставляла повторять их снова и снова. Оберин придумывал для нее такие истории, которые не посрамили бы даже барда. Пересказывая их в очередной раз, он все равно умудрялся всецело захватить ее внимание. Такие же сказки он придумывал и для Рейенис. Это были только их истории — истории настоящих маленьких принцесс.

Больше никаких историй о принцессах… никогда.

Обара — все, что у него осталось после потери Элии и Рейенис. Он не мог предсказать ее судьбу, но был готов отдать все силы, чтобы она никогда не знала слез.

Он сделает для Обары все, что только может сделать настоящий отец.

Глава 7. Мелларио

Оберин на удивление быстро вернулся из Цитадели, но вместо мейстерской цепи привез с собой угрюмую долговязую девочку лет десяти.

— Она будет жить в Водных Садах, — заявил он под вопросительным взглядом Дорана.

— Она уже почти выросла. Через год ей придется покинуть Сады, и что ожидает ее впереди? Куда она пойдет?

— Никуда.

Доран вздохнул. Из-за мятежа Узурпатора многие дети остались сиротами, и улицы дорнийских городов кишели бездомными оборванцами.

— Кто позаботится о ней? Кем она станет? Кухонной девкой или шлюхой в борделе?

— Она родилась в борделе, — ответил Оберин. — Я позабочусь о ней.

— Ты ничего не смыслишь в воспитании детей.

— А ты, несомненно, идеальный отец, однако почему-то Мелларио заботится о твоих отпрысках. Поэтому прошу, Доран, не указывай мне, как растить собственных детей.

Он умышленно сказал о Мелларио, чтобы задеть его, — она жила в Садах, где в последнее время не по своей воле обосновался Оберин, и это неприятно кольнуло Дорана. При мысли о бассейнах, детях и апельсиновых рощах его охватила ревность — Сады были ему дороже, чем собственная жена. Водные Сады… похоже, этот райский уголок стал местом ссылки для опальных Мартеллов. Интересно, что если бы сюда сослали низложенного принца Дорна доживать свой век? Доран отмахнулся от постыдной малодушной мысли.

— Она действительно твоя дочь? — спросил он, ничем не выказывая свое удивление.

Прозвучал меланхоличный глухой ответ:

— Это неважно.

Доран нахмурился и окинул его задумчивым взглядом.

— Твоя идея, — враждебно добавил Оберин, — это ты советовал мне обзавестись наследниками.

— Я не предлагал тебе подбирать оборванцев в сточных канавах Староместа!

Доран знал, что ему не следовало это говорить, однако не сумел сдержаться. Он был раздражен, потому что не мог понять мотивов Оберина, а неспособность совладать с собственными эмоциями разозлила его еще сильнее.

— Следи за языком. Возможно, она моя кровная дочь.

Как бы то ни было, Доран отлично понимал, что лучше прекратить перебранку из-за бродяжки, которую Оберин забрал домой. Это могло разрушить хрупкое перемирие, которое сейчас установилось между ними. Если Оберина влечет к бездомным оборванцам, да будет так. Возня с девчонкой-замарашкой станет для него безопасным и безобидным делом. Обеспечением благополучия беспризорников обычно занималась консорт, но в данном случае Мелларио скорее всего не будет возражать.

* * *

Мелларио из Норвоса приподнялась на цыпочки и расцеловала Оберина в обе щеки.

— Рада, что ты вернулся, младший принц.

— Я скучал по тебе, моя леди, — он поклонился и поцеловал ее руку, а Мелларио потрепала его по волосам.

— Лжец. Миновало много дней после твоего возвращения, но лишь сегодня ты соизволил нанести мне визит.

Красавица Мелларио была соблазнительной миниатюрной брюнеткой с голосом воркующей горлицы. Под маской жеманной наивности скрывался цепкий ум.

Она шаловливо поджала губы и предложила Оберину присесть на резной каменной скамье, под сенью опьяняюще душистых апельсиновых деревьев.

— Меня задержали срочные дела, — ответил он и уселся рядом с ней. — Я прощен?

Раскинувшись на скамье, Оберин подпер щеку кулаком и развязно усмехнулся Мелларио.

— Могу я поинтересоваться, кем тебе приходится эта девочка?

— Тебе лучше не знать, — уклонился от ответа Оберин. В его голосе прозвучали глумливые нотки.

— Как интригующе, — развеселилась Мелларио. В ее глазах сверкнуло недовольство. — Не слишком ли она юна даже для тебя, Оберин?

— Мел, эти слова я был готов услышать от старой сварливой карги… но ведь ты совсем не такая.

— Могу я добавить, что твое «неотложное дело» выглядит слишком невзрачной даже для такого неразборчивого повесы, как ты?

— Не волнуйся, дорогая невестка, для меня ты всегда будешь на первом месте.

Леди Мелларио с хрипотцой рассмеялась.

— Я бы оценила комплимент, если бы ты не портил мои Водные Сады.

— Доран не против оставить здесь девочку, если ты не будешь возражать.

— Похоже, мне пора ревновать Дорана к тебе — он ни в чем не может отказать своему единственному брату.

— Похоже, мне пора удалиться в пустыню, чтобы не стоять между тобой и Дораном.

— Ты ранишь мое сердце! Я-то думала, ты дорожишь моим обществом.

— Еще как дорожу! Ведь ты полностью меня очаровала. Твои следы на бесплодном песке расцветают розами, а Водные Сады без тебя — все равно что Красная пустыня.

— Какие выспренные, но милые извинения. Интересно, как сложился бы у нас роман, — она покосилась на Оберина и отбросила волосы, упавшие на плечи беспорядочной черной волной, — если бы мы решили позлить Дорана.

— Не нужно. Лучше продолжай вести себя прежней леди-недотрогой. Я вдоволь изведал все прелести его «братской любви».

— Не волнуйся. Он утратил ко мне интерес.

— Он боготворит тебя.

— Да неужели? — грустно усмехнулась она — Иногда я мечтаю, чтобы у меня были белокурые волосы, зеленые глаза и… бакенбарды лорда Тайвина.

Оберин обнял ее за талию и привлек к себе.

— Ради всех Богов, раскрой тайну, как мой недалекий братец сумел заполучить тебя?

Как будто в шутку он поцеловал ее, но Мелларио увернулась, и оба смущенно рассмеялись. Оберин попытался поцеловать ее снова и, когда он почти коснулся губ, она крепко обхватила его голову и звонко чмокнула в лоб.

— Могла бы я полюбить такого, как ты? Сколько женских сердец ты разбил, Оберин Мартелл? Держу пари, ты даже не помнишь их число. Змеиный яд несет быструю и мучительную смерть, — Мелларио вздохнула и слегка хлопнула Оберина по руке, чтобы тот разжал объятия и отодвинулся. — Я могла бы позабыть тебя через пару недель или, что хуже, приберегла бы на будущее. Есть и другие, незаметные яды. Паук ловит тебя, обматывает шелковой паутиной, а затем пожирает заживо.

Приподняв бровь, Оберин переплел пальцы.

— Высосать само средоточие жизни… Ты многое знаешь о ядах.

— А ты ничего не знаешь о любви.

Леди Мелларио наконец сбросила маску игривости.

— Что ты собираешься делать с девочкой? Она не подходит по возрасту для Водных Садов, а ты не можешь воспитывать ее в одиночку. Ты и без того плохо влияешь на Арианну.

— А ты бы отказала мне, окажись Обара моей настоящей дочерью?

— То есть, ко всему прочему я должна буду заботиться о внебрачном ребенке своего деверя?

— Это было сказано для того, чтобы я специально попросил тебя?

— А ты действительно…

— …ее отец?

Вопрос, который остался без ответа, словно повис в бликах солнечного света, пробивающегося сквозь темные листья апельсиновых деревьев.

— Кто ее мать?

Он отвернулся, стиснув зубы.

— Так кто для тебя Обара? С первого взгляда ясно, что девочка очень к тебе привязана. Она вечно ходит за тобой по пятам.

Слишком часто он забывал замедлить шаги… забывал, что она еще маленькая… забывал, что она идет рядом, а Обара изо всех сил спешила за ним — молча, стараясь даже не напоминать о своем присутствии.

«Я вечно забываю про нее».

— Избитый щенок будет лизать любую руку, лишь бы она не причиняла боль, — пожал плечами Оберин.

Он помедлил с ответом, а затем пробормотал:

— Для меня Обара — дочь, чью жизнь я намерен изменить.

«Дочь, о которой я забыл. Но она уж точно не забудет меня через пару недель».

— Вероятно, я действительно смогу это сделать.

— И каковы твои успехи?

— Успехи?! — взвился он от столь невинного вопроса. — Морская болезнь, сломанная рука и несколько красных апельсинов. Это сойдет за «успехи»? Погоди, я совсем забыл, что вчера она чуть не утонула в бассейне. Она не умеет плавать, ездить верхом, она даже не может читать…

— О, какая беда! Ты требуешь от нее слишком многого, Оберин. Неужели ты надеялся, что всего лишь парочка реверансов сделает из нее маленькую леди?

— Должно быть, она разочаровалась во мне.

— Мне кажется, разочарованным выглядишь именно ты.

— Как эгоистично с моей стороны…— хмыкнул Оберин.

— Но ведь ты разочарован не ее провалами, а самим собой.

— Я не создан для этого. — В горьких словах Оберина прозвучала ненависть к себе. — Почти весь путь в Дорн я провел на палубе и держал ее голову над бортом. Обару все время рвало.

Она страдала морской болезнью и была слишком слаба, чтобы забираться на второй ярус койки, поэтому засыпала в постели Оберина. Когда она просыпалась, то слабо кивала ему — Обара никогда не плакала, лишь несмело улыбалась. Девочка молча лежала рядом, а когда ее начинало тошнить, она переползала через Оберина и хватала ночной горшок.

Он поддерживал Обару над бортом корабля, когда ее одолевал очередной приступ морской болезни, и это пока что являлось высшим достижением Оберина в роли заботливого отца.

Мягкий смех Мелларио успокоил его, и Оберин начал откровенничать, отбросив остатки гордости.

— Я думал, что нужно провести с пользой долгое морское путешествие и решил научить ее читать. У нас было бы достаточно времени для занятий. Я захватил несколько рукописей из Цитадели, но в первый же раз ее стошнило прямо на манускрипты. Причем на самый ценный, написанный рукой самого мейстера…

Мелларио деликатно подавила улыбку и остановила Оберина, тихонько похлопав по его руке.

«Пергаментные свитки обошлись тебе в десять раз дороже, чем та сумма, которую ты давал матери Обары!»

— Нельзя учить ребенка читать, используя редкие манускрипты.

— Она не малый ребенок, а у меня под рукой не было текстов с большими буквами. Ты ведь не переживала за древний фолиант, который вручила Арианне.

— Арианна — принцесса, и получила подобающее образование.

«А Обара всего лишь уличная замарашка… Но почему она не может стать принцессой? Почему она не может получить то, что полагается ей по праву? Я принц, и в моих силах сделать ее настоящей леди».

— Теперь-то я понимаю… Если бы я понимал это с самого начала… Жить вблизи Цитадели и не знать, как пишется собственное имя. Жить рядом с самым большим портом в Семи Королевствах и не уметь плавать. Да что там, она даже в лодке никогда не каталась! Я вырос в Водных Садах и не мог представить, что у кого-то может быть детство без зеленых рощ, бассейнов и апельсинов.

«А также без любви и защиты. Обара была лишена всего, что я когда-то получил даром. Мать и сестра, которые любили меня. Я все принимал как должное, мне и в голову не могло прийти, что кто-то растет сам по себе, не зная ни любви, ни нежности, ни заботы».

— А что насчет сломанной руки? Это из-за верховой езды?

— Я думал, что она готова сесть на лошадь.

— Но ведь нужно было начинать с пони!

— Девочки ее возраста уже садятся на лошадь. Она догнала по росту моего оруженосца. Все бы померли со смеху, увидев Обару верхом на пони, — запальчиво ответил Оберин, а затем добавил более спокойным тоном, — кажется, она неплохо поладила с Красным Песком.

— С Красным Песком?! Ты посадил ее на этого коня без подготовки и отпустил кататься? — возмущенно воскликнула Мелларио.

— Ненавижу своенравных коней. Ты постоянно твердила, что у Красного Песка больше ума, чем у меня.

— У тебя и вовсе ума нет, — покачала головой Мелларио.

— Ты права. Я пытаюсь вести себя благоразумно, но прекрасно знаю, что совсем не преуспел.

Оберин замолчал, и Мелларио положила руку ему на плечо, подавая знак, что визит закончен и пришла пора прощаться.

— Спасибо, что развлек меня своей историей, Оберин.

Он взял ее за руку, а затем опустился на колено.

— Я и впрямь веду себя как шут. Обара может остаться в Водных Садах?

Глава 8. Арианна

— Мелларио, мне нужна твоя помощь.

— С Обарой, — добавил он после неловкой паузы.

Несмотря на то, что все в Водных Садах считали Обару его дочерью и обращались с ней соответственно, Оберин никак не мог преодолеть странное смущение, которое охватывало его, даже когда он просто называл ее по имени.

* * *

В Солнечном Копье Арианна должна была первой представить Обару как свою двоюродную сестру.

Поначалу она болезненно восприняла появление Обары, осознав, что лишается безусловного первенства в глазах Оберина, а также теряет изрядную долю его внимания. Мелларио была всецело поглощена новорожденным сыном, и Арианна очень привязалась к Оберину, который так вовремя оказался в Водных Садах. Именно он объяснил, что ей не стоит ревновать или опасаться младшего брата, потому что она — будущая принцесса Дорна, и маленький Квентин будет повиноваться ей точно так же, как сам Оберин и остальные дорнийцы повинуются Дорану. С тех пор девочка не упускала возможности побыть в компании своего дяди и постоянно сидела у него на коленях.

Арианне вновь пришлось обуздывать детскую ревность, но это оказалось гораздо проще, чем в случае с Квентином, поскольку она быстро сообразила, что взрослая кузина намного интереснее, чем гукающий брат-младенец, и принялась решительно покровительствовать Обаре.

Стоя перед удивленным Джоном Арреном и ошеломленной Обарой, Арианна торжественно провозгласила:

— Лорд Аррен, позвольте вам представить мою кузину леди Обару Сэнд.

Затем она дернула Обару за измызганный подол камзола — та вечно носила одежду для верховой езды и до сих пор не освоила правил дворцового этикета, — прошептав в наступившей тишине:

— Сделай реверанс, Обара, это же Лорд Долины и Десница короля!

С момента своего появления в Солнечном Копье Обара с горечью поняла, что принадлежит к низшей ступени дворцового общества и обращалась «м‘лорд» даже к слугам, что приводило Оберина в ярость. Стоило ей увидеть человека в ливрее или облаченную в нарядную попону лошадь, она тут же отступала в сторону.

Когда Обара услышала, что ее назвали «леди», то на мгновение онемела и едва не рухнула на пол в неуклюжем реверансе, выпалив «М‘лорд…» с чудовищным акцентом староместских трущоб, который выдал с головой ее истинное происхождение.

Десница кисло улыбнулся ей и потрепал по щеке:

— Простите мое удивление, миледи, но я был уверен, что вы мальчик.

* * *

— Не могу не отметить ее успехи, — приободрила его Мелларио.

— И тем не менее, она ни с кем не ладит, не считая Арианны.

— Я говорила тебе, что она почти взрослая; девочки ее возраста уже давно обзавелись подругами, а те, кто прибывает сюда, значительно младше нее. К тому же, она не ходит на совместные занятия, что только отдаляет ее от остальных.

«Слишком поздно».

Оберину казалось, что учеба с малышами была бы унизительной для Обары и, возможно, слишком болезненной для его самолюбия. Что же касалось старших ребят, она заметно отставала от них на пути познания, выражаясь языком мейстеров, а точнее, этот путь и вовсе ей был незнаком, поэтому он решил обучать Обару самостоятельно. Но даже это решение было плохой идеей.

— Лучше бы я вовсе не забирал ее у матери, — угрюмо констатировал он.

— Ты ведь так не думаешь. С теми возможностями, что ждут ее в будущем, может ли Обара…

— Вот уж о чем мы не думаем в детстве, так это о возможностях. Все, что нужно ребенку — благая почва, чтобы расти; но я и этого не в состоянии ей предоставить.
Теперь с Обарой обращались как с принцессой, которая может получить все, что пожелает, и каждый вечер у постели ее ждал свежий, сочный апельсин. Но до сих пор она боялась, что эту привилегию у нее отнимут так же, как оторвали ее саму от матери и прежней жизни. Обара не верила ни обещаниям, ни людям, ни окружающему ее миру.

— Тебе стоит завести семью и позволить Обаре…

— Ты действительно думаешь, что леди благородных кровей возьмется растить дочь шлюхи и полюбит ее как родного ребенка? — горько усмехнулся он и посмотрел Мелларио в глаза.

@темы: гет, джен, ББ-2016, PG-13